Сельское общество - страница 2
В то же самое время, когда живые изгороди и фруктовые сады завоевывали пустыню, происходила и постройка новых или перестройка прежних коттеджей, фермерских жилищ и помещичьих особняков — или в старом, традиционном стиле, или в той благородной, но простой манере, которая известна нам как «стиль королевы Анны».
Этот стиль, который теперь кажется нам подлинно английским, отчасти обязан своим происхождением голландскому влиянию. Внутренняя отделка соответствовала архитектуре; в 1710 году один из иностранных путешественников заметил, что «теперь в Англии гобелены больше не в моде, но все украшено дорогостоящей панелью».
Предпочтение отдавали обширным панелям пятифутовой высоты и соответствующей ширины, а не низкой панельной обшивке времен первых Стюартов. Большие подъемные окна с широкими стеклами заменили готические и елизаветинские решетчатые. В моду вошли высокие, хорошо освещенные помещения.
Китайские изделия, завезенные в Европу купцами голландской и английской Ост-Индских компаний, стали страстью дам. Обычным украшением многих городских и деревенских особняков во времена королевы Анны стали белые и синие кувшины, стоящие в отделанных панелью нишах, и высокие дедовские часы, украшенные лакированными безделушками, привезенными с Востока.
Из Вест-Индии начало прибывать красное дерево, а вместе с ним появилась и та более легкая и красивая мебель, которая у нас ассоциируется со вкусами XVIИ века. Иностранные торговцы произведениями искусства были изумлены представившимися здесь возможностями и «совершенно обдирали англичан, продавая за большие суммы то, что они вывозили из Франции и Италии как безделицу».
Иностранные художники говорили, что знать и джентри, над которыми царствовала королева Анна, хранили в своих сельских особняках столько же картин известных итальянских мастеров, сколько их было во всех дворцах и музеях самого Рима.
Бленхейм-хауз Ванбруха с его великолепным художественным замыслом и сомнительными деталями отнюдь не является характерным для архитектуры времен королевы Анны. В церквах, академических и общественных зданиях преобладал, как правило, более тонкий вкус, тогда как для обычных частных зданий этого времени была характерна «элегантная простота».
Рен был еще жив и трудился над лондонскими церквами и Хэмптон-Кортом, а Гиббс изучал то искусство, которое скоро должно было создать сводчатое помещение библиотеки Радклифа в Оксфорде. Вместе они научили последующие поколения достигать «слияния классического изящества с народной мощью».
Правила пропорции, сформулированные этими великими людьми, проникнув в учебники, употребляемые обычно местными архитекторами и строителями, подготовили для XVIII столетия долгий и счастливый период строительства простых английских зданий в деревушках и провинциальных городках.
И только в XIX веке, когда люди попытались восстановить архитектуру древних Афин или средних веков, эта английская традиция была утрачена и ее сменила отвратительная анархия любительских фантазий и экзотических мод.
Степень богатства и культуры сельских джентльменов была весьма различной. На верхней ступени социальной лестницы стояли герцоги, которые во всякой другой стране титуловались бы принцами; по роскоши и великолепию их имения превосходили дворы союзных монархов, получавших денежную помощь от Англии.
На нижней ступени лестницы находился сквайр, получавший две или три сотни фунтов годового дохода, обрабатывавший часть своей собственной земли, говоривший на грубейшем провинциальном наречии, но отличавшийся от йоменов, к которым он был близок по образу жизни, тем, что имел небольшой штат слуг для охоты, герб и пользовался всеобщим почтением как «джентльмен».
Если он однажды в своей жизни приезжал по делам в Лондон, то выделялся в столичной толпе париком из конского волоса, жокейским поясом и старомодной верхней одеждой без рукавов. Его библиотека состояла по традиции из Библии, «Хроники» Бэкера, «Гудибраса» и книги «Мучеников» Джона Фокса, и, читал ли он эти произведения или нет, его взгляд на пуритан и папистов совпадал обычно с взглядами, выраженными в двух последних книгах.
Но и этот старомодный мелкий сквайр начал чувствовать гнет времени. Тяжелый поземельный налог (в четыре шиллинга с фунта дохода), который ему пришлось платить для того, чтобы виги могли вести войны, больно задел его и увеличил его приверженность к торизму.
Жизнь даже в сельских местностях неуклонно дорожала по мере того, как становилась менее простой, более изысканной и подвергалась большему влиянию города. И если мелкому сквайру было все труднее сводить концы с концами, то тем легче становилось ему распродать все за хорошую цену, так как многие крупные землевладельцы подкарауливали возможность скупить владения своих соседей и увеличить свои собственные крупные имения.
