Древневенгерское руническое письмо
История древнетюркских рун имела весьма неожиданное и не поддающееся пока удовлетворительному объяснению продолжение, вокруг которого до сих пор еще ведутся многочисленные научные споры.
Более 50 лет тому назад общественность была ошеломлена открытием вюрцбургского (позднее — мюнхенского) востоковеда Франца Бабингера. Это открытие было связано с некоей рукописью, найденной в семейном и административном архиве князей и графов Фуггеров в Аугсбурге сама рукопись представляла собой описание путешествия 1553 — 1555 годов, совершенного торговым агентом Фуггеров Гансом Дерншвамом из Градичина.
Как было установлено, автор рукописи, богемец, происходил из города Моста, обучался в Вене и Лейпциге, а позднее в течение 35 лет был управляющим фуггеровских рудников в Банска Быстрице. Дерншвам входил в состав известного посольства Фердинанда ко двору султана Сулеймана, возглавленного затем Ожье Жисленом де Бусбеком, тем самым Бусбеком, который открыл для Европы знаменитый литературный памятник «Monumentumtum Ancyranum», содержавший сообщение о делах императора Августа.
Студент Венского и бакалавр Лейпцигского университета, Дерншвам ревностно следовал примеру своего начальства, а потому сумел собрать и скопировать значительное число весьма ценных греческих и латинских надписей, которые, вероятно, если бы не он, были бы утеряны. В конце упомянутой выше рукописи Дерншвам добросовестно приводит несколько римских и греческих надписей, скопированных им в Стамбуле.
Однако особое внимание Бабингера, вторично открывшего эти памятники для науки, приковала одна копия совершенно необычного вида, затерянная среди римских надписей. Ее, как уверял Дерншвам, ему удалось скопировать со стены конюшни, принадлежавшей дому послов в Стамбуле, так называемому «ханэ послов», получившему впоследствии новое название — «ханэ татар». Вначале это был просто караван-сарай, где в старые времена всевластный правитель турок помещал послов всех европейских держав, приказывая охранять их как пленных.
В этом сооружении жил и Бусбек; в XX веке оно было снесено после пожара. Закончив описание этого «постоялого двора», Дерншвам продолжает: «А следующие после сего письмена срисованы были мною с мраморного камня, а камень тот вделан был в стену конюшни и очень хорошо прочитан быть может». Франц Бабингер никак не мог взять в толк, каким образом эти — рунические — письмена попали в Стамбул, и отослал фотокопию прославленному дешифровщику древнетюркских рун Вильгельму Томсену в Копенгаген.
Томсен в свою очередь опознал в копии так называемую гунно-скифскую надпись на венгерском языке. Ему удалось отгадать несколько слов и приблизительный смысл надписи, а уж сам Бабингер в содружестве с венгерским исследователем И. Шебестиеном завершил дешифровку и прочел надпись. Текст ее проливает яркий свет на одно историческое событие, хорошо известное из древних венгерских хроник и связанное с судьбой посольства, которое богемский король Ладислав, правивший с 1490 по 1516 год также и Венгрией, послал ко двору султана Селима (1512—1520).
Посольство это, состоявшее из пяти человек во главе с Барнабой из Бела, в течение двух лет вынуждено было заниматься на берегу Золотого Рога пустыми словопрениями а «письмена неверных», гяур языджи, списанные с камня, вделанного в стену одной из конюшен султанской столицы, были не чем иным, как воплем о помощи фактически плененных в «ханэ послов» посланцев короля Богемии и Венгрии.
Наблюдательному читателю непременно бросится в глаза, что здесь, по аналогии с древнетюркским письмом, также подавлен и заглушён гласный е.
Стамбульская надпись, срисованная Дерншвамом, была, впрочем, не единственным известным памятником древневенгерского рунического письма, где в основе начертания знаков лежат зарубки, или насечки. Небольшое число подобных памятников письма известно уже в течение столетий древнейший из них был найден в 1501 году в Чиксентмиклоше.
Правда, сообщение послов короля Ладислава отличается от всех других документов тем, что оно написано слева направо, тогда как прочие надписи — справа налево.
Когда в 1598 году венгерский историк Телегди писал свой труд о языке гуннов, он счел нужным сказать и об этих знаках, объявив их без обиняков письменностью древних гуннов. И это мнение совсем не так ошибочно, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что все известные остатки этой письменности происходят из одного района — страны секелей в Семиградье, а сами секели издавна считали себя (да и ныне считают) подлинными потомками гуннов.
Когда же выяснилось, что секельские руны (которые, несмотря на пятидесятилетнее пребывание в стране, не понимал уже и Дерншвам, называя их совершенно незнакомыми) восходят, вне всякого сомнения, к рунам древнетюркским, это было, естественно, тяжелым ударом по слишком обостренному гунно-венгерскому национальному чувству славных жителей Трансильвании.
Сходство между двумя письменностями было установлено в 1890 году при помощи более древних памятников и оказалось настолько разительным, что не оставляло места для споров.
По меньшей мере четыре буквы (как показывает сравнительная таблица) произошли из греческой письменности, две — из древнеславянского алфавита, глаголицы.
Однако эта столь ясная на первый взгляд ситуация в действительности оставалась довольно загадочной. Правда, наличие древнеславянских букв можно объяснить влиянием соседей-славян, использование греческих знаков лишь доказывает, что первоначальный состав букв дополнялся в Восточной Европе за счет греческой культуры, и все это не вызывает особых затруднений.
Но вот те знаки, всякий образец для которых отсутствует, заставляют серьезно задуматься. Основную проблему, и по сей день не решенную удовлетворительно, образует провал в хронологическом монолите, зияющий между восходящими к V веку древнетюркскими надписями и секельскими рунами, впервые появляющимися лишь к началу XV века. Были попытки толковать древневенгерское письмо зарубками как тайнопись секелей, которая ревниво охранялась и поэтому не стала достоянием широких слоев населения.
Но едва ли возможно предположить, что в течение целых столетий секелям удавалось столь блестяще сохранять свою письменность в тайне.
Достоверно лишь одно: здесь не может быть и речи о письменности царя Атиллы и его полчищ, чего, впрочем, ныне никто серьезно и не утверждает. Две более поздние гипотезы, однако, также нельзя назвать неуязвимыми. Согласно одной из них, секели являются потомками тюркских хазар, покоренных мадьярами в X веке, то есть в тот, правда, критический, период, когда еще было возможно воспринять письменность, восходившую к орхонским памятникам (V век).
Другая гипотеза представлена направлением, во главе которого стоит венгерский ученый Б. Мункачи сторонники ее полагают, что посредниками между древними тюрками и древними венграми были команы, ближайшие соседи секелей в X — X веках. Народ этот происходил от огузов, которые, в свою очередь, часто упоминаются в древнетюркских надписях то как подданные, то как враги кагана согласно тем же надписям, огузы были разделены на племена «Девять огузов», «Шесть огузов» и «Три огуза».
Во всяком случае открытия в области истории письма, сделанные в результате научных подвигов дешифровщиков, подобных подвигу гениального Вильгельма Томсена, показывают нам, европейцам, исторические связи и отношения, как правило, совершенно дотоле неизвестные.
Эти открытия пока еще только натягивают таинственные нити, связывающие Восток с Западом, исследуют те глубокие подводные течения в совместной жизни народов, которые и здесь, и там играют незаметную, но важную роль — играют ее сейчас и играли тогда, когда Бумын-каган и Истеми-каган «народы четырех углов завоевали, что между голубым небом вверху и темной землей внизу».