Знаки и чудеса

Работы Томаса Юнга


В 1814 году, как, впрочем, и ежегодно, Томас Юнг, известный английский естествоиспытатель, отбывал в деревню, чтобы провести там каникулы и кстати предаться своим разнообразным хобби.

Юнг был выдающимся ученым в области естествознания и медицины. Он открыл основные явления зрения, установил закон интерференции света и заслуженно считается основателем современной оптики. Но Юнг был многосторонен — и как ученый, и как человек.

В 1796 году, ещё будучи студентом Геттингенского университета, он выдвинул положение: только алфавит, состоящий из 47 букв, в состоянии полностью исчерпать возможности органов речи человека! Впоследствии Юнг охотно берется за составление алфавитов иностранных языков, приобретает себе славу непререкаемого авторитета в этой области и одновременно усиленно занимается каллиграфией.

В кругу знакомых и друзей, от которых не укрылись его разнообразные таланты, «коньком» Юнга считалось восстановление текстов, и ему частенько давали для реставрации древние поврежденные рукописи. Все, что лежало вне сферы естествознания, было для него передышкой в работе, отдыхом, славным препровождением времени.

Но Томас Юнг никогда ничего не делал наполовину. И если уж он что-либо вбивал себе в голову, то доводил дело до конца. Так, однажды ему пришла идея овладеть искусством канатного плясуна — просто для развлечения на время каникул. Юнг занимался прилежно, и в итоге почтенный квакер отплясывает на слабо натянутой проволоке к немалой досаде всей квакерской общины!

Теперь, весной 1814 года, он вновь собирался провести каникулы в деревне. И опять же один из друзей, сэр Роуз Броутон, дал ему в дорогу древнюю рукопись, с которой он мог бы «поиграть» в каникулы. Однако на этот раз это был уже не греческий манускрипт, а демотический папирус.

Юнг уже было хотел углубиться в изучение этого папируса, как внезапно вспомнил высказывания некоего Северина Фатера, которые он только незадолго до этого видел в третьем томе «Митридата» Аделунга. Юнг, как бывший геттингенский студент регулярно читал этот журнал.

Иоганн Северин Фатер (1771—1826) был профессором теологии и восточных языков сначала в Иене, затем в Галле и Кенигсберге, а потом снова в Галле. Академическая и преподавательская деятельность привела его к изучению египетской письменности. При этом, в отличие от многих современников, он шел от «иератического письма», «от особых письмен, начертанных на полосах ткани, которыми были спеленаты мумии».

Высказывания Фатера венчало (правда, еще недоказанное) утверждение, что иероглифы следует читать фонетически, как звуковые знаки, и что они составляют алфавит из 30 с лишним знаков!

Вот как раз об этом подумал Юнг, когда, заинтригованный упомянутым папирусом, взялся в мае 1814 года за демотическую часть Розеттской надписи, пользуясь при этом срисованной копией. Наш англичанин был осведомлен и о работе Окерблада: последний как-то переслал ему из Рима анализ пяти первых строк демотического текста вместе с коптской транскрипцией. Но уже первая попытка применить алфавит Окерблада убедила Юнга в неправильности этого алфавита.

В то же время он вслед за Окербладом увидел, что в греческом тексте определенные слова повторяются; как и его предшественник, он попытался выделить те же слова из демотического текста.

И вот здесь-то Юнг сделал такой шаг вперед, что оставил позади все достигнутое Окербладом: он разделил не только весь демотический, но и весь иероглифический текст на отдельные слова, которые, как он думал, соответствовали греческим словам, а затем издал оба обработанных таким образом текста в журнале «Археология», правда, анонимно, чтобы не причинить вреда своему авторитету.

Конечно, дело был довольно рискованным, однако оно удалось лучше, чем можно было рассчитывать. В 1814 году из-под пера Юнга вышел «Предположительный перевод демотического текста Розеттаны», посланный им в октябре того же года де Саси в Париж. Столь же быстро, полагал он, ему удастся покончить и с иероглифической надписью, которая стояла «нетронутой, подобно скинии Завета».

Это было смелое предприятие! Ну, а как обстояли дела с оружием, при помощи которого английский естествоиспытатель собирался пробиться в эту, для него в основном чуждую, область?

