Развитие просвещения - страница 2
Уже в середине XIX века промышленные перемены создали ту массовую вульгарность, которой вскоре предстояло потопить эту высокую литературную культуру в болоте новой журналистики, упадка деревни и механизации жизни. Естественнонаучное образование, когда оно, наконец, получило широкое развитие, неизбежно вытеснило гуманизм.
Но в середине XIX столетия образование было еще гуманитарным, а не естественнонаучным, и, хотя это причиняло серьезный практический ущерб, такое образование создало на время великую литературную цивилизацию, основанную на широкой образованности, с более широким кругом интеллигентных читателей, чем в XVIII веке, и значительно более разнообразную и всеобъемлющую в области стиля и содержания, чем в дни, когда образцами вкуса были Буало и Поуп.
В области литературы и мышления, так же как в обществе и политике, это был век перехода от аристократии к демократии, от авторитета к массовому суждению; для литературы и мышления такие условия, пока они продолжались, были благоприятными.
Серьезные исторические труды предназначались для очень широкой публики и достигали своей цели. Это относится не только к одному Маколею. Атмосфера свободных религиозных споров, размышлений о морали, взволнованность и почтительные сомнения в ортодоксальных верованиях и поиски их замены возбудили интерес, дали материал писателям с большим творческим воображением, таким, как Карлейль, Раскин и Теннисон, и придали Вордсворту в старости большую популярность, чем та, которой Байрон стал пользоваться после смерти.
В то же время критический анализ настоящего общества, которое считали имеющим недостатки, но исправимым, помогал воодушевлять и популяризировать произведения Диккенса, Теккерея, Э. Гаскелл и Троллопа. Джон Стюарт Милль в своих сочинениях «О свободе» (1859) и «Подчиненное положение женщин» (1869) нападает на зависимость от установившихся обычаев и провозглашает права каждого мужчины и каждой женщины на свободу жизни и мышления, что до известной степени может считаться поворотным пунктом между ранним и поздним викторианским периодом.
Та сторона науки, которая ближе всего к гуманизму, — близость и любовь к природе — была другим источником вдохновения современной литературы и другой причиной ее большой притягательной силы. В конце XVIII века путь к этому был подготовлен Уайтом Селборном, Бьюиком и другими натуралистами, профессионалами и любителями, которые научили своих земляков наблюдать и почитать мир природы, в котором человек имел счастливую возможность жить.
На рубеже века эта распространившаяся привычка нашла свое дальнейшее выражение в пейзажах Гертина, Тэрнера и Констебля и в поэзии Вордсворта и Китса. В следующем поколении, в тридцатых, сороковых и пятидесятых годах, к списку талантливых пейзажистов прибавились имена де Уинта, Дэвида Кокса, Эдуарда Лира и многих других. В поэзии царствование Теннисона продолжалось почти всю Викторианскую эпоху. Его особая привлекательность заключалась в силе, красоте и точности описания им природы.
Правда, Теннисон в лучших своих произведениях был способен точные описания явлений природы окутать «светом, которого никогда не было на море или на земле». Это вызывало одобрение викторнанцев, которые были чувствительны и к волшебным чарам слов, и к привлекательности природы. Более точные картины, создаваемые поэзией Теннисона, сменили неясные описания природы во «Временах года» Томсона, которые до появления Теннисона пользовались любовью мелкобуржуазной читающей публики.
Весьма сходным был и источник влияния Раскина на ту же самую читающую публику. В своем сочинении «Современные художники» он анализировал в прозе яркую и великолепную красоту облаков, гор и растений — творений Бога, созданных для того, чтобы повсеместно вызвать восторг человека.
Он, возможно, ошибался, оценивая достоинства картин в зависимости от степени их приближения к истине в этом отношении, но он заставил своих земляков по-новому смотреть на Альпы и Италию во время их путешествий и на знакомые леса и поля во время прогулок.