Теперь, когда существует так много других форм помещения капитала, которые лишили землю той монопольной ценности, какую она имела первоначально как средство для наиболее простого употребления капитала, может показаться удивительным, что среди более богатых членов общины мог быть столь силен земельный голод.
Простые купцы, которые при Тюдорах приобретали землю, ренту или десятину для своих детей, теперь помещали капиталы в государственные процентные бумаги. Но для лиц, обладавших политическим и социальным честолюбием, привлекательность землевладения была большей, чем когда-либо. Хабекук, внимательно исследовавший изменения в землевладении в Нортгемптоншире и Бедфордшире, происшедшие между 1680 и 1740 годами, пишет:
«Покупали землю те, кого особенно волновали соображения социального престижа и политической власти. Среди них было несколько крупных купцов, которые стремились к политике; но большинство новых землевладельцев или были связаны каким-нибудь путем с правительством, или являлись судьями, которые желали приобрести в обществе то значение, которое могло дать только наличие земельной собственности.
Они покупали участки земли в различных частях страны, скупали владения у некоторых соседних джентри. Они не столько стремились вложить свои капиталы в землю, сколько получить побочные привилегии класса землевладельцев — возможность беспрепятственно контролировать жизнь соседней округи.
Когда они осматривали поля, то хотели видеть только свою собственную землю — и ничего, кроме нее. Ненависть мелких сквайров и джентри ко всяким крупным лордам, старым или новым, которые вытесняли их с земли, является темой многих современных пьес».
Рисуя жизнь деревенского помещичьего дома этого периода, мы прежде всего представляем вельмож, наполняющих сельские дворцы картинами из Италии, мебелью из Франции, изданиями итальянских, французских или латинских авторов, которых они не только собирали, но и читали, — мы представляем тех людей, которых молодой Вольтер во время своего посещения Англии в 1726-1729 годах противопоставлял французской знати как покровителей литературы и науки.
Среди них были лорды, занимающиеся философией, подобно третьему графу Шефтсбери, ученые государственные мужи, вроде Сомерса и Монтегю, величайший из всех собирателей древностей Роберт Харли, который, правда, будучи «главной опорой нации», был слишком занят, чтобы самому отыскивать книги и манускрипты, но зато повсюду имел для этой цели частных агентов.
Лорды из клики вигов и их сторонники и враги в Вестминстере и Сент-Джеймсском дворце, будучи сельскими джентльменами по рождению или сделавшись таковыми, гордились своими сельскими жилищами, в которые всегда, по крайней мере на словах, стремились вернуться замученные заботами государственные деятели.
Лондонский сезон заканчивался в начале июня, когда светские люди разъезжались по своим поместьям или отправлялись в Бат. Более длительное пребывание в городе разорило бы многие семьи, которым приходилось делать большие усилия, чтобы привезти своих дочерей в Лондон на ярмарку невест, в то время как их соседи должны были довольствоваться столицей графства или рядом таких сельских визитов, которые женщины могли совершать летом в карете, а на Рождество, когда тропинки были покрыты грязью, — верхом, сидя на седле позади своих братьев.
Мэри Уортли Монтегю, блестящая ученая женщина, в письме осуждает сквайров одного из южных графств за «равнодушие ко всем другим удовольствиям», кроме бутылки и охоты. «Бедные женщины в такой семье редко могли воспользоваться каретой, а их мужья и повелители не нуждались в каретах, так как утро они проводили среди охотничьих собак, а ночи — с весьма похожими на последних по своей натуре грубыми собутыльниками за тем напитком, который могли достать».
Однако в том же письме она не только осуждает, но и хвалит общество сквайров Нортгемптоншира. Не менее реальным, хотя и более редким, чем мужиковатый западный сквайр, был ученый сельский джентльмен.
Несмотря на это, когда перелистываешь сотни писем зажиточных джентри времен королевы Анны, остается впечатление, что эти люди не были ни сельскими учеными, ни деревенскими мужланами. Мы знакомимся с подлинными мыслями сквайров, которые озабочены состоянием своих счетных книг, замужеством дочерей, долгами и деятельностью своих сыновей.
Они занимались и своими имениями, и делами графства. Они интересовались своими стадами и прудами несколько больше, чем своими книгами, живя, как мы можем полагать, здоровой и полезной жизнью, наполовину общественной, наполовину частной, с достаточным досугом, естественно и достойно. Многим из зажиточных помещиков, судя по их письмам и дневникам, их имения приносили ежегодно несколько тысяч фунтов дохода.