История Англии

Религия в Англии XVIII века

Обычно ошибочно рассматривают XVIII век в Англии как век нерелигиозный. Этический кодекс, основанный на христианской доктрине, был тогда правилом жизни для значительно большей части общества, чем это было в периоды позднего средневековья и Тюдоров.

В самом деле, век Уэсли, Каупера и Джонсона был, может быть, столь же «религиозным», как и XVII век, хотя он перестал бороться с мечом в руках с враждебными доктринами христианства и был, следовательно, до некоторой степени более терпимым к еще более широкому различию мнений.

Вывод Локка, что веротерпимость была не только политической уловкой, но, несомненно, справедливой и правильной мерой, постепенно становился в XVIII веке общепризнанным. Доказано, что веротерпимость вовсе не сделала этот век менее христианским. Человеческий опыт так долго ассоциировал религию с; нетерпимостью, что, когда нетерпимость несколько поостыла, люди подумали, что религия пришла в упадок. Это заключение можно оспаривать.

Даже Локк, писавший в царствование Якова II и Вильгельма III, утверждал, что ни атеист, ни католик никак не могли претендовать на терпимость со стороны общества, так как один подрывал нравственность, а другой — государство. Но в действительности и тот и другой извлекли пользу из той более либеральной и веротерпимой философии, распространению которой в следующем столетии способствовало влияние самого Локка.

«Разумность христианства» Локка (само название отмечает нечто новое в мышлении и религии) явилась отправным пунктом для двух новых течений — широкой веротерпимости, которая на некоторое время стала преобладающим настроением англиканской церкви (хотя это еще не был методизм), и английского деизма, на который все респектабельные англичане смотрели с подозрением.

В первые 30 лет столетия «деистам» позволялось безнаказанно высказывать свои взгляды, выраженные весьма осторожно; в то время эти взгляды встречали возражение не только в сатире Свифта, но и в аргументах людей, превосходивших деистов интеллектуально, — епископа Батлера, епископа Беркли, Бентли и Уильяма Лоу.

Вольтер, смелый и наиболее грозный последователь этих английских деистов, не нашел во Франции таких противников, но ему в большей степени приходилось опасаться активного преследования со стороны церкви и государства. Отчасти по этой причине континентальный деизм стал более непреклонным и более антихристианским, чем английский.

Действительно, наиболее современный историк идей XVIII века говорит об «этом исключительно английском явлении — священном союзе науки и религии, который существовал почти до конца столетия». Гармония науки и религии нашла свой благородный символ в сооружении в 1775 году в одном из приделов часовни Тринити-колледжа (Кембридж) статуи Ньютона.

Во всяком случае, научный скептицизм английского XVIII века был адресован только высокообразованной публике. Его оптимистическая философия была результатом условий жизни высшего класса. И когда в период французской революции Том Пейн обратился к массам с призывом принять деизм как истинную веру демократии, это было уже началом Нового времени.

В период жизни требовательного и консервативного Гиббона, как уже было сказано, неверие, как и пудреные волосы, могла позволять себе только аристократия. Большинство нации состояло из активных или пассивных христиан, принимавших религию такой, какой ее проповедовали. Низшие слои общества, правда, вообще ничему не учились, но благотворительные школы и уэслианские миссии старались поднять их из невежества до умственного уровня разумных христиан.

Английская религия XVIII века и в самой англиканской церкви, и в среде диссидентских общин состояла из двух школ, которые мы можем для краткости называть латиту-динариями (веротерпимыми) и методистами. Если удалить одну из них с переднего плана, то социальный ландшафт этого века получится искаженным/Каждая из этих двух систем имела свои собственные функции, каждая имела свои недостатки, которые возмещала другая.

Латитудинарии стояли за веротерпимость, из-за недостатка которой христианство в течение столетий производило жестокое опустошение в том мире, который оно должно было спасать; они стояли также за разумность в интерпретации религиозных доктрин, без которой эти доктрины являлись слишком неправдоподобными для восприятия их более развитым современным сознанием.

Методизм, в свою очередь, возродил самодисциплину и истинное рвение, без которых религия теряет свою силу и забывает свои цели; и этот новый евангелизм объединился с активной филантропией. И латитудинаризм, и методизм этого периода менялись в зависимости от изменения обстановки.

Но те принципы, которые они особенно охраняли и осуществляли, процветали в новых формах и комбинациях, сохраняя религию на протяжении жизни многих сменившихся поколений как мощную силу в английской жизни.

Со времени революции политическая обстановка благоприятствовала латитудинаризму. И после восшествия на престол Георга I государственные деятели — виги, которые пользовались правом назначать кандидатов на более высокие церковные должности, чувствуя себя особенно обязанными покровительствовать ганноверской династии, поощряли более веротерпимое духовенство из числа ученых государственных людей, подобных Гиббону и Уэйку и даже пользующемуся плохой репутацией Ходли, и охлаждали «энтузиазм», который во времена Уолпола был равнозначен «высокой церкви» и якобитскому фанатизму Аттербери и Сачеверелла.

По мере того как шли годы, «энтузиазм» всех оттенков, включая и уэслианский, стал рассматриваться англиканским духовенством и высшими классами как дурной тон.

