Нужда в новых текстах
Нам пока удалось проследить путь дешифровки вплоть до появления «Шанташа и Купапы» Боссерта и при этом установить, что Боссерт окончательно «свергнул» старого Сиеннеса и поставил на его место Варпалаваса. В итоге был расчищен еще один участок, и Мериджи, первая работа которого не была свободна от ошибочной интерпретации этого имени, теперь уже смог приняться за дальнейшее приведение в порядок звуковых » знаков.
В целом ряде небольших статей он пришел в основном к тем же выводам, что и Боссерт, однако в отличие от немецкого исследователя, считавшего язык надписей хурритским, Мериджи все более укреплялся в мысли о его индоевропейском происхождении. В дальнейшем, с целью выяснить синтаксический строй языка, Мериджи уже отваживается в нескольких более крупных работах, опубликованных во французских и немецких специальных журналах, на интерпретацию целых текстов.
Эти попытки, отдельные результаты которых нельзя назвать бесспорными, в общих выводах все же хорошо согласовались с попытками Боссерта. Таким образом, обоими исследователями была выдвинута общая научная «платформа», вскоре же поддержанная и Бедржихом Грозным. Последний с 1932 года также работал над иероглифическим хеттским языком и в некоторых чтениях приходил к единым для «платформы» выводам.
Одним словом, возникло нечто вроде «единого фронта Боссерт — Мериджи — Грозный», как впоследствии охарактеризовал создавшееся положение И. Фридрих, разбирая состояние науки того времени. Из выводов Грозного наиболее важным, пожалуй, можно считать указание на значительное число аналогий между клинописным и рисуночным хеттскими языками, откуда, естественно, вытекало положение о тесном родстве обоих языков.
В то время, когда на континенте молодое поколение дешифровщиков осуществляло этот первый победоносный прорыв, по другую сторону пролива, в Англии, на смертном одре лежал восьмидесятивосьмилетний старец, некогда «верховный жрец хеттологии» Арчибальд Генри Сейс.
С некоторого времени успех перестал сопутствовать его по-прежнему деятельному вмешательству в ход дешифровки, и все же прекрасная память патриарха хеттологов и ясность ума, сохранившаяся до последних дней жизни, не могли не вызывать всеобщего восхищения. До самого конца с большим вниманием следил он за научной работой, и даже в последние недели жизни ему удалось исследовать один финикийский текст из Рас-Шамры (мы об этом еще услышим) и снабдить его примечаниями лексикологического характера с примерами в виде древнееврейских, финикийских, арабских, аккадских, египетских и других родственных слов, подобранных исключительно по памяти.
Ни разу с уст его не слетело недружелюбное слово по адресу своих часто весьма недружелюбных критиков, и последний вопрос, который он в полном сознании задал накануне своей смерти, относился к науке: «Когда же Виролло издаст новые тексты из Рас-Шамры?» «Новые тексты»... Этого требовали и хеттологи. Ведь и после 1933 года исследователи отнюдь не пребывали в праздности и бездеятельности. Вначале они собирали и готовили для публикации весь наличный материал. Выходят издания текстов Грозного, Мериджи, Гельба — плоды долгих лет работы в тиши кабинетов и длительных путешествий по стране.
Так, уже в 1932 и 1935 годах профессор Гельб предпринял поездку в Турцию, чтобы открыть там новые иероглифические хеттские памятники.
«Те часы, которые я провел в странствиях по стране древних хеттов, разъезжая верхом на лошади или муле, были счастливейшими в моей жизни». При этом, конечно, он частенько шел за добычей по ложным следам. Да-да, не раз приходилось ему слышать от местных жителей: вот здесь, совсем близко от деревни (или, еще чаще, за несколько миль), имеются надписи, подобные тем, что он ищет. Гельб мчится в указанном направлении. Вот то самое место, и он уже стоит перед скалой, а на ней «письменные знаки», начертанные лишь водой и ветром, продукт естественного выветривания породы.
Правда, за все это Гельб все же был вознагражден обилием прекрасных находок, и в том числе надписью, открытой им в старинной крепости крестоносцев Ииланкале, что под Сиркели в Киликии. Славным трофеем оказалась и надпись из Кетюкале, за обладание которой Гельбу пришлось вступить в настоящее сражение, уже дважды проигранное предшествующими экспедициями, безрезультатно осаждавшими почти вертикальную и круто обрывающуюся к реке скалу, на которой и была высечена надпись. Предприимчивому американцу очень уж хотелось заполучить ее фотоснимки и копии.
