Жизнь деревенского дома
В XVIII веке местоположение новых сельских домов впервые стало выбираться по эстетическим, а не только по практическим соображениям. Часто дома строились на возвышенном месте, там, откуда «открывалась широкая перспектива». Конечно, люди стремились превзойти самих себя в строительстве своих домов, и это стремление к «улучшению» порой вынуждало их закладывать свои имения, как это было с последним графом Верни из Клайдона.
Мода имеет много странных причуд. Пристрастие к искусственным руинам на много лет предшествовало «готическому возрождению» в литературе, религии и архитектуре. Прежде чем родились Пьюджин или Вальтер Скотт и на полстолетия до того, как стало заметно их влияние, уже воздвигались как часть пейзажа «разрушенные средневековые замки» и некоторые дома украшали причудливым «готическим» орнаментом.
Но, к счастью, особняки, которые многие люди воздвигали в XVIII веке для себя, были по большей части построены в георгианском стиле, иногда со следами классики, такими, как портики и фронтоны, которые, однако, естественно сочетались с георгианским стилем, связанным по своему происхождению с Ренессансом. Больше претенциозности было в палладинском и некоторых других стилях, привнесенных в тот или иной особняк его владельцем, который, путешествуя по Италии, видел здания, построенные в таком стиле.
В этих сельских домах, больших и маленьких, жизнь била ключом. Стремление к налаживанию поместья и к сельскохозяйственным улучшениям заставляло сквайра целые дни разъезжать, а остававшиеся дома женщины также не тратили времени понапрасну, организуя свое обширное домашнее хозяйство, сидя за рукоделием или хлопоча в кладовой. В течение недель, а то и месяцев здесь гостили большие группы приезжих, которых обильно угощали, развлекали охотой, музыкой и литературой, картинами и игральными костями, приводившими иногда к разорению хозяина или гостя.
Теперь для сельского дома было обычным иметь библиотеку, соответствующую его величине, наполненную томами в кожаных переплетах, помеченных фамильным гербом, — книгами английских, латинских и итальянских классиков и множеством обширных томов превосходно иллюстрированных путешествий, местных историй или книг, гравюр и эстампов. Цивилизация XX века не имеет ничего аналогичного таким частным библиотекам.
Во многих отношениях это было общество без предрассудков. Чарльз Фокс ввел в моду небрежность в одежде. Палата общин — центр английской аристократии — производила на иностранного посетителя в 1782 году впечатление «дезабилье».
«Нет ничего особенного в одежде членов палаты; они даже приходят в палату в пальто и в сапогах со шпорами. Не является вообще чем-то необычным увидеть члена палаты лежащим растянувшись на одной из скамей, в то время как другие дебатируют. Одни грызут орехи, другие едят апельсины. Без конца входят и выходят; и как только кто-нибудь желает выйти, он становится перед спикером и кланяется ему, подобно школьнику, когда он спрашивает разрешения у учителя».
Может быть, с тех пор как стал существовать мир, ни одно общество мужчин и женщин не наслаждалось жизнью в такой степени и так разносторонне, как английский высший класс в этот период. Литературные, спортивные, светские и политические круги состояли из одних и тех же лиц.
Когда наиболее неудачливый из всех великих политиков Чарльз Фокс сказал на смертном ложе, что он жил счастливо, он сказал правду. Высочайшее красноречие, энергичная политика, долгие дни, проведенные на охоте за куропатками, деревенский крикет, бесконечные и интереснейшие беседы, страсть к греческой, латинской, итальянской и английской поэзии и истории — всем этим и, увы, также безумным азартом игрока Фокс наслаждался в полной мере и разделял все эти удовольствия с многочисленными друзьями, которые любили его.
Он был не менее счастлив и во время долгих дождливых дней в Холкхэме, которые он проводил, сидя у изгороди, невзирая на дождь, и вступая в дружеские разговоры с пахарем, объяснявшим ему тайну культуры турнепса.
Непостоянство Фокса в выборе рода деятельности и наслаждений вполне отвечало характеру того общества, в котором он так долго был ведущей фигурой. Всякая деятельность города и деревни, общественная и частная жизнь — все привлекало этих либерально настроенных, чистосердечных аристократов, которых соотечественники вовсе не стремились гильотинировать. Наиболее известные среди них имели крупные недостатки.
Вопреки выражению «пьет, как лорд» имеется много доказательств, что чрезмерное пьянство было привычкой всех классов английского общества, как низших, так и высших. Но азартная игра и супружеская неверность были, возможно, более заметны в высших кругах общества того времени, пока евангелическое влияние, имевшее дело сперва с простым народом, не стало сдерживать и высшие классы, подготавливая их к тем испытаниям, которые ожидали эти круги в XIX веке, когда стало возможным обсуждать их поведение и оспаривать их привилегии. До тех пор время принадлежало им, и это было золотое время.
Этот классический век, в котором «Словарь» Сэмюэля Джонсона (1775) способствовал созданию истинно английских слов, видел также и установление правописания при помощи правил, принятых теперь всеми образованными людьми. В век Мальборо даже королевы и знаменитые генералы писали так, как им нравилось. Но в 1750 году лорд Честерфилд писал своему сыну:
«Я должен сказать тебе, что орфография, в истинном смысле слова, абсолютно необходима и для писателя, и для джентльмена, так как одна ошибка в правописании может сделать его смешным на всю жизнь. Я знаю высокопоставленного человека, который никогда не мог избавиться от насмешек за то, что написал «wholesome» без «w».
Одновременно он советует юноше читать Платона, Аристотеля, Демосфена и Фукидида, которые не знакомы никому, кроме знатоков, хотя многие цитируют Гомера. Именно знание греческого языка, добавляет Честерфилд, должно отличать джентльмена; одной латыни недостаточно. Это значит, что высший жрец моды в тот период, когда мода имела такое большое значение, считал классическое образование обязательным для джентльмена.