Предисловие - страница 2
Очень часто понятие «книжная графика» отождествляется с понятием «иллюстрация», Это неверно. Понятие «книжная графика» шире понятия «иллюстрация». Графическим изображением будет и орнамент и украшения декоративного порядка, Типичной формой графического изображения является и шрифт, в котором изображение (буква) строится черным штрихом или пятном, как в шрифтах плакатного типа, где буква «о» дается сплошным черным кружком, а буква «а» — черным треугольником.
Графическим построением являются и шрифтовые комбинации па обложке, титульном листе и т. д., а также внутри текстовой полосы; в этом смысле мы можем говорить, например, о «графических конструкциях текста» (набор полосы в виде какой-либо геометрической фигуры, выделения и акцентировка текста, установление дополнительных осей построения и т. д.).
В противоположность живописному произведению, которое имеет только один неповторимый подлинник, печатное графическое изображение может существовать в очень большом количестве равноценных экземпляров. В этом преимущество графики, которая является одним из наиболее массовых видов искусства. Массовость произведений графического искусства широко использовалась и используется в политических целях.
В своем «Дневнике» Т. Г. Шевченко пишет: «Из всех изящных искусств мне теперь более всего нравится гравюра, и не без основания. Быть хорошим гравером — значит быть распространителем прекрасного и поучительного в обществе».
Большую роль сыграла графика в условиях Великой Отечественной войны, когда советские художники боролись с немецкими захватчиками острым оружием искусства (агитационно-художественный плакат, газетная карикатура, окна ТАСС). Здесь созданы такие произведения, которые нашли высокую оценку как в нашей стране, так и за рубежом.
Графическое изображение не только воздействует на зрителя как самостоятельная форма искусства, но и способствует воздействию литературного произведения.
Зрительный образ, созданный художником, призван раскрывать и дополнять текст. Один из иллюстраторов Державина образованный художник-любитель Оленин по поводу своих иллюстраций говорит: «Старался художник домолвить карандашом то, что своими словами стихотворец не мог или не хотел сказать». Поэтому неправильно трактованные иллюстрации, чуждые по своему характеру содержанию книги, могут помешать читателю правильно воспринять сущность литературного произведения.
Особенно часто искажение и извращение замыслов автора литературного произведения наблюдались в иллюстрационных работах художников-формалистов.
В чем сущность формализма?
«В эстетике — учении о красоте — формалисты утверждают, что красота сводится и выражается в гармоничном сочетании звуков, красок, линий, которые приятны зрению и слуху сами по себе, как таковые, и независимо от того, что выражается посредством их».
Художник-формалист утверждает, что произведение искусства обладает самодовлеющей ценностью, независимо от воплощаемого образа, от изображения реального предмета. Искусство должно якобы изображать только внутреннее «видение» художника. Или же говорится, будто законы искусства определяются не реальной жизнью, а свойствами материалов, из которых произведение искусства «построено». Сюжетное содержание допускается формалистами лишь как повод, как предлог для раскрытия внутренней сущности самого художника.
Формализм нельзя смешивать с исканием формы, с формальным мастерством, без которого немыслимо подлинное произведение искусства.
Новые эстетические принципы, сформулированные в конце XIX в., явились отражением процессов, создавших капиталистическую машинную индустрию, ее технику, фабрикуемые ею бытовые вещи.
«Эта экспансия машинной техники, требовавшая самим фактом своего существования эстетической легализации, ознаменовалась ярким эпизодом, который явился открытым вызовом всем канонам старой эстетики. Этот вызов был брошен в конце 80-х годов, причем он исходил не от художественной промышленности и даже не от архитектуры, а от самой индустрии, упоенной гигантскими перспективами машинизации, которые открылись в последние десятилетия прошлого века.
Башня Эйфеля — железная игла, которою инженер-конструктор пронзил выцветшую ткань старого декоративного искусства на его пышном параде — Всемирной выставке 1889 г., — явилась своего рода сигналом: агрессивная демонстрация индустриализма была облечена здесь во внеутилитарную «художественную» форму, чем лишь подчеркивалась претензия на эстетическую (а не технико-производственную только) значимость этой демонстрации.
Эйфелева башня была первым и ранним выражением этой смены эстетических идеалов. Она выглядела почти «футуристической», заумной формой на архитектурном и художественно-промышленном фоне 90-х годов. Но уже через какие-нибудь 15-20 лет эстетическая оценка меняется. Мопассан посылал проклятия этому машинному призраку, ворвавшемуся в мир красоты, — эстеты XX в. объявляют Эйфелеву башню классическим каноном нового искусства».