Социальные условия и последствия Великого мятежа
Но вернемся к поколению, жившему после смерти королевы Елизаветы. Постепенный, но неуклонный рост цен, вызванный главным образом притоком в Европу серебра из испано-американских рудников, сделал невозможным для Якова I и Карла I «существование на свои собственные доходы», а парламент не проявлял желания восполнять дефицит иначе как на определенных религиозных и политических условиях, которые Стюарты не желали принимать.
И тот же рост цен, всегда наносивший ущерб людям с постоянными доходами, а зачастую и получавшим заработную плату, способствовал обогащению наиболее предприимчивых землевладельцев и йоменов — а больше всего торговцев, — то есть именно тех классов, которые, исходя из религиозных и политических соображений, становились все более оппозиционными по отношению к монархии. Эти экономические причины способствовали возникновению гражданской войны и решили ее исход.
Финансовые затруднения короны неблагоприятно сказывались на экономической политике государства. Мы уже видели, как королевское право регулировать торговлю путем «монополий» на производство и продажу некоторых товаров использовалось не в общественных интересах, а ради увеличения доходов нуждающегося монарха, стремившегося сделать свою прерогативу независимой. Такие методы причиняли вред торговле, а политически делали непопулярной королевскую политику.
Но в одном аспекте экономической и социальной политики — в отношении закона о бедных — продолжение и развитие этой системы помощи им, заложенной при королеве Елизавете, должно быть отнесено в актив короне и правительству Тайного совета, с которым связаны имена Страффорда и Лода. Сохранение эффективной системы помощи бедным в Англии, в единственной из великих наций Европы, объясняется главным образом сосуществованием в Англии деятельного в вопросах о бедных Тайного совета и мощного аппарата должностных лиц графств и городов, готовых повиноваться Тайному совету.
Даже в царствование Елизаветы Тайный совет иногда вмешивался, принуждая местные власти проводить мероприятия помощи бедным, но это было лишь временным средством с целью облегчить тяжелое положение, вызванное неурожайными годами. Однако с 1629 по 1640 годы Совет действовал в этом направлении систематически и при помощи «Книги распоряжений» добился должного выполнения закона о бедных, поскольку он касался детей и нетрудоспособных бедняков.
Совету удалось добиться от мировых судей обеспечения работой трудоспособных бедных во многих районах восточных графств и во многих пунктах почти всех графств. Работа предоставлялась или в исправительных домах, или в приходах... Содержание распоряжений, как кажется, не вызвало оппозиции.
Люди обеих партий посылали отчеты Тайному совету, и в пуританских восточных графствах были приняты более энергичные меры к осуществлению закона о бедных, чем в любой другой области Англии.
В последующих главах нам придется рассмотреть серьезные ошибки, допущенные в практическом применении закона о бедных в XVIII веке. Некоторые из этих ошибок произошли вследствие ослабления контроля со стороны Тайного совета над местными городскими управлениями и приходами, ослабления столь нужной центральной власти, что явилось тяжелой расплатой за парламентарное правительство и конституционную свободу.
Но закон о бедных пустил такие глубокие корни во времена королевского абсолютизма, что сохранился и в парламентские времена как местный обычай страны. В Англии бедные не испытали ужасов разорения, безработицы и необеспеченной старости в такой степени, как их испытали на континенте во времена феодализма. Здесь не знали уже тех толп нищих, которыми кишели улицы Франции при Людовике XIV.
Позор и опасность таких скоплений тревожили правительство Тюдоров и первых Стюартов; закон о бедных имел целью предотвратить их появление, и действительно он это сделал единственно возможным способом — выдачей пособий нуждающимся и обеспечением работой.
Это одна из причин, почему в нашей стране никогда не было ничего подобного французской революции и почему во всей стране в целом сохранялась во время всех наших политических, религиозных и социальных междоусобиц — даже в самые тяжелые времена от XVII до XIX веков — привычка народа к спокойствию и порядку как наша отличительная национальная черта.
В стране не было никакой постоянной системы полиции вплоть до 1830 года, когда она была впервые создана Робертом Пилем. Это было оскорбительным явлением, имевшим много дурных последствий. Но удивительно, как общество не распалось вообще, находясь без защиты гражданской вооруженной силы, обученной для того, чтобы подавлять насильственные действия толпы и вести борьбу с воровством и преступностью.
Если мы обходились так долго без специальных полицейских сил, то это свидетельствует о высоком среднем уровне честности наших предков и о ценности старого закона о бедных, несмотря на все его недостатки.
С личной свободой бедняков не слишком считались. Не этими соображениями определялась филантропическая деятельность государства. Закон о бедных предусматривал отправку бездельничающих («непригодных к трудовой жизни») в исправительный дом, а для пьяниц — заключение в колодки.
Некоторые, хотя ни в коем случае не все, формы вмешательства пуритан в жизнь своих сограждан, ставшие столь невыносимыми во времена республики, были общими для всех религиозных сект и для всех оттенков политического общественного мнения.
