Читательские интересы Александра Блока
Долгое время изучение читательских пристрастий поэта не находило должного отражения в многочисленной литературе об Александре Блоке. Исследование же подобных проблем имеет немаловажное значение не только для книговедения и проблем советского библиофильства, но и для истории русской литературы в целом. Однако в последние годы стали появляться работы, затрагивающие те или иные аспекты такой обширной темы, как «Александр Блок и книга».
Впервые формирование круга и стиля чтения Александра Блока рассмотрела И.А. Шомракова1Шомракова И.А. Александр Блок как читатель. (Из чтения передовой рус. интеллигенции начала XX в. — Тр./ Ленингр. ин-т культуры им. Н.К. Крупской, 1973, т. 25, вып. 1, с. 124-140..
Большое значение имеет научное описание библиотеки поэта, которое до сих пор еще не создано. По этому поводу З.Г. Минц справедливо отмечала: «Полное описание библиотеки Александра Блока — задача не простая, однако в принципе разрешимая»2Минц З.Г. О задачах описания библиотеки А. Блока. — Учен, зап./ Тарт. ун-т, 1975, вып. 358. Тр. по рус. и слав, филологии, 24, с. 396..
Сложный вопрос о дешифровке условных знаков в книжных пометах Блока поставлен в ряде работ. Так, Д.Е. Максимов на примере маргиналий поэта на сочинениях Вл. Соловьева пришел к заключению, что Блок «почти не прибегал к пометкам, чтобы выразить свое одобрение прочитанному. Его пометки чаще всего говорят о недоумении или несогласии его с соответствующим местом текста»3Максимов Д. Е. Материалы из библиотеки Ал. Блока. — Учен. зап./Ленингр. пед. ин-т им. Герцена, 1958, т. 184, вып. 6, с. 351-385.. Изучению характера маргиналий Блока посвящена также статья ленинградских филологов Ю.Д. Левина и М.И. Дикмана, исследовавших только одну книгу из библиотеки поэта — том стихотворений Некрасова4Левин Ю. Д., Дикман М.И. Пометки А.А. Блока на собрании стихотворений Некрасова. — Учен, зап./ Ленингр. гос. ун-т, 1957, т. 229. Сер. филол. наук, вып. 30, с. 286-291.. Статья Львовского ученого И.Т. Крука5 Крук И.Т Пометки А. Блока на сочинениях В.Г. Белинского. — Вопр. рус. литературы (Львов), 1966, вып. 1, с. 21-27., посвященная изучению помет Блока на сочинениях Белинского, раскрывает глубокую взаимосвязь поэтических устремлений Блока с лучшими традициями революционно-демократической критики XIX столетия. Интересный анализ помет Блока на манифестах поэтов-акмеистов был проделан П.В. Куприяновским6 Куприяновский П.В. Пометки А. Блока на манифестах поэтов-акмеистов. — Учен. зап./Иванов. гос. пед. нн-т, 1957, т. 12, вып. 3, с. 147-149.. В работе О. В. Миллер о пометах Александра Блока на сочинениях Лермонтова делается вывод, еще раз доказывающий необходимость в полном научном описании библиотеки поэта. Автор пишет: «Исследовать знаки Блока, так же, как и всю его индивидуальную систему выделения в тексте в прочитанных книгах, можно будет только по окончании полного описания личной библиотеки со всеми маргиналиями»7Миллер О.В. Пометы Александра Блока на полном собрании сочинений М.Ю. Лермонтова. — Рус. лит., 1975, № 3, с. 212-219..
Изучению литературных источников, которыми пользовался поэт в период создания им поэмы «Роза и крест», посвящена работа В.М. Жирмунского7Жирмунский В.М. Драма Александра Блока «Роза и крест». Лит. источники. Л., 1964.. О судьбе шахматовского книжного собрания Бекетовых и Блока рассказывает краткое сообщение П.А. Журова.
Подводя итоги немногочисленным и крайне разноплановым работам, каждая из которых так или иначе соотносится с темой «Александр Блок и книга», хотелось бы отметить, что интерес к поднимаемым вопросам весьма закономерен.
В данной работе делается попытка на основе ряда материалов и, в первую очередь, дневников, писем, записных книжек поэта рассмотреть отношение Блока к книге, ее место в духовной жизни поэта, проследить, хотя бы частично, эволюцию его читательских устремлений, отразившуюся в формировании сто библиотеки. Анализ маргиналий поэта на ряде книг, равно как и изучение глубинных взаимосвязей процесса чтения с непосредственными творческими исканиями поэта, представляют вполне самостоятельный предмет для исследования и затрагиваются лишь отчасти.
