Изучение библиотеки в советское время
Задача отвалить камень, замкнувший на целых полтора века источник живого знакомства с Вольтером, выпала на долю пореволюционной, советской науки.
В результате Великой Октябрьской социалистической революции и государственное книгохранилище Публичной библиотеки стали входить в научный оборот «замороженные» прежде капиталы. Однако о библиотеке Вольтера вспомнили далеко не сразу. Потребовалась более глубокая перестройка идеологии, начавшаяся в библиотеке лишь в 1924-1929 гг. под руководством акад. Н.Я. Марра, чтобы могла возникнуть хотя бы предварительная попытка выявления маргиналий (произведенная вчерне В.В. Успенским) и чтобы мог быть серьезно поднят вопрос об издании каталога библиотеки и научного описания маргиналий. Но и на данной стадии не суждено было осуществиться этому обширному начинанию; лишь после коренного обновления в 1930 г. Публичная библиотека смогла подойти к практическому разрешению этой ответственной задачи.
Систематическая планомерная работа по описанию библиотеки и полному выявлению всех маргиналий начата была в 1932 г. под руководством М.Л. Лозинского. Едва ли не главная из сопряженных с ней трудностей коренилась в крайне неудовлетворительном состоянии старых каталогов вольтеровской библиотеки, т.е. в крайне примитивной стадии изученности и обработанности коллекции Кропотливейшие разыскания приводили к обильной жатве находок, далеко не всегда сводившихся к чисто библиографическим раритетам или курьезам, но представляющих подчас значительный биографический и даже исторический интерес.
Да и можно ли вообще говорить о чисто библиографическом, т.е. каком-то отвлеченно академическом интересе применительно к такому активному участнику классовой борьбы своего времени, каким был Вольтер? Возьмем самый, казалось бы, случайный и мелочный пример: еще 100-летие спустя после смерти Вольтера Ж. Банжеско во 2-м томе своей библиографии указывал, что отдельно выходили в свет только первые 16 «Писем о чудесах», посвященных полемике 1765 г. с женевскими фанатиками, и что, следовательно, следующие четыре были напечатаны лишь впоследствии, при переиздании всех 20 писем. К такому выводу полностью уполномочивали Банжеско основательно изученные им французские книжные собрания; только через несколько лет в 4-м томе того же его труда удалось Банжеско уточнить эти данные на основании ознакомления с экземпляром указанного издания в женевской Публичной библиотеке. Как ни незначителен, казалось бы, самый факт появления в свет отдельных изданий этих острополемических листовок (от 6 до 8 страниц), все же он свидетельствует о совершенно иных темпах и методах идеологической борьбы вокруг данного вопроса, о большой степени актуальности темы и т.п. И что же? Все эти отдельные экземпляры сохранились в библиотеке их автора и — стоило лишь обратиться к петербургскому собранию — могли давно стать достоянием библиографии. Кстати, в одном с ними переплете оказалось и отдельное издание в 12-ю долю листа: «Послании Алексея Архиепископа Новгородского» (вымышленного), также не известное французским исследователям. Тот же Банжеско сомневается в существовании самостоятельного издания «Пастырского послания к Архиепискому Окскому». Ленинградский же фонд сразу решает вопрос в положительном смысле. То же можно сказать, например, о «третьем, дополнительном издании» «Анонимного письма г. де Вольтеру и ответа на него».
А сколько в библиотеке Вольтера богатого, но крайне трудоемкого материала для разысканий о подлинных авторах всевозможных криптонимных изданий, в том числе и приписываемых самому Вольтеру. Лишь частично этот материал мог привлекаться к изучению в самом процессе составления каталога. Мы приведем здесь единичные примеры, во всей полноте этот источник сможет быть оценен лишь будущими исследователями, уже располагающими настоящим каталогом. Прежде всего до сих пор не могут считаться учтенными категорические высказывания Ваньера о подлинности или подложности отдельных произведений самого Вольтера (главным образом разряда «Смеси»), вошедших в йельское издание. Затем необходимо разобраться и в собственных догадках Вольтера, которыми он снабдил титульные листы интриговавших его криптонимов. Так, библиотека хранит «Исследование веры, разъяснение коей разыскивается с чистосердечием», «приписываемое Сент-Эвремону» и вышедшее под титульным листом: «Истинная вера, переведенная со священного писания Жильбером Бюрнетом с разрешения Иоанна, Луки, Марка и Матфея. В Мадриде. 1761. С одобрения Святейшего Престола, за счет Инквизиции». Помимо прочих маргиналий на экземпляре этой книги обращает на себя внимание следующее: 1) на обороте титульного листа: «Книга эта не Сент-Эвремона и не может быть его сочинением. Она написана очень плохо и столь же скверно составлена, сколь и соблазнительна» и 2) на первой странице самого «Исследования», рядом с его заголовком: «Отнюдь. Оно (сочинение) — дю Марсе», а рядом с самим текстом: «В этом издании многое позабыто, рукопись же гораздо более обширна, я думаю, что она (принадлежит перу) дю Марсе». Несомненно, имеется в виду обширная рукопись «Исследования христианской религии» (Буланже), приписывавшегося дю Марсе, которая в библиотеке Вольтера сразу же после заголовка снабжена такой заметкой: «Дю Марсе. Сочинение это написано холодным, вялым и расплывчатым стилем и, быть может, недостаточно глубоко, оно не заслуживает напечатании, да и вообще все сочинении этого рода следовало бы изъять. Вольтер».