Он не имел ни специальной филологической подготовки, ни необходимого знания восточных языков. Ему было доступно лишь чисто практическое сравнение текста, а математический инстинкт был проводником в его рассуждениях; свои результаты Юнг получал путем математических вычислений и сопоставлений.

И тем более удивительны достижения ученого, располагавшего столь скудными средствами.

Во-первых, группы знаков, которые образовались после разделения демотического текста, поразительным образом совпали с группами иероглифических знаков. Они были, очевидно, простыми сокращениями и, стало быть, производными от иероглифов!

Во-вторых, Юнг мог уже привести значение некоторых групп иероглифических знаков, но, правда, еще без их звукового эквивалента.

В-третьих, из греческих имен, содержащихся в демотическом тексте, по крайней мере одно должно было встретиться в сохранившемся куске иероглифического текста, причем, видимо, именно в овале, который неоднократно повторяется в надписи. (Что в подобных овалах, или картушах, начертаны царские имена, предполагали, впрочем, уже де Гинь и Соэга.)

В-четвертых, окрыленный первыми успехами, Юнг отважился на разбор и иных иероглифических текстов и удачно угадал значение нескольких слов. Воодушевленный этим, он в 1818 году составил индекс 214 начертанных иероглифами слов, из которых четвертая часть была объяснена правильно. Помимо того, индекс включал 14 иероглифических звуковых знаков; из этих знаков 5 также были поняты правильно, а 3 верны наполовину.

Конечно, можно было бы возразить, что добыто не так уж много. Но это не умаляет ни бесспорного прогресса, который был достигнут, ни заслуг Юнга, который в противовес господствовавшему тогда мнению первый определил, что в иероглифической письменности наряду со словами-знаками имеются и звуковые знаки!

Теперь Юнг счел себя достаточно подготовленным для того, чтобы схватить за горло трехъязычный истукан, и взялся за дешифровку картуша, который должен был содержать имя «Птолемей».

Он разделил иероглифы следующим образом:

Такое расчленение показывает, как близко уже подошел Юнг к правильному чтению «Птолмис» и в то же время сколь сильно мешало ему недостаточное знание языков. Ведь он искал в иероглифах также и гласные, которые, однако, как мы знаем, в египетском письме опускались.

Имя царицы Береники из другой надписи, заранее им предположенное и в действительности там содержащееся, он прочел подобным же образом, то есть «Береника» (на самом деле «Брникат», причем «ятя» — окончание женского рода), и в результате получил еще несколько букв.

Тем самым Юнг положил начало подлинной дешифровке иероглифов.

Но тут мы оказываемся перед довольно своеобразным явлением: тот же человек, который открыл звуковой характер иероглифов, вынужден был, сделав одно-два удачных предположения, довольствоваться достигнутым.

Распахнув дверь, Юнг не сумел перешагнуть через порог. Этим порогом стала для Юнга наука филология, и остановился он, вероятно, не совсем по своей воле. Например, наткнувшись на имя бога мертвых Анубиса, ясно написанное иероглифическими звуковыми знаками, он не узнал его и окрестил этого бога Цербером, именем адского пса греческой мифологии. Еще поразительнее, что у него буквально из рук выскользнуло имя другого бога, бога Пта.

Ведь, как показывал и греческий текст, оно неоднократно встречалось в Розеттской надписи, не говоря уже о том, что сам же Юнг вывел звуковое значение двух первых букв л и те, открыв в одном из картушей имя царя Птолемея!

Почему же Юнг не пошел дальше? Как он сам писал, его исследования в этой области были для него «радостью немногих часов досуга», но чем ближе он знакомился с египтянами, тем более убывала эта радость. Как он надеялся раскрыть ту сокровищницу египетского естествознания, из которой, по его мнению, черпал Пифагор! Но чем глубже проникал он в тексты, тем яснее становилось ему, что здесь речь идет, по-видимому, о богах, фараонах и о мертвых, очень много о мертвых, но нигде нет ни слова об астрономии или хронологии.

К этому прибавилось еще и то, что работы Юнга в области иероглифики ни на родине, ни за границей не привлекли особого внимания и не вызвали того отклика, какого они, по его мнению, заслуживали. Наконец, ему пришлось стать свидетелем того, как восходящая звезда его более молодого современника француза Шампольона, засиявшая в небе европейской науки, затмила свет, пролитый им, Юнгом, на дешифровку египетской письменности.

MaxBooks.Ru 2007-2023