Современное четкое разграничение нарушений, наказуемых государством, и «грехов», не подлежащих компетенции суда, не вошло еще тогда так прочно, как впоследствии, в сознание людей. Средневековые идеи были еще живы, и церковные суды, хотя уже и с меньшей властью, все еще существовали для наказания за «грехи».
Действительно, пресвитерианская церковь в Шотландии более сурово наказывала за сексуальные преступления, чем когда-либо была в состоянии наказать католическая церковь. В Англии Лода церковные суды пытались действовать в этом же роде, но более осторожно, хотя и не менее свирепо. «Вольнодумцы» объединились с пуританами в нападках на епископские суды, но по совершенно различным причинам. «Вольнодумцы» возражали против того, чтобы людей заставляли стоять в белой простыне напоказ публике в наказание за нарушение супружеской верности или за распутство.
Пуритане, наоборот, еще решительнее, чем епископ, настаивали на том, что «грех» должен быть наказан, только они считали, что наказывать должен не епископ, а они. В результате получалось, что англичане сбросили с себя сначала ярмо епископа, а затем и ярмо пуританина; попытка наказывать в судебном порядке людей за «грехи» провалилась после реставрации монархии и никогда серьезным образом не возобновлялась к югу от границы с Шотландией.
При господстве английских пуритан искоренение порока было возложено не на церковные, а на обычные светские суды. В 1650 году был проведен закон о наказании смертью за нарушение супружеской верности, и это дикое наказание действительно применялось в двух или трех случаях. После того как даже пуритане-присяжные отказались выносить приговоры, эта попытка провалилась.
Но в этот период общественное мнение поддерживало закон о запрещении дуэлей, применявшийся более успешно, пока после реставрации не была восстановлена свобода для убийц-дуэлянтов. Использование солдат для обхода частных домов в Лондоне с целью проверки, не нарушается ли суббота и соблюдаются ли установленные парламентом посты (а при таких обходах солдаты обычно уносили найденную в кухне пищу), вызывало самое резкое негодование.
Такое же негодование вызвал во многих местах запрет обрядного обычая, по которому накануне майского праздника рубили молодые деревья для украшения жилищ, а также запрет состязаний в воскресенье после полудня. Однако гонение на «субботние» развлечения в основном сохранилось и после реставрации монархии. Несмотря на англиканскую и либеральную реакцию 1660 года, пуритане навсегда наложили свой мрачный отпечаток на «английское воскресенье».
Ужасная мания «охоты на ведьм», обычная для католических и протестантских стран в период религиозных войн, в Англии была распространена меньше, чем в других странах, но достигла своего высшего развития в первой половине XVII века.
Она была вызвана искренней верой всех классов общества, включая наиболее образованные, в существование колдовства. Эти преследования «ведьм» прекратились, когда в конце XVII и в начале XVIII века правящий класс стал скептически относиться к этому вопросу, что побудило его прекратить «охоту на ведьм», несмотря на то, что народные массы еще продолжали верить в колдовство.
В истории Англии два наиболее мрачных периода приходятся на первую половину правления суеверного Якова I и на время правления Долгого парламента (1645-1647), когда в восточных графствах были казнены 200 «ведьм», главным образом в результате крестового похода Мэтью Гопкинса, искателя «ведьм». Правительство Карла I, а также республика цареубийц и протекторат могут быть с благодарностью отмечены, как прекратившие эту нелепую жестокость.
В Англии до реставрации монархии трудно было встретить людей, которые открыто сознались бы в том, что не верят в той или иной форме в чудеса, проповедуемые христианской религией. Но имелось много англичан, у которых отвращение к претензиям благочестивых, будь то англиканские священники или пуританские «святые», было более сильным, чем положительное восприятие какой-нибудь религиозной доктрины.
В этом ограниченном чисто английском смысле «антиклерикализм» снова и снова приобретает решающую роль в отношениях между религиозными партиями Англии. Антиклерикализм был главной движущей силой при разрушении средневековой церкви времен Генриха VIII.
В период длительного царствования Елизаветы антиклерикализм придавал силу национальному чувству враждебности по отношению к инквизиторской Испании, между тем как у себя дома он не имел никаких столкновений со скромным и непротестующим духовенством покорной елизаветинской церкви. Но, когда под покровительством Карла I епископы и духовенство снова подняли голову, вмешиваясь в общественную и политическую жизнь, даже снова стали, как в Средние века, занимать государственные должности, ревнивые светские люди забили тревогу.
Антиклерикальные настроения высшей знати, раздраженной присутствием духовенства в Совещательном кабинете и в Королевском тайном совете, и такие же настроения лондонской толпы в Палас Ярде, криками выражающей свое возмущение поведением епископов (1640-1641), оказались вдруг созвучными пуританству, достигшему тогда вершины своего влияния, что дало возможность Долгому парламенту сломить церковь Лода.