Письменность, общество и культура в Древней Руси

Славянский

На Руси писали на славянском языке и пользовались кириллической азбукой. До известной степени так оно и было на самом деле. Однако адекватность любого обобщения зависит от расстояния между наблюдающим и объектом наблюдения: с воздуха кажется, что зеленое поле сплошь покрыто травой, вышедший летом на прогулку увидит среди травы также полевые цветы и насекомых; а вот для ботаника или зоолога подобного рода банальные утверждения лишь отдаленно намекают на сложную картину, которая может быть нарисована при углубленном анализе.

То, что одним представляется удовлетворительным выводом, служит лишь отправной точкой исследования для других. Так обстоит дело и с утверждением, будто русские писали на славянском языке, пользуясь при этом кириллической азбукой, утверждением, которое в равной мере правильно и ошибочно, которое одновременно является резонным умозаключением и грубым упрощением вещей. Уже одним только словом «славянский» обозначается много разных лингвистических понятий.

Также и применяемое для обозначения письма определение «кириллический» не покрывает собой вполне единообразную систему графических знаков. В рассматриваемой графической среде находили себе место другие виды письма и другие языки. К тому же в целом проблема взаимоотношения между азбукой и языком скрывает для исследователя опасности и теоретического, и практического свойства.

В настоящей главе мы предлагаем обзор некоторых вопросов и некоторых источников, которые покажут однозначность постулируемого трюизма — что на Руси писали на славянском языке и пользовались кириллической азбукой. При этом мы ни на минуту не будем забывать, что в широком смысле приведенный трюизм отражает истинную правду.

В эпоху раннего средневековья основная часть славян при встрече, по-видимому, еще могла, при желании, понять друг друга. Язык, на котором они изъяснялись, называют «общеславянским», иногда пользуются также термином «протославянский».

Как только мы выходим за пределы гипотетического объединения людей, говоривших на «общеславянском» языке (точнее, гипотетического единства «общеславянского» языка), следует двигаться крайне осторожно через лежащее дальше поле брани между конкурирующими друг с другом дефинициями, взаимоисключающими притязаниями на то, чтобы разграничить и навесить ярлыки на локальные и временные варианты славянского в соответствии с национальными или идеологическими (иногда — и лингвистическими) критериями, выработанными при ретроспективном взгляде на вещи. В этом вопросе нужно соблюдать особую осторожность, чтобы не принять термины за соответствующие факты.

Для целей настоящего исследования существенным является разделение двух понятий — «восточнославянская» и «церковнославянская» разновидности языка. На Руси говорили и писали на восточнославянском, равно и на церковнославянском, хотя, если брать взаимоотношения между письменной и устной формами языка, эти варианты кажутся зеркальным отражением одной и другой форм. Первоначально восточнославянский был живым разговорным языком тех восточных славян, которые населяли Русь, тогда как церковнославянский был письменным языком, созданным в процессе перевода Священного Писания для западных славян и, как показала история, главным образом, для южных славян.

На деле устный церковнославянский был способом распространять письменные тексты (например, через богослужение, проповедь, пение и чтение вслух церковных книг), тогда как письменный восточнославянский был производным от устной речи (хотя это не значит, что он был тождествен устной речи). Восточнославянский и церковнославянский языки, первоначально отличные друг от друга в географическом и в культурном отношениях, служат внешними ориентирами для большинства дискуссий о языке на Руси.

Как и понятие «общеславянский» язык, это — абстракции, а потому они вызывают споры и вопросы. К примеру, нужно ли их рассматривать как отдельные языки, или как варианты одного и того же языка? Если признать, что они существуют раздельно, является ли каждый из языков самостоятельным целым, или они в свою очередь распадаются на подвиды? А если рассматривать их как нечто единое, то каковы их взаимоотношения?

Первоначальный церковнославянский (то есть переводы Кирилла и Мефодия) и первоначальный восточнославянский (разговорный язык восточных славян) не поддаются реконструкции по современным эпохе источникам. «Древний» церковнославянский обычно восстанавливают на основе несколько более поздних рукописей (главным образом XI в.), которые, по мнению большинства специалистов, составляют некий «канон» и которые, как полагают, лучше всего отражают этот язык.

Однако, на самом деле, почти все церковнославянские рукописи уже содержат элементы той языковой среды, где они были составлены, а с течением времени церковнославянский язык разделяется на все более ярко выраженные местные варианты, или диалекты, которые именуют «русским церковнославянским», «болгарским церковнославянским» (или «среднеболгарским») и т. д. При всем том различия в написании слишком незначительны, чтобы можно было говорить о распаде языка, так что, в течение всей средневековой эпохи, церковнославянский — если использовать этот термин в исторически оправданном широком смысле — продолжал служить для православных славян письменным эквивалентом «lingua franca».

Формы разговорной речи в восточнославянском языке (он же «древнерусский», «древнеукраинский» или — еще оригинальное изобретение — «руський»), естественно, остались не зафиксированы, поскольку все имеющиеся у нас источники пропущены через фильтр письма, отразившего языковые явления избирательно, причем в более или менее условном виде. Разговорный восточнославянский язык мы видим будто сквозь редкие дырки в экране, затянутом марлей.