Общение с книгой, как и общение с людьми, для Александра Блока было сложным, порой мучительным, но неотъемлемым от всей его напряженной духовной жизни. С раннего детства и до последних дней книга оставалась неизменным и верным его спутником. О ее роли в процессе поэтического мышления Блока свидетельствуют многие документы — письма к близким, воспоминания родных, пометы в книгах, выписки прочитанного в записные книжки, записи в дневниках, отдельные признания современников. Начиная с восторженных строчек писем Блока-гимназиста, взволнованного подаренными книгами, и кончая лаконичными записями зрелого поэта о завершении кропотливой работы по составлению каталога иностранных изданий своего разросшегося книжного собрания, неизменно прослеживается, какое значительное место занимали книги и в повседневной жизни поэта.
Среди рукописей и различных черновых набросков в архиве поэта сохранился интересный для нас документ — алфавитный список книжного собрания Блока, составленный им самим с большой любовью и тщательностью. Кроме списка, в котором Блок скрупулезно отмечал любые изменения, происходившие в его библиотеке, им также был сделан и карточный вариант каталога.
К описанию собственной библиотеки Александр Блок обращался не раз. Считая это дело немаловажным в своей работе с книгами, он перед самым отъездом из Петербурга в действующую армию в 1916 г., записал: «окончен каталог вчерне». А еще за год до этого он внес в записную книжку: «каталог моих иностранных книг кончен». Пройдет еще несколько лет, и в последние годы жизни Блок вновь вернется к упорядочению прежнего алфавитного списка своего книжного собрания, строго учитывая, от каких изданий приходилось отказываться, а какие, напротив, были куплены им в самое трудное время.
Вне непосредственного общения с полюбившимися изданиями своей библиотеки жизнь Блока была бы неполной. Бывали периоды, когда он не ограничивался работой над книгой только в своей библиотеке, но обращался в крупнейшие книжные собрания Петербурга.
В одной из статей еще в 1909 г. Блока назвали «поэтом книги», указывая на то, что поэт «живет в книгах, в былых временах, сосредоточенно читает философов». Но Александра Блока ни в коем случае нельзя считать «книжным поэтом», оторванным от жизни. Всем творчеством, он, пожалуй, как никто другой из его современников, был связан с духом времени и современностью.
Первым упорядочением собственного книжного собрания Блок занялся в 1910 г., когда он пережил период особого увлечения книгособирательством, «шатанием по букинистам», тщательнейшим подбором книг по различным разделам. Однако еще за пять лет до этого, летом 1904 г., он признавался в письме к матери: «впервые начал путаться в своих книгах, столько их набралось».
Часто Александр Блок в эти годы выступал в роли рецензента и критика. Это требовало формирования известного рабочего направления своей библиотеки, и все же основную часть собрания он подбирал согласно собственным библиофильским увлечениям и пристрастиям. Нередко он писал доверительно: «<...> сегодня день провел у букинистов и нашел там много хорошего». В его записях в дневниках и письмах к родным таких дней было немало.
Книги оставались неизменно с поэтом и в Петербурге, и в Шахматово. Много душевных сил было отдано упорядочению шахматовской библиотеки. По этому поводу М.А. Бекетова вспоминала: «Все свободные от окон стены покрыли фанерой и полками, куда были снесены книги из старого дома. В промежутках развесили портреты Леонардо да Винчи, Толстого, Пушкина, Достоевского, большую фотографию Джоконды, привезенную из Парижа, врубелевскую Царевну-Лебедь».
Шахматовская библиотека состояла из двух неравных частей — книг семьи Бекетовых и книг, привозимых самим поэтом, иногда он отправлял книги в Шахматове буквально ящиками. Уже позже, в 1914 г., Блок сообщал матери: «...книг накопилось для Шахматово такое количество, что нет возможности привезти их с собой». И все же эта часть книжного собрания Александра Блока выявляла широту и разносторонность интересов поэта лишь частично. В годы революции эта библиотека сгорела. И только спустя несколько лет сотрудникам Блоковской Ассоциации Государственной академии художественных наук удалось разыскать и спасти часть книг, принадлежавших Бекетовым и Блоку. П.А. Журову довелось не только принимать участие в спасении шахматовской библиотеки, но и описывать оставшуюся ее часть. Впоследствии он вспоминал: «Группа членов Ассоциации обследовала остатки библиотеки в селе Вертлинском и в Клинском коллекторе, отобрала наиболее ценное (автографы, книги с пометками Блока, журнал «Северный вестник») и в количестве около 80 экземпляров вывезла в Москву, где по постановлению общего собрания Ассоциации передала книги на хранение в библиотеку ГАХН».
Судьба петербургского книжного собрания Блока иная — большая часть его впоследствии была передана женой поэта в дар Пушкинскому дому. Несмотря на превратности судьбы поэт старался главное ядро библиотеки сохранить неизменным. Книги по истории и философии, театру и зарубежной литературе составили самые значительные ее разделы. Издания антологий английских, немецких и французских классиков, поэтические сборники французских символистов были представлены и в подлинниках, и в переводах на русский язык. Блок сохранял немало литературно-художественных альманахов, сборников, журналов конца XIX и начала XX в. Так, в алфавитном списке, составленном поэтом, против записи о журнале «Русский библиофил» следовало уточнение о том, что имеются все номера издания. Этот иллюстрированный вестник для собирателей книг и гравюр издавал известнейший в Петербурге историк книги и библиофил Николай Васильевич Соловьев. Он был владельцем крупнейшего книжного магазина в городе и выпускал каталоги по антиквариату, которые также были в собрании Блока. Поэт имел немалое количество каталогов букинистических магазинов, личных библиотек. Отдельную полку занимали издания сугубо книговедческого плана: библиографические указатели, справочники, энциклопедии и словари, что было отражено и в его алфавитном каталоге.
