Внутренняя дипломатия
Князь Всеволод Юрьевич «Большое Гнездо», много лет правивший Владимиром и Суздалем, умер в 1212 г. В течение целых четырех лет его сыновья спорили и сражались друг с другом, выясняя, какова их доля в оставленном наследстве и кто где будет править. Кульминацией этой борьбы стала жестокая битва на реке Липице 21 апреля 1216 г., а накануне ее два младших брата, Юрий и Ярослав, сошлись в шатре, чтобы поделить трофеи, которые они рассчитывали получить, разгромив старшего брата Константина.
Приведенный выше исторический эпизод отмечен одновременно чертами и типичности, и исключительности. Типичен он по своей теме. Летописи XI, XII и XIII вв. переполнены сообщениями о противоречиях между членами постоянно расширяющейся правящей династии. Можно даже сказать, что дипломатические отношения и конфликты между князьями документированы так полно и столь непрерывно, как никакая другая сфера в жизни Древней Руси.
В большинстве древнерусских летописей, в отношении большинства рассматриваемых периодов, наибольшая часть исторического повествования посвящена политической истории, а вся почти политическая история сводится к истории династии. Поскольку в этом обществе не была особенно развита привычка хранить записи и откладывать их в архив, летописи стали играть роль собирателя записанных сведений о спорах, переговорах и соглашениях, какие имели место среди правившего на Руси сословия.
Но запись о существовавшем договоре — это не то же самое, что согласованный сторонами договор. Находящиеся в нашем распоряжении летописи не единообразны, они часто противоречат друг другу, они избирательны в подборе материала, иногда они тенденциозны, — они описывают события с точки зрения той организации, или в интересах той части страны, или с позиции того местного покровителя, для которых они составлялись.
Например, центральные разделы Киевской летописи XII в. явно связаны с источниками, возникшими в окружении князя Изяслава Мстиславича; новгородские летописи составлялись последовательно под эгидой архиепископов города; самая пространная летопись XIII в., помещаемая в рукописях как продолжение Киевской летописи, восхваляет князя Даниила Галицкого; переходящее из летописи в летопись Сказание о битве на Липице 1216 г., скорее всего, написано в Смоленске. Подспудно в летописях содержится интерпретация и оправдание каких-то фактов.
Летописцы могут черпать сведения из первоисточников, или цитировать первоисточники (степень использования документальных источников в летописях остается вопросом спорным), или ссылаться на первоисточники, но сама по себе летопись не является архивом этих первоисточников. Наши летописи «официальны» в том смысле, что чаще всего их создателям покровительствуют князь или церковь, они не сочиняются частным образом, ради интересов отдельного лица; однако ткань летописного повествования плетется ретроспективно.
Рассматриваемый эпизод по поводу дерзкого уговора между братьями Юрием и Ярославом Всеволодовичами от апреля 1216 г. является, в широком смысле, типичным примером летописного повествования, с легким оттенком злорадства со стороны летописца по поводу напыщенного самодовольства князей. Но в то же время этот эпизод уникален. Перед нами первый случай, когда летописец в своем рассказе соединяет три формы, выражавшие соглашение между князьями: устные обещания; ритуал целования креста; закрепление как устных обещаний, так и целования креста посредством специального написанного документа («грамоты»).
По отдельности эти элементы встречаются и раньше. В частности, прямая речь князей или их послов известна была со времен зарождения летописания как обычный аксессуар этого рода памятников, и считается, что, по крайней мере в отдельных случаях, эта речь восходит к записанным оригиналам. Что касается ритуала целования креста как финального этапа при соглашениях о мире, то этот ритуал упоминается, когда речь идет о договорах с Византией X в., и становится обычным элементом в летописном рассказе о местных событиях с середины XI в. (впервые упоминается в ПВЛ в статье за 1059 г.).