Например, у нас нет никакой возможности восстановить модуляции и обертоны речи, звучавшей тогда в быту. И все же того, что можно увидеть, достаточно, чтобы обнаружить кое-какие общие черты и выявить некоторые отличительные особенности речи, разнящиеся в зависимости от области. Благодаря случайным обстоятельствам, обеспечившим сохранность источников, мы особенно хорошо представляем себе новгородский вариант восточнославянского.

Сколь значительно отличались друг от друга церковнославянский и восточнославянский языки? Сравнения лингвистических особенностей относятся к четырем основным категориям: звуки (фонетика), словоформы (морфология), структура предложения (синтаксис), словарный состав и значения слов (лексика и семантика). Звуки церковнославянского языка на начальном этапе его истории, отражавшие огласовку южных славян, должно быть, казались несколько непривычными в восприятии восточных славян, живших в годы официального крещения Руси; еще более экзотическими стали они представляться в конце XII—начале XIII в., когда падение редуцированных гласных привело к серьезным изменениям в звуковой структуре речи и в словоформах восточнославянского.

Впрочем, эта оппозиция является в какой-то степени мнимой, поскольку маловероятно, что звуки церковнославянского самой ранней эпохи были в первозданном виде привезены на Русь вместе с системой письма. Церковнославянский — это письменный язык, но отсюда не следует, будто весь язык «сводится» к правилам написания. Вполне возможно, что на Руси для читавших и слушавших церковнославянские тексты они звучали с ярко выраженным местным выговором.

Если говорить о различиях между местным разговорным и церковнославянским языками, не исключено, что наш воображаемый представитель восточных славян ощущал эти различия меньше, чем нам сейчас кажется. К примеру, окончания изменяемых слов были, по большому счету, похожими, а к устойчивым различиям в словообразовании человек мог довольно легко привыкнуть. Менее привычным был способ, с помощью которого слова соединялись между собой в синтагмы и предложения. Поскольку церковнославянский язык был изобретен для перевода с греческого, он имел тенденцию воспроизводить риторические обороты греческого, несвойственные разговорному языку восточных славян, — сложные конструкции с подчиненными предложениями или широко практикующееся в греческом использование причастий.

Но, пожалуй, наиболее чуждыми были сами слова — многие из них, и их значения. Хотя ядро словарного состава было общим у того и другого языков, вместе с церковнославянским языком пришло множество понятий, совершенно неизвестных восточным славянам. Он весь был пропитан словами и выражениями, к которым отсутствовали сколько-нибудь точные соответствия в любом из дописьменных вариантов разговорного языка славян: здесь и слова, заимствованные из греческого или представляющие собой кальку, здесь и известные славянские слова, наделенные необычным значением.

Итак, как же относился наш представитель восточных славян к Церковнославянскому языку? Думал ли он, что имеет дело с двумя языками или с одним, когда слушал сначала перечень своих долгов, который ему читали по берестяной грамоте, а потом слушал «Отче наш»?

Сравним следующие утверждения современных лингвистов: 1) «Все данные говорят за то, что древнецерковнославянский и русский представляют собой один и тот же язык»; 2) «Самой поразительной чертой восточнославянской письменности является сосуществование двух языков»; 3) (Язык, отразившийся в новгородских источниках раннего времени,) «предстает просто как диалект позднего праславянского языка»; 4) «Необходимо признать наличие двух основных потоков в составе древнерусской литературы и двух типов древнерусского литературного языка, находившихся в живом взаимодействии, в динамической координации». Хотя некоторые из этих утверждений касаются языка в целом, а в других говорится специально о письменном языке, вопрос, который здесь обсуждается, — один и тот же.

Правильный ответ не может быть получен с помощью одних только лингвистических аргументов. В природе не существует количественных показателей — некоей критической массы различий на уровне фонологии, морфологии или синтаксиса, по которой можно было бы определить, являются ли принятая в Древней Руси версия церковнославянского и письменное отражение восточнославянского — двумя различными языками.

Пускай лингвисты убедительно рассуждают о том, что существенные элементы церковнославянского, наверное, были непонятны заурядному представителю восточных славян; дело в том, что понятность не является универсальным критерием. Я с большим трудом понимаю письменный и разговорный английский в некоторых его разновидностях (допустим, пособия по работе с компьютерами, или специальные рассуждения по теории литературы, или устав и постановления Кембриджского университета, или разговор в кабачке Ньюкасла), но мне совсем нетрудно понять, что все это — английский язык. Значение имеет одно только восприятие, восприятие тех, кто считает себя или, напротив, не считает себя принадлежащим к данному языковому сообществу.

Можно выразить это и резче: не язык определяет сообщество, а, наоборот, языковое сообщество определяет статус языка. Если брать языковое общество Древней Руси широко, то мнение молчаливого большинства, жившего в те далекие времена, мы узнать не в силах; относительно же тех людей, кто осознавал себя христианами, сомнений быть не может: все значение церковнославянского как культурного феномена состоит в его близости к родному языку этих христиан, в том обстоятельстве, что это не латинский, не греческий, не еврейский, в том, что, по крайней мере, в принципе этот язык был в то время им доступен.