С годами интерес к библиофильству не ослабевал. Однажды Александр Блок пошутил, что «библиофилия начинает его снедать». Насколько привязанность к книгам была у Блока органичной и естественной вспоминала и его родная тетка — М.А. Бекетова: «Книги он любил нежно, свою городскую библиотеку держал в блестящем виде, все переплетал в хорошие дорогие переплеты у лучших переплетчиков, особенно заботился о книжных шкафах. Но все же он был прежде всего поэт, а потом уже книжник».
Даже в годы революции поэт продолжал приобретение интересных ему изданий, выписывал журналы, среди них и книговедческого направления — «Книжный угол», «Книга и революция», «Новый журнал для всех», «Русская книга» и др.
Только за один 1918 г. в его записной книжке почти на каждой странице мелькают записи о букинистах, возне с книгами, приобретении новых книжных находок и книжных разговорах с Аланским. Как часто он ограничивался в дневниках и записных книжках записью только одного короткого, но достаточно выразительного слова: «букинист», иногда уточняя, у кого именно он побывал — у книжника ли Котова, в книжной лавке Соловьева или же у издателя Вольфа. Порой он записывал для памяти просто координаты букинистического магазина, вроде — «букинист на Васильевском острове» или «днем у букиниста на Дворянской (купил, (кроме Любинова подарка), смирдинского Карамзина, стихотворения Плещеева и «Историю русской церкви» Филарета — все за 10 руб.)».
Можно с уверенностью сказать, что Блока-библиофила знали почти все букинисты Петербурга. Одни контакты были мимолетны, другие — многолетние и прочные. Об одном из них вспоминает П.Н. Мартынов в своей книге «Полвека в мире книг». Он пишет, как однажды вместе с книжником А. Михайловым пришел на квартиру библиофила, имя которого ему не было известно, чтобы купить и посмотреть книги. Это было в конце 1920 г. «Когда мы вошли в квартиру, в полутемной прихожей нас встретил болезненный, в полувоенной одежде человек и стал показывать приготовленную для продажи кучу книг, которая лежала на полу... Среди этих книг были сборники стихотворений, литературоведческие труды и три номера журнала «Красный милиционер», издававшегося в 1919-1920 годах (всего вышло в свет четырнадцать номеров) Управлением Петроградского Совета депутатов, с корректурными пометками. Здесь оказалась и книжечка Блока «Стихи о Прекрасной Даме», которую я так страстно искал. Вместе с ней я приобрел и другие сборники Блока: «Снежная маска», «Ночные часы» и первые советские издания «Двенадцати», «Скифов» и «Соловьиного сада». Эти книжечки у меня любовно хранятся и по сей день» — заключает старый знаток антикварной книги. Только несколько лет спустя он узнал, что в прихожей их встречал сам поэт.
В 1918 г. Блок был одним из зачинателей общественной библиотеки при Репертуарной секции Театрального отдела Наркомпроса. Об этом свидетельствуют его лаконичные записи в дневнике. Их несколько дополняют строки С.М. Алянского: «Это было в 1919 г. Я провожал Александра Александровича из книжной лавки на Колокольной. Идем по Литейному проспекту. Блок предлагает зайти в какой-то книжный магазин, он повсюду искал тогда старые пьесы для издания их в Театральном отделе Наркомпроса».
Помощь Александра Блока в те дни была неоценима. В 20-е годы он взял на себя труд по составлению и просмотру книжного собрания матери и тетки, живших отдельно от него. В данном случае он выступал не только в роли опытного библиографа, грамотно описывающего книгу в создаваемом каталоге, но и как тонкий ценитель книги. Нелегко было расставаться с книгами Бекетовым, нелегко приходилось и самому Блоку. В его архиве отдельно хранится этот карточный каталог книг Бекетовых, предназначавшихся для продажи. Расставаясь с отдельными изданиями, Блок изредка в каталоге отмечал, к кому именно переходили книги. Подобные заметки представляют немалый интерес для библиофилов и собирателей.
К числу библиографических редкостей книжного собрания Блока, согласно составленному им каталога, можно в первую очередь назвать амстердамские издания XVII в., отдельные смирдинские издания поэтов первой половины XIX в., а также интереснейшие книги по истории русской церкви и религии.
Обращает на себя внимание запись Блока напротив двух изданий К.Н. Батюшкова, описанных с поразительной тщательностью. Блок-библиофил не упустил ни единой детали. Вот эти записи:
«1. Сочинения в прозе и стихах Конст. Батюшкова, ч. 1, Спб., 1834, изд. 2-е, тип. И. Глазунова. Портрет, фронтиспис, стр. 4+11+340; проза, письма, отрывки. Переплет свиной кожи. Книга из Боблова (принад. Анат. Макарову).