Ко времени восшествия на престол Георга III церковь уже вполне примирилась с ганноверским домом и политические мотивы уже перестали оказывать влияние на латигудинаризм. Однако движение за распространение веротерпимости продолжалось под действием не только его собственной инерции, но и сил более глубоких, чем политические мотивы.

Даже после своей смерти Локк и Ньютон еще продолжали властвовать. Все возрастающий научный дух этого века требовал, чтобы была доказана и подчеркнута «разумность христианства». Чудеса уже казались менее реальными, а для некоторых — заслуживающими мало доверия. «Неизменный закон», царящий во вселенной, такой, как закон тяготения, указывающий путь звездам, рассматривался теперь как атрибут божьей славы.

Такая религия легко могла впасть в унитаризм или деизм. И действительно, английская пресвитерианская церковь стала главным образом унитаристской, а ее руководителем стал философ и ученый Пристли. В предшествующие столетия религия прежде всего и главным образом была догмой. Теперь стало общепринятым проповедовать ее как мораль, с примесью догмы.

Каноник Чарльз Смит так изображает англиканскую религию: «В англиканской церкви XVIII века доминирующим влиянием было влияние архиепископа Тиллотсона (1630-1694). Его наследие одновременно было и благом, и злом. С одной стороны, Тиллотсон в том веке, когда наши церкви, подобно знаменитым церквам монахов позднего средневековья, были намеренно «приспособлены к аудитории», ввел в речь английских проповедников понятную, простую, разговорную прозу.

Триумф этого стиля означал решительный разрыв с традиционными формами церковного красноречия, берущими свое начало в средневековой церкви. Можно считать, что Тиллотсон спас англиканское красноречие от загнивания в болоте педантизма и аффектации. С другой стороны, основное содержание его проповедей составляла благоразумная мораль, основанная скорее на разуме, чем на откровении, и сознательно обращаемая к здравому смыслу».

«Евангелие моральной честности» оказало английскому характеру такую услугу, игнорировать которую могут только фанатики; поэтому мы обязаны тиллотсонианизму тем, что англичанин всюду, куда бы он ни попал, несет с собой чувство долга.

Хотя тиллотсонианизм во многом не соответствует христианскому Евангелию, тем не менее он еще господствует как наша истинная национальная религия если не на кафедрах английской церкви, то по крайней мере в сознании английских мужчин и женщин.

В первые годы царствования Георга III священник поднимается по социальной и культурной лестнице, живя уже в равных условиях с мелкопоместным дворянством (джентри), чего никогда прежде не было. Но его общение с массой прихожан не стало от этого более тесным.

Его проповеди, весьма тщательно составленные, зачитывались с кафедры, как литературные упражнения, имеющие в виду удовлетворить вкус элегантных молодых людей, сидевших на высоких скамейках вокруг дремлющего сквайра, но эти проповеди были слишком абстрактны и безличны, чтобы затронуть чувства терпеливой деревенской публики, заполнявшей середину церкви.

А в новых промышленных и горнорудных районах население было вообще лишено возможности слушать богослужение англиканской церкви, устаревшая география которой редко приводилась в соответствие с современными требованиями путем создания новых церковных приходов. Религиозная миссия в этих районах выпала на долю Уэсли.

Вполне естественно, что в аристократический, нереформированный, индивидуалистический, «классический» век в Англии существовала церковь, обладавшая такими же достоинствами и недостатками, как и другие привилегированные учреждения страны. Каждый священник мог поступать совершенно свободно, согласно своей собственной точке зрения, как бы эксцентрично это ни выглядело.

Он мог обладать игривым умом, он мог даже, если был так дурно воспитан, быть «методистом», подобно опасному другу Каупера Джону Ньютону или Берриджу Эвертонскому, проповеди которого причиняли прихожанам его собственного и соседних приходов буквально физические страдания. Чаще же священник был «типичным англичанином», добрым, чувствительным, умеренно благочестивым.

Это была церковь, известная ученостью, культурой и свободой. Правда, епископский авторитет и общественное мнение все же оказывали на духовенство некоторое давление, чтобы заставить священников проявлять больше усердия, чем они этого хотели.

Бенефиций, подобно месту депутата парламента или положению члена колледжа, рассматривался как «часть патроната», которая присуждалась как милость и которой пользовались как привилегией.

Весьма характерно для этого века, что Гиббон в своей «Автобиографии», высказывает мимоходом сожаление о том, что «не избрал прибыльной профессии юриста или торговца, не попытал счастья на гражданской службе или в рискованных путешествиях в Индию и не прельстился даже сытной и спокойной жизнью церковника».

Церковная история, написанная архидиаконом Гиббоном, была бы столь же ученой и многотомной, но волей-неволей была бы более приличной и с более тонкой иронией, чем действительный шедевр Эдуарда Гиббона, эсквайра.

Социальная пропасть между богатым и бедным духовенством была еще почти так же широка, как и во времена средневековья. Но число более состоятельных священников возросло; так как теперь в это число входили не только прелаты и плюралисты, но и та часть приходского духовенства, которая происходила из знатных фамилий, имела связи, жила в пасторском доме и исполняла свои обязанности. Увеличение ценности десятины и доходности церковного участка земли, связанное с усовершенствованием методов земледелия, способствовало росту числа состоятельных священников.

MaxBooks.Ru 2007-2023