И он все-таки взял штурмом эту неприступную крепость, воспользовавшись услугами целого отряда вооруженных динамитом дорожных рабочих, которых он уговорил проделать проход к вожделенной надписи!
Как и другие, Гельб не устает превозносить гостеприимство, с каким его повсюду принимали в турецких деревнях, и готовность турецких крестьян прийти в любой момент на помощь путешественнику. Тем более был он поражен, когда во время второго путешествия по центральной части Анатолии, обратившись со своим обычным вопросом к жителям деревушки Эмиргази, увидел непроницаемое выражение на лицах своих собеседников, внезапно охладевших к разговору.
Ученый продолжал настаивать и, наконец, услышал в ответ, что в окрестностях не имеется надписей, но что даже если бы они и были, то жители ни при каких обстоятельствах и никогда с ними бы не расстались, так как это принесло бы несчастье. Вот около 30 лет тому назад здесь нашли какие-то иероглифические хеттские надписи и увезли в Стамбул для музея. И что же — сразу, как только их не стало, на деревню обрушилась эпидемия!
Занимаясь систематизацией наличного материала, профессор Мериджи представил в 1937 году полный (для того времени) список знаков, который и по сей день считается совершенно незаменимым в работе. Еще ранее, в 1934 году, немецкие ученые К. Биттель и X. Гютербок возобновили раскопки в Богазкее и открыли в царском дворце помещение для хранения припасов, где были найдены почти 300 глиняных печатей около 100 из них оказались настоящими билингвами (хотя и очень краткими и во многих случаях сильно поврежденными) и содержали, как и давно известная печать Таркумувы, имя царя в клинописном и иероглифическом начертаниях.
В 1939 году те же немецкие археологи раскопали новые печати. Правда, в силу самого характера найденных предметов основная польза от этого открытия заключалась отнюдь не в приобретении новых знаний в области языка, а в том, что ученые познакомились теперь с иероглифическим написанием имен большей части великих хеттских царей. К сожалению, имена эти состояли преимущественно из идеограмм и поэтому не давали пояснений к произношению звуков однако нашлись и некоторые имена, написанные слоговым письмом (и среди них имя царицы Пудухепы, прочтенное Боссертом уже в 1933 году).
Огромное значение для исторических исследований вообще и датировки наскальных надписей в особенности имело открытие имени царя Суппилулиумы.
Печать с именем этого царя стала уже в 1944 году предметом особых исследований Боссерта, в ходе которых он поставил совершенно новый вопрос: не имеют ли знаки, обычно рассматриваемые как слоговые, также и значение идеограмм? В свете этого предположения Боссерт интересно истолковал имя Суппилулиумы, но его объяснение пока еще признано не всеми учеными.
В результате последующих работ Гельба (1935 и1942) наука получила новые подлинные звуковые значения некоторых до того сомнительных знаков. Он же предложил еще одну, новую, таблицу звуковых знаков, которую, однако, сочли спорной, как и его предположение о носовых гласных. Как видно из дат упомянутых выше публикаций, отдельные ученые продолжали свои исследования и во время Второй Мировой войны. И все же к концу войны о достигнутых результатах можно было сказать лишь то же самое, что сказал И. Фридрих о состоянии исследования на 1939 год, а именно, что «дешифровщики иероглифов в решении принципиальных вопросов, как и в чтении» находились «на верном пути».
В самом деле, был выяснен характер письменности, было правильно определено около 50 слоговых знаков, обычно типа согласный + гласный, и в отношении их ученые пришли к довольно единодушному мнению. Но этим знакам противостояло гораздо большее число идеограмм, еще не поддающихся звуковому чтению. Исследователи видели, что слоговые знаки часто употреблялись как «фонетические комплементы», или звуковые дополнения, которыми, однако, дописывали не только окончания слов, скрывающихся за идеограммами, но и другие части слова (причем совершенно произвольно).
Разумеется, уже предполагалось, что в хеттском иероглифическом языке мы имеем дело с индоевропейским языком, но убедительных доказательств тому пока еще не было. «Правда, отдельные чтения вновь и вновь приходится проверять и время от времени корректировать, а новые находки, возможно, доставят нам еще кое-какие сюрпризы. Однако при всем том хеттское иероглифическое письмо ныне уже не может более считаться недешифрованным или, вернее, не поддающимся дешифровке».
Когда говорилось о «новых находках», под ними подразумевалась в первую очередь большая, хорошо сохранившаяся билингва — эта волшебная мечта лингвистов, археологов и историков, о которой молил богов еще Сейс.