2. Опыты в стихах и прозе К. Батюшкова, ч. 2, Стихи. Спб., 1817, тип. Н. Греч. Фронтиспис. 10 стр.+ 256 (из книг С. Соломина)».
Возраст, пути и судьбы — все у этих двух книг оказалось различными. В Боблово жила семья Д.И. Менделеева, но кто такой Анатолий Макаров — пока установить не удалось. Быть может, это один из студентов Петербургского университета, где ректором был дед поэта и одни из учеников Менделеева, посещавших его гостеприимный дом.
Последняя фраза при описании второй книги позволяет сделать предположение, что это издание попало в библиотеку поэта через букинистов, когда распродавалась библиотека некого С. Соломина. В «Адресной книге русских библиофилов и собирателей гравюр», изданной в 1904 г. М.Я. Параделовым, значится, что в Петербурге на Мещанской улице некогда жил литератор и собиратель книг Сергей Яковлевич Соломин. А большой знаток антикварной и букинистической торговли П.Н. Мартынов вспомнил, что в первые годы Советской власти в Петербурге на Литейном проспекте был букинистический магазин И.С. Соломина. Быть может это сын С. Соломина.
Не один раз по карандашным припискам поэта, сделанным им в алфавитном списке, можно судить о том, как то или иное интересное издание попало к нему в библиотеку. Описывая знаменитое в кругу библиофилов издание Э. Эггера «История книги от ее появления до наших дней. — Спб., 1882, изд. 3-е, 244 с., пер. с французского, — Блок считает необходимым уточнить, что книга ранее принадлежала Бекетовым.
Нельзя не обратить внимание на описание еще одной книги: И.М. Благовещенский. «Гораций и его время». Варшава, 1878, изд. 2-е. Книга старше самого поэта на два года и, по-видимому, принадлежала его родителям, скорей всего профессору государственного права Варшавского университета Александру Львовичу Блоку. Осенью 1878 г. Блок-старший приехал в Варшаву, где приступил к преподаванию в университете, а ректором в те годы был известный знаток римской словесности — профессор Николай Михайлович Благовещенский. Становление А.Л. Блока как ученого и педагога проходило как раз в период ректорства Благовещенского, который еще в 50-е годы печатал серию статей о Горации на страницах «Русского вестника» и «Отечественных записок». А в 1864 г. статьи были собраны в книгу под названием «Гораций и его время». Это издание сразу нашло своих читателей и привлекло внимание критики, о чем свидетельствует немалое число рецензий как на первое, так и на второе издание. Не исключено, что второе издание книги было получено Блоком-старшим от самого автора. У книги судьба не менее загадочна, чем и у ее предполагаемого владельца, после смерти которого в 1909 г. в Варшаве поэт унаследовал и его библиотеку.
Александр Блок свято хранил книги, полученные им когда-либо от близких. В его собрании можно встретить не только труды его отца и книгу о нем, написанную Е.В. Спекторским в 1911 г. (ко второй годовщине со дня смерти профессора Блока), но и книги по ботанике деда поэта — ректора Петербургского университета — Андрея Николаевича Бекетова, труды Дмитрия Ивановича Менделеева — отца жены поэта, переводы, выполненные бабушкой — Елизаветой Григорьевной Корелиной, много переводившей для журнала «Вестник иностранной литературы». Блок любовно сохранял переводы французских поэтов, которые были выполнены в разные годы для «Вестника иностранной литературы» его матерью — Александрой Андреевной Кублицкой-Пиоттух. Она переводила Гюго, Прево, Сюлли Прюдома, Поля Верлена и Бодлера.
Большое место в собрании поэта отведено поэтическим сборникам разных эпох и стран. От впервые появившихся на русском языке переводов китайского поэта Сыкун-Ту, сборника «Персидские лирики», вышедшем в издательстве братьев Сабашниковых, до «Кобзаря» Тараса Шевченко на русском языке и доступных суворинских антологий древнегреческих и римских поэтов в биографиях и образцах.
Современная русская поэзия начала века — сочинения А. Ахматовой и Н. Гумилева, Вяч. Иванова и С. Городецкого, Брюсова и А. Белого были получены Александром Блоком от авторов с дарственными надписями.
До последних дней жизни поэта библиотека пополнялась книгами. Перечисляя названия поэтических сборников Владимира Маяковского, имеющихся в его библиотеке, Блок уточнял: «все, сочиненное В. Маяковским, удалось достать в «Книжном угле» 9 декабря 1919 года». Требовалась не только большая любовь и преданность к книге, но и мужество, чтобы в трудные и голодные годы гражданской войны продолжать пополнять свое книжное собрание. Так, возле записи о сборнике Анны Ахматовой «Подорожник» Александр Блок карандашом приписал: «купил во «Всемирной литературе» 26 апреля 1921 г.». В данном случае дата покупки красноречиво говорит сама за себя. Не исключено, что издание могло быть одним из последних книжных приобретений поэта.
