Знаки и чудеса

Деятельность Петера Иенсена

Петер Иенсен был последним представителем славного поколения немецких ассириологов. Сын фризского пастора, он прошел такой же путь, как и почти все ориенталисты его времени: от теологии, изучение которой Иенсен начал в Берлине, к востоковедению. В 1880 году он стал доцентом в Страсбурге, в 1892-м был приглашен в качестве профессора в Марбург, где свыше 40 лет и протекала его деятельность.

Один из учеников великого Эбергарда Шрадера, он вскоре сам стал великим для молодого поколения, а влияние его личности и учебной деятельности прослеживается до 1940 года.

Иенсен был стопроцентным ассириологом и заслужил прочную славу работами о космогонии вавилонян и обработкой древних эпосов и мифов в «клинописной библиотеке».

Значительным трудом, в котором, по его собственному мнению, он достиг вершины своей деятельности, были два толстых тома «Эпоса о Гильгамеше в мировой литературе». Здесь он пытался доказать, что почти все историческое повествование израильтян в том виде, как оно записано в Библии, является местным, израильским вариантом мифа о Гильгамеше и что к этим же израильским сказаниям о Гильгамеше восходят сообщения Евангелия об Иоанне Крестителе, Иисусе и Павле, а кроме того, большая часть греческих сказаний, сказания римлян царской эпохи, традиции о Мухаммеде и Будде, равно как северные саги и индийский эпос!

Понятно, что теория Иенсена вызвала резкие возражения, а всеобщая перепалка в свою очередь привела к тому, что сам он стал замкнутым, упрямым и крайне нетерпимым — одним словом, он приобрел такую черту характера, при знакомстве с которой многие его коллеги приходили к мысли, что им нанесли оскорбление.

При всем том начало занятий Иенсена хеттским языком было весьма многообещающим. Его манера исследования отличалась глубиной и вдумчивостью жажда комбинаций и упорство, с которым он старался идти по раз обнаруженным следам, уже довольно рано побудили его, помимо ассириологии, попробовать свои силы в дешифровке неизвестных письменностей. Целый год он занимался египетскими иероглифами. Хеттские находки привлекали его пристальное внимание, и гипсовый слепок львов из Мараша украшал его рабочий кабинет.

Еще в 1894 году (за шесть лет до того, как появился мессершмидтовский «Согрт») Иенсен представил довольно широко задуманный план дешифровки этот же план в 1898 году он вновь преподнес читателям в своей книге «Хетты и армяне», правда, в более удобочитаемом виде. Уже само название книги указывает на основную ошибку: Иенсен предполагал, что хеттскими иероглифами писали на позднем урартском языке. И все же, исходя из тех немногих достоверных результатов, которые получили его предшественники, и в особенности Сейс, он добился правильного чтения названия города Каркемыш, часто встречающегося в надписях, найденных на месте города.

Далее, он опознал в текстах один титул и указательное местоимение «этот», а также увидел, что «эдикула», образованная из знака «крылатого солнца» и иероглифического знака «царь», окружает, наподобие египетских царских карту шей, имя правителя.

Что касается метода, то Иенсен в своей попытке дешифровки избрал новый путь, которому, быть может, довелось бы стать столбовой дорогой дешифровки, если бы сам Иенсен последовательно прошел его до конца, как сделал позднее один ученый, вознагражденный за это прекрасными результатами.

Но Иенсен заблудился и безнадежно погряз в ошибках. Он исходил из принципа, согласно которому вначале нужно меньше заниматься поисками звуковых значений — еще до того, как дело дойдет до исследования самого текста, необходимо понять надпись по ее внешним критериям и дать ее предположительное и построенное на исторической основе, если не сказать угаданное, содержание!

Это звучит довольно сомнительно. Еще больше мы укрепимся в нашем подозрении, как только проследим за применением Иенсеном своей гипотезы в работе. Уже, вероятно, с самого начала он оказался под влиянием того факта, что все известные к тому времени и верно опознанные знаки были почти сплошь идеограммами. Далее Иенсен впал в ошибку, предположив, что открытый еще Сейсом знак может быть только окончанием именительного падежа, поэтому всюду, где этот знак отсутствовал, он видел зависимый родительный падеж.

Вооружившись этими двумя ложными посылками, Иенсен пришел, естественно, к ложному же представлению о том, что все надписи построены по образцу «некто X (который) Y (какого-либо) Z», а, стало быть, все они, в том числе и самые длинные, не являются ни повествовательными, ни описательными текстами: они не могут состоять из предложений (и не содержат даже глаголов) — это просто перечисления, монотонные ряды титулов, которые переданы идеограммами, следующими одна за другой в нерушимом порядке.

К сожалению, Иенсен до конца своих дней с неслыханным упрямством и неуместной резкостью отстаивалэтот тезис. Его многочисленные ошибки не заслуживают того, чтобы мы занимались ими далее. Поясним только одну из них, уже не раз упомянутую и ставшую подлинным бедствием для дела дешифровки. Это ложное чтение Иенсеном группы знаков, которую он принял за слово «Сиеннес», титул киликийских царей греческой эпохи.

Как мы уже говорили, эта ошибка всплыла и у Мордтманна, очень хотевшего найти указанное слово на печати Таркумувы.

Ясно, что при столь бесплодной гипотезе авторитетнейшего специалиста немецкая наука в этой области была обречена на застой, и прежде всего оставалась нераскрытой загадка хеттских иероглифов. Новый толчок исследовательской работе был дан совсем с другой стороны. Это явилось почти откровением, на которое — по крайней мере в том, что касается его полноты и ясности, — едва ли кто мог рассчитывать.