Столетие спустя, спорадически уже с середины XII в., мы находим первые упоминания о «крестных грамотах»: они фигурируют в летописных статьях 1144,1147,1152,1190,1195 (дважды) и 1197 гг. И вот, наконец, в рассказе о событиях 1216 г., мы находим перечисление всех составляющих комплекта, начиная от условий, поставленных в устной форме, включая ритуал и документ, причем здесь же констатируются преимущества фиксированного на письме документа сравнительно с устной договоренностью и ритуальными обязательствами (они записываются, чтобы их нельзя было «преступить»).
Именно документ подтверждает значение ритуала, а не ритуал подтверждает документ. Мирные договоры представителей династии защищались силой креста. На Любечском съезде князей 1097 г., как мы читали об этом и в Сказании 1216 г., сошедшиеся сначала поделили земли, а потом целовали крест.
О том, что данный ритуал закреплялся письменно, у нас нет надежных данных до середины XII в., хотя возможно, что такая практика установилась и раньше. Достойно тем не менее внимания, что из многих сотен договоров между членами династии и сведений о ведшихся ими переговорах, которые нашли отражение в летописях, до нас не дошло ни одной подлинной «крестной грамоты». Чем это объяснить? Тем ли, что подтверждение на письме встречалось редко? Или тем, что в определенную эпоху летописи выполняли функции архива?
Или тем, может статься, что касавшиеся членов династии «крестные грамоты», неважно — были ли они редкостью или заурядным фактом — имели ограниченный срок хранения. Самой устойчивой характеристикой династических союзов, заключавшихся русами, являлась их неустойчивость. Тогда получается, что крест защищал соглашение вплоть до следующего перераспределения владений, когда истекал «срок годности» данного отрезка пергамена.
Хотя не все «крестные грамоты» были так же недолговечны, как та, что утвердила союз в апреле 1216 г. и была оставлена в брошенном лагере по прошествии неполных суток, все же эта история наглядно демонстрирует, что уважение к документу не простиралось далее того срока, в течение которого документ имел политическое значение. Это вовсе не означает, что к ритуалу или к документу относились легкомысленно. Совсем наоборот, эфемерность таких договоров требовала соблюдения другого рода формальностей, и выходило, что церемонии по случаю нарушения какого-то договора уравновешивали и подчеркивали значимость самого факта их заключения.
Все датирующиеся XII в. упоминания о «крестных грамота» в действительности относятся к ритуалу нарушения соответствующих договоров. Как правило, посланник обвиняет какого-то князя в несоблюдении договора и ритуальным жестом «повергает» документ к его ногам; этот жест был равносильным объявлению войны и конечно же лишал современного архивиста всяких надежд на сохранение «повергнутого» документа. Позднейшие источники сообщают также, что, прежде чем пергамен будет «повергнут», князь мог даже попросить духовную особу формально дезавуировать акт целования креста, чтобы уберечь этого самого князя от наказания со стороны креста.
Внутренняя дипломатия не сводилась к династическим отношениям. Князю на Руси, как если бы ему не хватало забот о воинственной ватаге братьев, двоюродных братьев, дядьев и племянников, приходилось иногда стремиться достичь договоренности с теми, кем они правили. Хотя политическое устройство Руси не имело ничего общего с демократией в современном смысле этого слова, все же идея княжеской власти до некоторой степени предполагала, пусть в разной степени, элемент согласия со стороны тех, в чьей непосредственной поддержке князь особенно нуждался.
Это принадлежавшая ему дружина и слуги, а также отцы города. Здесь по источникам восстанавливается гораздо более плавное развитие дипломатического этикета и его хронологические ориентиры — от устной языческой клятвы через устный христианский ритуал к формализованному письменному документу. В рассказах о событиях конца X—начала XI в. дружина и горожане изображены либо принимающими, либо не принимающими князя «всем сердцем». Принять князя «всем сердцем» значило присягнуть ему, признать его правление.