Любовь Дмитриевна Блок-Менделеева поддерживала библиофильские увлечения поэта и тоже покупала немало книг, особенно по истории театра и искусства. О том, что книга приобретена женой, Блок указывал на страницах алфавитного каталога не одни раз. А она надолго запомнила его слова, написанные им еще в 1911 г.: «все современное производство вещей есть пошлость и не стоит ломанного гроша, а потому покупать можно только книги и предметы первой необходимости» (Курсив мой).
В библиотеке, которая собиралась едва ли не все сознательные годы жизни, начиная с первых подаренных книг в детстве, таких как «Волшебные сказки для детей Шарля Перро», изданной в 1865 г. и считавшейся в семье книгой-сторожилом, и кончая монографией «Сокровища Императорского Эрмитажа», которую июньским днем 1921 г. Л. Д. Блок-Менделеева принесла в дом, поэт знал книги так, как знают друзей.
До последних дней он сохранял более 19 названий журналов, альманахов, сборников и ежегодников. Он был постоянным подписчиком систематического указателя литературы, выпускаемого И.В. Владиславлевым. Среди разнообразнейших словарей есть и «народно-толковый словарь общественно-политических слов», изданный в 1917 г. издательством «Знание сила». Названия книг свидетельствуют о широте библиофильских пристрастий поэта в разные годы жизни.
В алфавитном списке книжного собрания Блок отдельно выделял разного рода песенники. Рядом с «Песнями и стихотворениями анархистов», выпущенных в 1918 г. в Москве незначительным тиражом, сборником революционной песни, вышедшей из печати в Риге в 1917 г.,— запись о «Полном собрании романсов и песен Веры Паниной», где следует карандашная приписка: «что люблю, переписано, остальное уничтожено на растопку».
Весной 1919 г. Блок писал в статье «Крушение гуманизма», осмысливая взаимосвязи народа и культуры: «Хранителем духа музыки оказывается та же стихия, в которую возвращается музыка... тот же народ, те же варварские массы». А создавая поэму «Двенадцать», он не раз обращался к изучению простой разговорной речи народа, к его эпосу и частушечному искусству. Сложный процесс творчества неотделим от общения с книгой, как неотделим и от насущных вопросов современности.
О том, как Александр Блок рассказывал о книгах, приобретая или расставаясь с ними, впоследствии вспоминал С.М. Алянский: «Перебирая книгу за книгой, на некоторых он останавливался дольше, рассказывал, чем они ему памятны. Эти рассказы Блока о книгах походили больше на воспоминания: Александр Александрович попутно касался и людей, которые приходили на память в связи с той или иной книгой, или обстоятельств, при которых книга была приобретена». Особо отмечал Алянский, как хорошо Блок знал антикварную книгу, как «умел ценить исключительность редкого экземпляра». Поэт непременно обращал внимание на художественное оформление и иллюстрации, шрифт и любые другие интересные детали издания. При этом он мог сообщить сведения, способные поразить библиофила-слушателя. Немало времени поэт уделял оформлению разного рода альбомов с изображениями архитектурных памятников тех мест, где ему пришлось побывать в разные годы жизни. Собирательство открыток никогда не было для него самоцелью, и тем не менее из поездок он всегда привозил немалое число их, часто посылал матери полюбившиеся виды. Эти увлечения лишь дополняли его общие библиофильские устремления. Блок-филокартист проявлял тонкий художественный вкус в выборе и поиске видовых открыток.
При покупке того или иного издания Александр Блок всегда обращал внимание на переплет. Интересно заметить, что он не только отдавал книги лучшим переплетчикам Петербурга, но и сам неплохо владел переплетным делом, впервые которым заинтересовался еще будучи гимназистом. По этому поводу его мать сообщала родным: «...как и следовало ожидать, Сатура до того увлекся теперь этим занятием, что только об этом и думает. Надо смотреть в оба, чтобы не пострадали от этого его уроки». Долгие годы в семье Бекетовых хранились книги, переплетенные Блоком в юности.
Его кабинет, где стояли книжные шкафы, заполненные разными изданиями, оставался в памяти каждого, кто хоть раз побывал в гостях у Блока. К.И. Чуковский вспоминал: «его кабинет всегда был для меня неожиданностью: то был кабинет ученого. В кабинете преобладали иностранные и старинные книги, старые журналы, выходившие лет двадцать назад, казались у него новехонькими».
Воспоминания современников и близких дополняют наше представление об облике Блока-библиофила.
* **
Читательские вкусы, как и библиофильские пристрастия Александра Блока, не являлись чем-то незыблемым. С годами они менялись подобно тому, как менялся и облик поэта.
Если проследить хотя бы в ограниченных хронологических рамках за характером записей Блока, связанных с его кругом чтения, то вырисовывается пестрая и яркая картина, отражающая всю широту и разносторонность личности Блока-читателя.