Ни в одном источнике ни разу не высказывается мнение, что будто бы существовало два письменных языка, или даже того, что будто бы употреблялся отдельный язык для письма и отдельный — для речи. «Язык славянский един».

Как бы мы ни представляли себе эти два феномена — языками, диалектами, идиомами или — что мне более всего импонирует — регистрами языка, — гораздо интереснее, нежели описание их индивидуальных черт, определяемых с помощью абстрактных лингвистических категорий, разобраться в их взаимоотношении при процессе письма. Церковнославянский и восточнославянский одновременно сосуществовали и взаимодействовали.

Церковнославянский находится на «книжном» регистре: это те присущие языку способы выражения, которые чаще всего обнаруживаются в рукописных кодексах и специфика которых определяется читающимися в них основополагающими для религии текстами. Восточнославянский занимает «практический» (бытовой, деловой) регистр: это те присущие языку способы выражения, которые чаще всего употребляются в сферах, связанных с коммерцией и управлением.

Например, проповедь будет написана в регистре языка, опирающемся на церковнославянский, тогда как письменное сообщение, представляющее собой свод законов или частное берестяное письмо, обычно основывается на восточнославянском. Каждый используется в своей собственной сфере, выполняя присущие ему отдельные функции. Известно много других письменных культур, которые точно так же используют — в зависимости от изменения функций сообщения — различные языковые нормы или регистры языка.

В частности, в Византии тот псевдоклассический греческий, который использовался в ученых кругах, и тот греческий юриспруденции, которым написаны документы императорской канцелярии, — они были различными идиомами, которыми удавалось овладеть только в процессе специального обучения. Ситуацию, когда два родственных языка (или два регистра одного языка с отличными друг от друга нормами) используются, в рамках одной письменной культуры, для разных функций, иногда определяют как «диглоссия».

К культуре Руси данный термин применим, если его использовать в широком смысле. И только в широком смысле. Прозрачность этого термина может вводить в заблуждение. Сколь бы ни были привлекательны дуальные модели, но эта искусственная схема искажает некоторые нюансы, присущие письменной культуре древности.

Церковнославянский и восточнославянский языки не только сосуществовали, но и взаимодействовали между собой, причем особенности проникновения элементов одного в элементы другого таковы, что концепция диглоссии кажется иногда слишком жесткой. Эстетика письменного слова допускала, чтобы регистр в определенном тексте или фрагменте текста выдерживался строго, но она не выставляла это в качестве обязательного требования.

В зависимости от темы или от источника регистр может быть резко изменен в пределах одного текста. В летописи находятся по соседству образец церковнославянской риторики и диалог, не отвечающий книжным нормам, повествовательные формулы устной речи и протоколы дипломатических переговоров. Тексты, насыщенные лексикой местного происхождения, могут быть построены по правилам церковнославянской грамматики. Берестяные грамоты могут попеременно использовать и церковнославянские, и восточнославянские формулы (например, выражения приветствия) в контекстах, функционально тождественных.

На монетах Владимира мы встречаем слово «серебро» в церковнославянской форме, а на монетах его сына Святополка — в восточнославянской. Языковой облик надписей на изображениях религиозного назначения колеблется в широких пределах. Придерживаясь теории диглоссии, мы поневоле склонны рассуждать в терминах простой дихотомии, тогда как случаи взаимного проникновения регистров являют более пеструю картину. Язык письменной культуры Древней Руси существовал в промежутке между двумя полюсами, но регистры этого языка не всегда находились в состоянии устойчивой поляризации.

Итак, неправильно было бы представлять себе письменную культуру стоящей на общем фундаменте общепринятых норм, находившихся в привилегированном положении, относительно которых на периферии возникали языковые варианты. «Стандартного» языка или (если уже необходимо заменить понятие «стандартный» общепринятым в этой области, хотя, на мой взгляд, неподходящим термином) «литературного» языка не существовало. Письменная культура Древней Руси использовала разные регистры славянского языка.

Эти регистры различались по происхождению соответствующих феноменов, но чаще всего — в зависимости от контекста и функции текста, однако каждый из регистров имел доступ в сферу действия другого регистра. Любой из произвольно взятых образцов письменности — «первого», «второго» или «третьего» разрядов — может представлять собой гибрид регистров. Гибриды могли возникать механическим путем, по ошибке или в результате соединения разнородных источников.

Но допустимо также предположение, что смена регистра иногда производилась сознательно, когда требовалось обозначить какую-то тему или мысль с помощью уместно звучащих выражений. Если мы взглянем на письменную культуру как на единое целое, станет ясно, что во многих случаях достижение языковой и стилистической гармонии не обязательно считалось первейшей задачей — ни из соображений практического характера, ни с точки зрения эстетики.

• Азбуки
• Глаголица
• Кириллица