Ост-Индская компания - страница 2
Протектор действительно много сделал для защиты английской торговли и ее интересов во всем мире. Но его расходы на армию и военный флот еще до его смерти оказались слишком большой тяжестью для торговли, и реставрация монархии, принеся разоружение и более низкие налоги, привела к экономическому облегчению. Посмертная репутация Кромвеля как великого «империалиста» отнюдь не была незаслуженной.
Своим завоеванием Ямайки он сделал то, чего не могла сделать Елизавета, — показал всем будущим правительствам пример того, как нужно использовать благоприятные обстоятельства войны для захвата отдаленных колоний у других европейских держав.
Конкуренция компании Кортина, а позже трудности гражданских войн в Англии почти совершенно разорили Ост-Индскую компанию и чуть не положили конец английским связям с Индией. Но во время протектората старая компания с помощью Кромвеля восстановила свое пошатнувшееся благосостояние и определила постоянные формы своей финансовой деятельности как единого акционерного предприятия. До тех пор средства собирались для каждого отдельного путешествия (правда, обычно также по паевому принципу).
Самые первые путешествия часто давали 20 или 30 процентов прибыли, но иногда лишь 5 процентов, а то и вовсе один убыток, как это бывало в случае сражений или крушения. Однако в 1657 году был создан постоянный фонд — «Новый общий капитал» — для всех будущих коммерческих предприятий.
В течение тридцати лет после реставрации монархии средний доход на первоначальный капитал сначала составлял 20 процентов, а позже - 40 процентов в год. Биржевая цена акции в 100 фунтов стерлингов доходила в 1685 году до 500 фунтов стерлингов.
Не было никакой нужды увеличивать первоначальное количество акций, так как положение компании было настолько устойчивым, что она могла брать краткосрочные займы с очень низким процентом, иногда по 3 процента, и извлекать громадные прибыли из этих займов.
Поэтому большие богатства, полученные от восточной торговли, оставались в руках немногих, главным образом очень богатых людей. При последних Стюартах (до 1688 года) Джошуа Чайлд мог откладывать большие суммы на подкуп двора, а затем на подкуп парламента в целях сохранения монополии компании. Рядовые купцы, которым приходилось платить очень дорого за акции — если вообще они имели возможность приобрести их, — с каждым годом все резче выражали свое негодование по поводу того, что никто, за исключением узкого круга немногих счастливых держателей акций, не допускается к торговле за мысом Доброй Надежды.
«Нарушители монополий» из Бристоля и других мест посылали свои корабли в целях осуществления «свободы торговли». Но монополия компаний, хотя и не популярная, была законной, и ее агенты твердой рукой заставляли соблюдать закон. В областях, отстоявших на год пути от Вестминстера, происходили странные, неведомые широкой публике инциденты на море и на суше между соперниками англичанами, яростно враждовавшими друг с другом.
Борьба между Джошуа Чайлдом и нарушителями монополии в царствование Карла II и Якова II, а также Вильгельма Оранского была лишь повторением в более широком масштабе той борьбы между компанией и ее соперниками, которая велась при Якове I, Карле I и Кромвеле.
В течение всего стюартовского периода шла ожесточенная, непримиримая конкуренция — экономическая и политическая — за участие в прибылях в индийской торговле, порожденная главным образом тем, что тогда еще не было легкого, общедоступного способа подыскания объекта для капиталовложений, хотя сбережения накоплялись очень быстро.
Тогда еще не было постоянного рынка ценных бумаг, где каждый мог бы выбрать наиболее надежные среди большого количества сулящих ему выгоды предприятий, продававших свои акции. Обычным способом вложения капитала была покупка земель или покупка закладных на землю.
Но земельные ресурсы были ограниченными, и, кроме того, землевладельцы по причинам, отнюдь не экономическим, продавали крайне неохотно. Таким образом, вопрос, что делать с деньгами, помимо того, чтобы держать их дома в сундуке, озадачивал многих, начиная от дворян и кончая бережливым йоменом и ремесленником.
Четыре пятых населения обрабатывало землю, но постепенно росла, причем в сельской местности быстрее, чем в городе, доля населения, занятого в торговле и промышленности. Это было время мелких предприятий, число которых быстро возрастало. Йомен или ремесленник, скопивший немного денег, в те времена не мог использовать их на приобретение железнодорожных или пивоваренных акций.
Он мог вложить часть их в приданое, чтобы выдать дочь замуж, устроив, таким образом, ее жизнь. А остаток он, вероятнее всего, вложил бы в новое собственное предприятие, приняв несколько учеников и подмастерьев в мастерскую или в лавку, или, может быть, купил бы лошадей, экипажи, вьючные седла для обслуживания окрестного населения транспортом.
Таких мелких предпринимателей и ремесленников становилось все больше, и они, подобно купцам Ост-Индской компании, часто нуждались в займах для своего дела. Нуждались в них и землевладельцы — не только сквайры, погрязшие в долгах вследствие своей расточительности, но и заботливые сквайры, желающие осушать, расчищать и улучшать свои земли, стремящиеся увеличить запашку за счет леса и пустырей.