Едва ли не в самой ранней записной книжке, датированной осенью 1901 г., содержится довольно обширный перечень книг, которые Блок-студент намеревался прочитать в относительно короткий срок. В этом перечне монографии по астрономии и геологии перемежаются с трудами по психологии и логике, всеобщей истории Востока, но особенно много названий книг по зарубежной и русской классике. Унаследовав от своих близких «любовь к литературе и незапятнанное понятие о ее высоком назначении», Александр Блок с юности достаточно определенно формировал собственные критерии оценки прочитанного. В детстве его чтением непосредственно руководила мать, и по этому поводу М.А. Бекетова писала: «...не внедрением той или другой книги влияла она на него, а скорее общим направлением или вернее окраской своих литературных взглядов. Она привила ему чистоту вкуса, воспитанного на классических образцах, тяготение к высокому и подлинному лиризму. С уверенностью можно сказать только одно: мать открыла ему глаза на Тютчева, Апол. Григорьева и Флобера».
С годами сын и мать во многом стали единомышленниками в своих читательских устремлениях, но случалось и крепко спорить, отстаивая свои взгляды. Об этом свидетельствуют многочисленные письма поэта к матери. К сожалению, почти все свои письма к сыну А.А. Кублицкая уничтожила.
Александр Блок, имея собственные эстетические убеждения, всегда старался понять читательские литературные вкусы такой сложной и бесконечно духовно ему близкой натуры, как мать.
И не случайно, именно ей в письмах он чаще всего пишет о книгах, своих впечатлениях о прочитанном, о творческих ассоциациях и раздумьях, посвящая ее в замыслы своих будущих произведений. Только в письмах к ней он в горькую минуту мог признаться: «хочу к книгам от людей».
Летом 1902 г. он писал отцу: «Пока я очень много (сравнительно с прежним) читаю; чтение — умудряющее и отрезвляющее; однако этот процесс, как всегда, «безвольный» — и угнетает иногда и оставляет желать большего в жизненном смысле». От людей к книгам, от книг — к людям, жизни, творчеству.
Еще в детстве он усвоил одно удивительное правило и оставался верен ему: «лучше совсем ничего не читать, чем читать для забавы, не перенося в жизнь своих впечатлений от книги». Так часто говаривала Александра Андреевна Кублицкая. И не случайно, Блок к одним и тем же книгам обращался неоднократно, перечитывая их по многу раз. В 1908 г. он перечитывает критические статьи Белинского. Обращение к трудам выдающегося критика позволило Александру Блоку для себя самого уяснить важнейшие проблемы, занимавшие его в этот период, — проблемы соотнесения поэта и поэзии с жизнью народа, творческой интеллигенции и народа. И неслучайно была отчеркнута им мысль Белинского «Поэзия каждого народа есть непосредственное выражение его сознания; посему поэзия тесно слита с жизнью народа».
Блока-читателя отличала поразительная вдумчивость и своеобразие восприятия. Так, в статье «Литературные итоги 1907 года» Блок одновременно выступает как рецензент, обозреватель, критик и как активный читатель. Он пишет: «Книги по истории литератур, критика художественная, критика текста, издания «собраний сочинений» с комментариями и, наконец, библиография — заняли у нас очень видное место; и это прекрасно, прекрасно то, что русские читатели начинают проявлять признаки жизни, когда с ними говорят на языке науки; с каждым годом возрастает спрос на анализ и на обобщения, но этим не позолотить пилюли; ибо следует признаться, что время критического анализа приходит в серые дни, когда иссякают родники художественного творчества и усталые люди чувствуют потребность оглянуться и проверить пройденный путь».
В своих читательских увлечениях Александр Блок не раз уделял внимание библиографии и изданиям библиографического характера, выступая в роли опытного библиографа. Так, еще будучи студентом и работая над рефератом о знаменитом просветителе XVIII в. А.Т. Болотове, поэт тщательно оформил список всех изданий, которыми ему пришлось пользоваться, в результате составилась обширная библиография, освещающая вопрос достаточно полно. Почти каждый его критический обзор в 1910-е годы, напечатанный на страницах петербургской и московской периодики, сопровождался списком использованной литературы. Особенно ярко это проявилось в статье Блока «Поэзия заговоров и заклинаний», где библиография была подана в качестве специального приложения, а также в составлении списка русских авторов XIX и начала XX века. Здесь Блок проявил себя как кропотливый исследователь и знаток книги.
Интересно, что в его дневниках и особенно в письмах к матери почти всегда есть хотя бы одна строка о том, какая книга в этот момент находится на письменном столе. Осенью 1907 г., в период сложнейших личных переживаний, поэт находит время для поиска книг по расколу и истории театра.
В 1908 г. он сообщает матери о своем увлечении творчеством Ибсена, которого стремится перечитать всего, и вполне закономерным становится создание статьи о творчестве драматурга. А летом 1909 г., путешествуя но Италии, он делится в письме к матери: «Я давно уже читаю «Войну и мир» и перечитал почти всю прозу Пушкина». Осенью 1910 г. уже из Шахматово Блок сообщал: «читал Ницше, который мне очень близок».