Наконец, специфический интерес имеют те пометки Вольтера, которые маскируют или, напротив, позволяют определенно приписать или отвергнуть собственное его авторство, особенно, если они совпадают с позднейшими справками Ваньера. Такое совпадение мы имеем, между прочим, в следующем случае. В 5 м томе так называемого последнего издания «Полного собрания сочинений г-на де...» (1764) на странице 148 единственная маргинальная пометка гласит под заголовком к полемическому сочинению «Le Preservatif»: «Это сочинение не мое; оно написано г-ном де ла Мар».
Необходимо иметь в виду, что в свое время принадлежность этого сочинения Вольтеру опровергалась им с особой настойчивостью и с несравненно большой, чем во многих подобных случаях, убедительностью. Но если биографы и были склонны доверять Вольтеру в этом вопросе и признавали кавалера де Муи не подставным издателем, а истинным автором, то издатели вплоть до Молана не смущались систематически включать эту пьесу в собрании сочинений Вольтера. Наряду же с опубликованной нами перепиской Вольтера по этому вопросу подобного рода маргинальная пометка на полях экземпляра, явно не предназначаемого для распространения на стороне (и притом заметка, сделанная 30 лет спустя после выхода в свет произведения, совершенно с тех пор потерявшего актуальность), как кажется, может считаться совершенно решающей в данном споре. Тем более, что и Ваньер в своих «Замечаниях и поправках» на Кольское издание (т.е. через 8 лет после смерти своего патрона и притом опять-таки на страницах, отнюдь не рассчитанных на гласность, но напротив того, направленных для личного пользования русской царицы) также отвергает авторство Вольтера и безоговорочно выдвигает ла Мара (не Муи!).
Еще в 1927 г. Д.-Р. Ховенс и Н.-Л. Торрей сумели на основании довольно беглого ознакомления с составом библиотеки сделать интереснейшие предварительные подсчеты относительно историко-литературного состава библиотеки и представленных в ней авторов. Подсчеты эти значительно развивают соответствующие сведения хранителя эрмитажного собрания — Жиля, приведенные нами выше.
Вправе ли, однако, читатель уже сейчас ожидать от нас развернутого анализа состава библиотеки с учетом жанров литературы, оценкой своеобразия каждой категории книг, выявлением преимущественных интересов владельца при комплектовании и использовании и т.п.? Мы излагаем, что именно сейчас, когда в руки читателя, наконец, попадает каталог, с таким нетерпением ожидавшийся широкими кругами специалистов, такого рода попытка была бы преждевременной и не вполне оправданной. Выводы такого рода могут строиться лишь на всестороннем изучении всей полноты собрании и притом под множеством углов зрения, подсказываемых исследователям, с одной стороны, самим каталогом, с другой — конкретно интересующими их проблемами — проблемами отнюдь не только вольтероведческими в самом широком смысле этого слова.
Более точное знакомство с составом вольтеровской библиотеки, вытекающее из лучшего научного осведомления о ней, позволяет теперь избежать и трудностей научной работы по вольтеровским материалам вне Ленинграда. Чрезвычайно показательны в этом отношении, например, те скопления косвенных аргументов и тот искусный анализ, которые потребовались в 1924 г. И. Л. Вайнштейну для доказательства (на основании одного автографа Ваньера в бывшем Воронцовеком собрании в Одессе) принадлежности «Исторического комментария» перу Ваньера, а не Вольтера. Имей исследователь возможность ознакомиться с составом ленинградской библиотеки, он легко смог бы обойтись без всей косвенной аргументации, просто сославшись на имеющийся здесь в полной сохранности подлинный экземпляр этой книжки с обширнейшими пометками Ваньера на полях и пространных вклейках.
С только что приведенными двумя случаями ошибочной атрибуции, когда Вольтеру приписывались сочинения, изданные хотя и в его интересах и, возможно, не без его содействия, но, несомненно, написанные не им самим, можно уже в пределах выявленной части фонда сопоставить обратный случай, когда маргиналии на полях (корректурного оттиска?), а вслед за ними и авторские поправки на рукописи и, наконец, целый обширный автограф писателя, бесспорно, решают вопрос о принадлежности Вольтеру столь значительного произведения, как «История установления христианства».