Как могли эти различные классы «предпринимателей» занимать деньги для своих предприятий? Как могли они устанавливать связь с лицами, желающими давать взаймы и вкладывать свои деньги?
За период царствования Тюдоров общество постепенно отказалось от средневекового представления о греховности давать деньги под проценты. Актом парламента были узаконены займы на разумных условиях, поэтому проценты перестали быть непомерными. Деятели, направлявшие общественное мнение при первых Стюартах, ясно сознавали пользу денежного рынка.
«Бессмысленно, — говорил Селден своим друзьям, — утверждать, что деньги не порождают денег, тогда как они, без сомнения, делают это». А самый практичный философ из всех меркантилистов Томас Мэн писал: «Сколько торговцев и лавочников начали дело с небольшими собственными средствами или даже ни с чем и очень разбогатели благодаря торговле на чужие деньги».
До тех пор в Англии еще не было банков, но были отдельные лица, выполнявшие некоторые функции современных банкиров, получая вклады, предоставляя займы за проценты. Комиссионеры и стряпчие, выполняя свои повседневные дела, пользовались случаем оказывать услуги своим клиентам, устраивая такие операции или сводя заимодавца и должника друг с другом.
В период республики и после реставрации монархии хранение денег и предоставление займов все более сосредоточивалось в руках ювелиров Лондона. Купцы из Сити привыкли держать свои свободные наличные деньги на Монетном дворе Тауэра, но после того как Карл I забрал их оттуда в свою казну, они предпочитали отдавать их на хранение ювелирам.
В самом начале гражданской войны, когда богатые люди обоих лагерей переплавляли свое столовое серебро в «пики и мушкеты», временно прекратилось обычное занятие ювелиров — продажа золотой и серебряной посуды. Они были довольны тем, что стали вместо этого «кассирами торговцев», получая и выплачивая денежные наличные суммы бесплатно, мало заботясь о прибыли и не слишком рассчитывая на прибыль, которую они получали порой за эти свои труды.
Но прибыль оказалась на самом деле так велика, что вскоре ювелиры сочли выгодным для себя поощрять вклады с выплатой процентов за них, — при Карле II они платили 6 процентов. Дело в том, что они пользовались вкладами с большой выгодой, отдавая их взаймы другим. Этим занимались наиболее крупные ювелиры на Ломбард-стрит.
Деятельность ювелиров в качестве «протобанкиров» ни в коем случае не ограничивалась лишь операциями с городскими торговцами. Рента многих землевладельцев вносилась ювелирам, в то же время со всех концов страны приезжали на Ломбард-стрит за займами другие землевладельцы.
Значение этих новых удобных операций может быть проиллюстрировано на примере тех методов, с помощью которых вела свои дела широкого масштаба одна дворянская фамилия в царствование Карла I.
В 1641 году умер Френсис Рассел, четвертый граф Бедфорд. Тогда не было банка, в котором он мог бы держать свои деньги; не было чеков, с помощью которых его наследник мог их выплачивать. Но был «большой ларец» в Бедфордхаузе на Стрэнде, где лежали его наличные деньги, охраняемые слугами этой семьи.
Молодой граф Уильям, впервые открывший ларец после того, как он стал его собственником, нашел там более полутора тысяч фунтов стерлингов. Из этих денег он оплатил в английской монете все расходы по похоронам отца и по другим счетам.
Но ларец вскоре снова наполнился; за год, непосредственно предшествующий началу гражданской войны, сумма наличных денег, хранившихся в нем, достигла 8500 фунтов стерлингов, что в переводе на современный курс фунта составило бы во много раз большую сумму. Эти деньги складывались из ренты и «штрафов» за возобновление аренд; тысяча фунтов была получена от продажи леса, солода, сала, овечьих шкур, сена и других продуктов расселовских господских земель.
Главный управляющий графа жил в Бедфордхаузе: он хранил ключ от драгоценного ларца и фактически был фамильным казначеем или главным кассиром; постоянным местопребыванием его был Лондон. Все, что платили графу, или почти все, поступало к управляющему, складывалось в ларец и извлекалось оттуда по мере надобности.
В 1641 году наибольшее единовременное поступление было получено из больших поместий в Девоне и Корнуолле, приславших в указанном году 2500 фунтов стерлингов. Для этих западных поместий — и только для них — был уже принят новый, удобный способ перевода денег в Лондон. Поместья Восточной Англии и других областей посылали деньги в монетах и всегда под охраной конных слуг графа ввиду опасности нападения разбойников.
В Эксетере был «управляющий для запада». Его контора помещалась в старом расселовском доме в «западной столице», куда в день Богоматери и в Михайлов день бейлифы различных маноров Девона и Корнуолла являлись с наличными деньгами и для проверки счетов. Управляющий для запада составлял на всю полученную в Эксетере сумму вексель на имя одного из лондонских ювелиров, знаменитого Томаса Вайнера с Ломбард-стрит.
Получив вексель, Вайнер извещал об этом главного управляющего в Бедфордхаузе. Последний в сопровождении носильщиков с мешками отправлялся в Лондон, чтобы получить соответствующую сумму в монетах с Ломбард-стрит и сложить ее в свой ларец.