Полюбившиеся поэту издания чаще всего были у него в нескольких экземплярах, чтобы в любой момент можно было поделиться с кем-либо. Так, однажды, он советовал матери: «Почитай-ка прилагаемый том Андерсена, я его не кончил, но у меня есть другие. Я давно уже не читаю ничего, кроме него, и это очень успокоительно».
В зрелые годы Александр Блок нередко помогал матери в ее деятельности переводчицы. В одном случае он выступал в роли советчика, в другом — в роли редактора ее переводов, как это было в 1915 г. при подготовке издания собрания сочинений Флобера. В свет вышел только первый том переписки писателя, переведенный А.А. Кублицкой. Иногда Блок подбирал для матери литературу о современных течениях в искусстве и философии, в частности, литературу о синдикализме, когда ею был задуман перевод книги французского писателю Ж. Рони «Красный вал».
Не раз Александру Блоку случалось выступать в роли доброго советчика в руководстве чтением. В мае 1914 г. в одном из писем к Любови Александровне Дельмас был приложен список книг, который он рекомендовал ей непременно прочитать летом. Фрагменты этого документа достаточно красноречивы: «Сказки Андерсена — датские. Полный перевод Андерсена — Ганзен, 4 тома, сказки — в первом и во втором. Сочинения Т. А. Гофмана, немецкого романтика. У нас самое полное собрание — 8 томов, издание Пантелеева (из серии 144 тома)... Фауст Гете — обе части. Это чужое для Вас и близкое для меня.
Для языка надо читать всегда Пушкина, прозу Лермонтова и Толстого. Для французского языка можно читать Бальзака; но его надо читать и по-русски (есть томов 30 в той же серии 144 томов).
А для того, о чем мы не раз говорили, читайте Достоевского и Толстого. Прочтите русскую повесть «Себастьян Бах» князя В. Ф. Одоевского (есть отдельно в «Дешевой библиотеке» Суворина и в книге Одоевского «Русские ночи», издание «Пути», Москва, 1913). Если захотите читать хорошие русские стихи, читайте Тютчева и Фета (то и другое есть в издании Маркса). Читайте все так, чтобы знать в общих чертах, когда и чем жил писатель; просматривайте всякие вводные статьи, а если их пет, посмотрите словарь. Там все гораздо ярче освещается». Описание книг, предложенных для чтения, их подбор, весь характер приведенного необычного документа — свидетельствуют о своеобразии Блока-читателя. Только тонкий знаток книги способен столь скрупулезно отмечать малейшую подробность издания, описывать его достоинства и в то же время выражать собственное отношение к прочитанному. Лаконична, но столь выразительна строка Александра Блока о Гете — «это чужое для Вас и близкое для меня». (Курсив мой ).
Определяя, как надо читать, Александр Блок утверждал: «Читать надо не слишком много, и главное — творчески. Ко всякому автору надо относиться внимательно, — и тогда можно выудить жемчужину из моря его слов». О том, что чтение никогда не было для поэта занятием праздным, свидетельствуют строки многих его писем и, в частности, письма к близкому другу — Евгению Иванову. Так, в июне 1906 г. Блок из Шахматова писал ему: «мне прислали книг. Читал я много — Сологуба «Тяжелые сны» (очень хорошо), Горького («Трое» были для меня важны), Гамсуна и Гауптмана. Лучшая пора жизни — ночью перед сном, когда все тихо, читать в постели — тогда иногда чувствуешь, что можно бы стать порядочным читателем». Восприятие Блока-читателя отличалось эмоциональностью и ассоциативностью. Об этом в первую очередь рассказывают пометы на полях и выписки из книг, сделанные в записных книжках. Изучение помет в книгах, принадлежавших Блоку, может дать неисчерпаемые возможности исследователю для выяснения самых различных аспектов внутренней духовной жизни поэта.
В рукописном отделе Ленинской библиотеки сохранилась книга датского философа и психолога Гарольда Гефдинга «Очерки психологии, основанной на опыте», изданная в Петербурге в 1908 г. Вверху на титульном листе отчетливо видна надпись ее владельца — Александра Блока. В ней немало пометок, отчеркиваний на полях и записей. Так, читая о взаимосвязи гармонии и познания, Блок счел необходимым в тексте поставить следующие знаки и подчеркивания: «Психология учит нас, что гармония будет расти (!) в силу естественной необходимости, т. к. познание и чувство не могут долго двигаться в противоположных направлениях». И тут же поэт на полях записывает: «Великая любовь — дочь великого познания». Эти слова подводят итог его размышлениям над прочитанным.
Гефдинг долгие годы был профессором Копенгагенского университета, и его основные труды по философии и психологии были предназначены для студентов. Свои взгляды ученый тесно связывал с религией, которую считал первоосновой этики и духовной культуры, о чем подробнейшим образом писал в «Философии религии». Его работы были широко известны не только в Дании и Германии, но и в России. «Очерки психологии, основанные на опыте» к 1908 г. вышли уже пятым изданием, завоевав довольно прочное признание у читающей России.
