Гегемония Спарты. Коринфская война и «царский мир» 386 г. - страница 7
Афинским стратегам, не получавшим необходимых средств на ремонт кораблей и оплату жалованья их экипажам, приходилось самим добывать деньги на эти расходы. Фрасибул принужден был восстановить афинскую таможню в Византии для взимания десятипроцентного сбора с кораблей, идущих с Черного моря, а во всех союзных портах ввести пошлину в размере 5% со всех ввозимых и вывозимых товаров.
Так как и этих средств не хватало, то афинским стратегам пришлось обратиться к спартанским методам ведения войны и для содержания своих команд пуститься на открытое разграбление малоазийских берегов и городов. Так, сильно пострадал город Галикарнас, дружественно настроенный по отношению к афинянам, и город Аспенд в Памфилии, у устья Евримедонта. Жители Аспенда, раздраженные продолжавшимися вымогательствами, несмотря на то, что они уже уплатили требуемую дань, напали ночью на плохо охраняемый лагерь афинян и убили Фрасибула в его палатке.
К чести афинян следует сказать, что по жалобе обиженных союзников в Афинах было возбуждено громкое дело о злоупотреблениях стратегов; ввиду важности обвинения судило само народное собрание. Так как Фрасибул уже погиб, судили его главного помощника Эргокла, тоже одного из активных борцов за восстановление демократии в 403 г. до н. э.
Но дело повернули так, что Эргокл и его товарищи-стратеги действовали будто бы из корыстных побуждений. «Эргокл предавал врагам города, оскорблял ваших проксенов и граждан, из бедняка стал богачом на ваши деньги»,— говорил обвинитель. «Корабли, которыми они [стратеги] командовали, за неимением средств разрушаются и число их из большого становится малым, а они, бывшие при отправлении в плавание бедными, неимущими, так скоро стали обладателями огромного состояния, какого нет ни у кого из граждан!».
Чтобы избежать обвинительного приговора, они будто бы даже подкупили множество народа — 500 человек в Пирее, 1600 из города, даже ораторов и пританов и т. д. Эргокл был присужден к смертной казни, имущество его конфисковано, хотя оно и оказалось совсем небольшим; галикарнасцы и прочие обиженные получили таким образом моральное удовлетворение и у них должно было создаться впечатление, что сам афинский народ пришел к ним на помощь.
Все же иных путей для ведения войны у обедневшего Афинского государства не было и оно даже не имело достаточно средств, чтобы предохранить берега Аттики от продолжавшихся морских набегов пелопоннесцев с Эгины.
Между тем Анталкид сумел окончательно склонить персов на сторону Спарты и, возвратившись из царской резиденции Суз, вместе с сатрапом Тирибазом, испытанным сторонником Спарты и врагом афинян, подготовил совместный решающий удар, который должен был сделать противников более сговорчивыми. Ему удалось заманить значительную часть афинского флота к Калхедону и, спешно сосредоточив у Абидоса весь пелопоннесский флот, корабли из подчиненной Тирибазу Ионии и вспомогательную эскадру в 20 кораблей из Сицилии, всего до 80 триер, запереть афинские суда в гаванях Боспора и Пропонтиды.
Как и во времена поражения при Эгоспотамах, черноморские проливы были потеряны и судам с хлебом, шедшим с Понта, грозила участь стать добычей пелопоннесских каперов. «Афиняне видели, что неприятельский флот многочисленен, и боялись, что они будут, как прежде, разбиты, так как персидский царь стал союзником лакедемонян». Пользуясь смущением и усталостью и других союзников — беотян, аргивян, коринфян, Тирибаз собрал весной 386 г. до н. э. вторично конгресс их делегатов в Сардах и прочел им царскую грамоту, в категорических выражениях предписывавшую воюющим сторонам заключить мир на условиях, предложенных Анталкидом уже в 392 г. до н. э.
«Царь Артаксеркс считает справедливым, чтобы ему принадлежали все города Азии, а из островов — Клазомены и Кипр. Всем прочим же эллинским городам, большим и малым, должна быть предоставлена автономия, кроме Лемноса, Имброса и Скироса, которые по-прежнему остаются во власти афинян. Той из воюющих сторон, которая не примет этих условий, я, вместе с принявшими мир, объявляю войну на суше и на море и воюющим с ними окажу поддержку кораблями и деньгами».
Это, собственно говоря, был безапелляционный царский приказ, и впервые потомкам победителей при Марафоне и Саламине приходилось слышать такие властные волеизъявления со стороны персидского царя. Никакое обсуждение не было допущено, и греческие делегаты должны были лишь присягнуть от имени своих государств в беспрекословном выполнении царского предписания. Контроль же, естественно, взяли на себя его авторы — спартанцы или, как выразился Ксенофонт, «лакедемоняне стали блюстителями присланных царем мирных условий... и получили благодаря этому значительное превосходство».
Противники Спарты принуждены были немедленно распустить все свои морские и сухопутные контингенты, фиванцы — ликвидировать Беотийский союз и признать «автономию» всех городов Беотии, афиняне — отказаться от всех своих новых друзей и союзников, Аргос и Коринф — расторгнуть свой союз. Повсеместно происходило возвращение изгнанников — сторонников Спарты — и восстановление лаконофильских партий.
Так вновь вся Греция оказалась под угрозой тяжелого гнета спартанской гегемонии, а малоазийские города — даже под игом персидского царя и его сатрапов. В памяти последующих поколений Анталкидов или, как его чаще называли, Царский мир 387-386 г. до н. э., всегда представлялся как момент наибольшего унижения Греции. «На таких условиях греки получили мир, — пишет Плутарх, — если только позволительно назвать миром предательство и поругание Греции: ни одна война не налагала на побежденных более позорного бремени, чем этот мир».
Но как бы тяжелы и позорны ни оказались для демократически настроенных греков условия Анталкидова мира, он тем не менее имел одну положительную сторону: в грубой форме подчинения он все же в некоторой степени выводил греческие полисы из их состояния политической замкнутости и изоляции. Хотя и принудительно, но греческий мир начинал сплачиваться, для начала, правда, в две политические системы — на Востоке под властью персидского царя, в материковой Греции — под не менее тяжелым игом спартанской гегемонии.
И даже такое принудительное объединение, лишая греческие общины политической автономии, открывало перед ними известные перспективы в отношении их дальнейшего экономического развития. Так, несмотря на произвол персидских сатрапов, с этого времени начинается хозяйственный расцвет многих городов Малой Азии.
Эфес становится главным центром обмена восточных и греческих товаров и начинает приобретать то ведущее торговое значение на побережье Эгейского моря, которое будет для него характерно в следующие столетия. Лампсак и Клазомены начинают с этого времени кроме серебряных драхм чеканить также и золотую монету, а особенно частые в это время эмиссии электровых статеров Кизика (кизикинов), которые и раньше уже были основными расчетными знаками на Черноморье, свидетельствуют о расширении его торговых и денежных операций.