В начале XII в. ритуал и смысл клятвы претерпели изменения. Если верить Новгородской летописи, в 1117 г. посольство новгородцев свидетельствовало о своем подчинении князю Владимиру Мономаху через целование креста. Согласно Киевской летописи, в 1146 г. князь Всеволод Ольгович, умирая, созвал киевлян и потребовал, чтобы они целовали крест в знак преданности на будущие времена его младшему брату Игорю. Соответственно, после того, как они целовали крест, киевляне заявили Игорю: «Ты нам князь».
С начала XIII в. целование горожанами креста перед князем весьма регулярно встречается в рассказе о новгородских событиях, но в статье Новгородской Первой летописи за 1218—1219 гг. в этой процедуре появляется новый аспект. Князь Святослав Мстиславич послал своего тысяцкого, повелев ему известить новгородцев на вече, что он своей властью сместил Твердислава с должности посадника. Новгородцы выразили несогласие. Причем нововведение состоит не в том, что горожане одержали верх над князем, а в том, что они сделали это, ссылаясь на обязательства, которые князь взял на себя перед ними: в данном случае не столько горожане целовали крест (или, по умолчанию, не только горожане), сколько сам князь.
Мало того, обязательства князя, закрепленные целованием креста, весьма детальны, это не обещания денег, покровительства или справедливого правления в общей форме, а совершенно конкретные условия. Конкретные условия сами напрашиваются, чтобы им придали письменную форму, и не приходится удивляться, что в течение того же столетия, чуть позднее — в 1264 г., был составлен первый из целой серии дошедших до нас письменных контрактов между новгородцами и их князьями.
На XIII в. приходится три таких контракта (1264, 1268 и 1296 гг.), впоследствии число их неумолимо возрастает. Должно быть, практика составления письменных контрактов началась раньше, так как договор 1264 г. с князем Ярославом Ярославичем Тверским ссылается на какую- то «грамоту», взятую у отца этого князя — Ярослава Всеволодовича (ум. в 1246 г.), а статья Новгородской Первой летописи за 1229—1230 г. сообщает, что очередные кандидаты на княжеский стол обязаны были целовать крест.
В договоре 1264 г. подтверждается, что князь целовал крест, принимая условия, которые изложены в тексте. Главная цель документа заключается в том, чтобы ограничить и ввести в определенные рамки власть князя над владениями Новгорода, и в одной из первых статей, где слышится отзвук летописного рассказа о 1218—1219 гг., выставляется требование, чтобы князь не лишал человека его владений «без вины».
Новгород был подвержен колебаниям династической политики не меньше других, и в этом смысле составленные новгородцами «крестные грамоты» оставались такими же непрочными, как и аналогичные грамоты, скреплявшие отношения между членами династии. Все же аналогия такого рода не означает тождество, поэтому форма документа получала в данном контексте важную дополнительную функцию. Скрепленная клятвой «крестная грамота» между Новгородом и его князьями не просто связывала две стороны обязательствами, гарантирующими мир и благонадежность.
Одна из функций этого документа заключалась в том как раз, чтобы позаботиться об относительной устойчивости княжеской власти в неустойчивом политическом окружении, в том, чтобы обеспечить независимость управления городом — в особенности же незыблемость земельной собственности горожан — от внешних колебаний. Очередной правитель принимал на себя обязательства соблюдать условия предыдущего контракта, так что запечатленный на письме документ был призван обеспечивать преемственность, защищать прошлое и будущее от колебаний настоящего.
Именно в оговоренных рамках брали новгородские князья в свои руки бразды правления, а в середине и в конце XIII в. их власть подкреплялась тем, что они имели право издавать полноценные документы.
Подтверждением сказанного может служить набор документов, связанных с именем Ярослава Ярославича и датирующихся серединой 1260-х гг. Этот набор включает контракт князя с городом; торговое соглашение со странами Балтики, самое пространное из существующих; гарантия свободного проезда, выданная от имени монгольского хана; наконец, краткий «устав» по внутреннему управлению, в котором распределяются обязанности, обеспечивающие поддержание дорог в удовлетворительном состоянии.