Отдельные записи Блока на полях нередко воспринимаются как безмолвный диалог между автором и читателем. Рядом с мыслью философа: «Духовная революция не разрушает единства «Я», оказываясь как большинство революций следствием долгого постоянного процесса», соседствует ироническая приписка поэта: «надо надеяться».
Часто на полях записывались не собственные суждения, а высказывания других. Так, Блок приводит строки Пушкина и Лермонтова, Монтеня и Руссо, возникают разного рода ассоциации, в том числе и поэтические. К примеру, там где Гефдинг пишет: «Как есть музыкальные и поэтические натуры, так есть и интеллектуальные натуры. Для них самопротиворечие, неясность и недостаток связи так же мучительны, как для тех фальшивые ноты и жалкие стихи», — Блок-читатель дополняет прочитанное двумя строчками Ал. Толстого: «Она тревожна, как листы. Она, как гусли, многострунна». В такого рода маргиналиях нельзя не уловить личностно-конкретных моментов поэтического восприятия при чтении.
Откровения Блока при чтении этой книги можно увидеть не один раз в его приписках и отчеркиваниях. Но наиболее они обнажены там, где он, читая главу о роли смешного и грустного в жизни и поведении человека, карандашом записал: «неужели я из тех, которым цель всей жизни — смех?» А через несколько абзацев продолжил свою мысль — «видимый смех сквозь «незримые, невиданные слезы»». В этих скупых фразах — настроения, которыми наполнены многие его стихи и статьи, достаточно вспомнить хотя бы его статью об иронии и праве художника смеяться сквозь слезы и отчаяние, где он с поразительной беспощадностью к себе признавался: «я, во след за всеми, вспоен и вскормлен на той страшной иронии, которая заполонила русское общество и породила чуть не всю современную литературу».
Александр Блок как читатель старался не упустить ни единой важной для него мысли автора, поэтому он почти всегда читал с карандашом в руке. Многократно им перечитывались произведения Пушкина и Достоевского, Лермонтова и Толстого. О том, какое огромное значение для него имело творчество Толстого, свидетельствуют не только строки его прозы, но и частное письмо, адресованное одной из своих читательниц. Поэт писал: «Вспоминайте Толстого. Возвращайтесь иногда к его книгам, даже если это будет Вам иногда скучно и трудно. Толстой всем нам теперь помогает и светит».
Общение с книгой помогало поэту переносить жизненные тяготы и минуты творческого застоя. Как часто они помогали зарождению и воплощению творческих замыслов. От отрывистых двустиший до четких строф поэм. Знакомясь с книгой Клейна «Астрономические вечера», столь популярной в годы юности Блока-студента, записывая сведения о Сириусе и Веге и цветных днях на планетах, у поэта рождаются строки: «Я говорю о странных городах, о разноцветных звездах и планетах».
А книга о легендах древней Бретани, изданная в XVII в., была непосредственно им использована в работе над драмой «Роза и крест». Зимой 1918 г. Александр Блок завершил кропотливейшую работу по составлению синхронистических таблиц по русской литературе XIX в., что потребовало от него времени и постоянного общения с разными изданиями. Приступая в это же время к редакторской работе над переводами Генриха Гейне в издательстве «Всемирная литература», Блок вновь окунулся в мир с юности любимых книг и строк. Как-то в записной книжке он записал: «Весь день я читал Любе Гейне по-немецки и — помолодел». Насколько жизненные впечатления и события в его памяти причудливо сплавлялись с полюбившимися строчками немецкого романтика, рассказывает всего одна лаконичная, но выразительнейшая строка его письма к матери. Он признавался: «старый лес зимой напоминает Гейне».
Шекспир и Байрон, Гете и Гейне, Толстой и Достоевский, труды Монтеня, Платона, Руссо, Ницше, Гегеля, сонеты Петрарки, легенды древней Бретани и поэзия Бодлера становились его преданными и мудрыми друзьями. Мать поэта любила повторять, что книга хороша, если она куда-то зовет. И разве не настроениями призыва к лучшему будущему полны мятежные строки блоковских шедевров?
Интерес к книге как к памятнику и величайшему достижению мировой культуры Александр Блок сумел пронести через всю жизнь.
Каждая из созданных им самим книг отразила время, искания и сложный мир человека на рубеже двух эпох. Произведения Блока близки людям самых разных поколений. Они прочно вошли в жизнь советских людей. Мать поэта любила повторять, что книга хороша, если она куда-то зовет. И разве не настроениями бодрости, мечтой о будущем полны мятежные блоковские строки? Именно в этом, пожалуй, и заключена вечная традиция служения книги людям. Книга прошлых времен, живущая в благодарной памяти потомков, бессмертна.
Именно поэтому столь актуальны и важны различные аспекты такой неисчерпаемой темы, как «Александр Блок и книга».