Европа, жившая тогда еще относительно мирной жизнью и полная пестрой красоты, еще не механизированная и не закрытая для нас из-за войны или национальной ненависти, была местом для развлекательных путешествий англичан, которые тысячами отправлялись за границу, чтобы истратить свои вновь приобретенные богатства, исследуя горы и усеянные цветами луга Швейцарии, архитектуру, галереи и пейзажи Нидерландов, Италии и Франции.
Английский путешественник этого периода приезжал за границу, имея некоторые знания по истории, литературе и естественным наукам, для того чтобы наблюдать и оценить великолепие мира природы и человека.
В то же самое время новая железнодорожная система Британии открыла Горную область Шотландии для тех пешеходов и туристов, которые стремились к горному воздуху и красивым пейзажам. Более богатые и привилегированные англичане имели свои оленьи заповедники и участки для охоты на куропаток, где они каждую осень принимали гостей.
Охотничьи экспедиции королевы и принца Альберта из Бэлморела и олень, которого принц убил, а Лендсир нарисовал, популяризировали пейзаж Горной области среди англичан всех классов, которые теперь смогли сами увидеть ландшафты шотландских романов.
Таким образом, в середине столетия подданные Виктории стали замечать всевозможные красоты природы и проявили интерес к истории. Они наслаждались прекрасной литературой, читая классиков прошлого и воспитывая современных классиков.
Но наши деды и прадеды, хотя и объездили кругом море и сушу, чтобы восхититься римскими акведуками и готическими соборами, сами создавали жалкие строения и наполняли их соответствующей мебелью и безделушками. Упадок вкуса в этом отношении за время между периодом регентства и периодом соправления принца-консорта Альберта - супруга королевы Виктории (1837-1861) - был удивительным.
Наиболее утонченные и образованные люди были в этом отношении не лучше других; уродливость архитектурных произведений, воздвигнутых по приказу профессоров оксфордских и кембриджских колледжей, ежедневно причиняет страдания потомкам.
Мрачным обычаем этого времени было разрушение прекрасных помещичьих домов разумно умеренного размера для того, чтобы освободить место для безобразных сельских дворцов, в которых богачи этого периода наибольшего преуспеяния Британии принимали толпы гостей из Лондона. Их потомки, имеющие лучший архитектурный вкус и меньше денег в банке, могут с полным основанием сожалеть об этом бремени, завещанном им.
Нелегко объяснить это архитектурное ослепление викторианцев. Но подлинная тайна архитектуры — пропорция — была утеряна. Упрекать в этом следует промышленный переворот: механизация строительной и других профессий и упадок ремесла, несомненно, явились глубокими причинами этого.
Местные архитектурные обычаи, основанные на употреблении местных материалов, были разрушены железными дорогами, которые доставляли стандартизированные дешевые кирпичи и шиферные плитки, чтобы заменить ими местный камень, кафель, солому и тонкий кирпич, которые предшествующие поколения сельских жителей умели употреблять благодаря унаследованному искусству и местным традициям.
Но теперь строительство повсюду стало процессом дешевого массового производства домов современными методами. Новая мебель машинного производства была также плоха. Роскошные обитые кресла, может быть, более комфортабельны, новые дома, может быть, более удобны, но красота расправила крылья и улетела прочь.
В сороковых, пятидесятых и шестидесятых годах живописи? еще была великим ремеслом, удовлетворяющим большой спрос. Фотограф еще недостаточно развил свою технику, чтобы заменить искусство художника в создании семейных портретов, копий знаменитых картин и воспроизведений старинных зданий и излюбленных пейзажей.
В Риме и в каждой художественной столице Европы существовала армия художников, хороших и плохих, рисующих пейзажи и копирующих «старых мастеров», чтобы продавать эти картины путешествующим англичанам, которые увозили с собой эти сувениры.
Выражаясь коммерческим языком, дела Королевской академии процветали, так как она снабжала преуспевающих промышленников портретами, пейзажами и историческими картинами, чтобы украсить обширные стены их комфортабельных, претенциозных домов.