Эпос. История, предания и миф
Два великих произведения древнеиндийского эпоса — «Рамаяна» и «Махабхарата» — складывались, вероятно, на протяжении нескольких сотен лет, и даже впоследствии в них вносились дополнения. Они повествуют о ранней истории индоариев, о их завоеваниях и междоусобицах в период их экспансии и консолидации, но сами эти произведения написаны и собраны позднее.
Я не знаю в какой-либо стране книг, оказавших столь длительное и глубокое влияние на умы масс, как эти два произведения. Созданные в глубокой древности, они все еще являются живой силой в жизни индийского народа. Он знакомится с ними не на санскрите, если не считать узкого круга интеллигентов, а в переводах и пересказах и теми бесчисленными способами, посредством которых распространяются предания и легенды, становясь неотъемлемой частью жизни народа.
Они представляют типично индийский метод удовлетворения всех людей различного культурного уровня — от высокообразованного интеллигента до простого неграмотного крестьянина. Они позволяют нам частично понять секрет, помогавший древним индийцам удерживать от распада пестрое, расчлененное во многих отношениях и разделенное на касты общество, улаживать свои разногласия и обеспечивать общность героической традиции и этических норм. Они обдуманно старались добиться единства взглядов среди народа — единства, которому суждено было сохраниться и отодвинуть на задний план все различия.
К самым ранним воспоминаниям моего детства относятся легенды из этих эпических произведений, рассказанные мне моей матерью и женщинами более старшего поколения в нашей семье, подобно тому как ребенку в Европе или Америке рассказывают сказки или повести о приключениях. Я находил в них как элемент сказок, так и элемент приключений.
Кроме того, меня каждый год водили на народные представления, во время которых разыгрывались отрывки из «Рамаяны». Эти представления, происходившие под открытым небом, собирали огромные толпы людей, приходивших посмотреть и принять участие в шествиях. Представления были примитивны, но это не имело значения, так как все знали «Рамаяну» наизусть и это было время народных гуляний.
Так индийская мифология и старые предания проникли в мое сознание и смешались с различными другими созданиями моей фантазии. Не думаю, чтобы я когда-либо слишком верил в правдоподобность этих рассказов, и я даже критиковал содержавшийся в них элемент волшебного и сверхъестественного. Но они воздействовали на мое воображение с такой же силой, как сказки из «Тысячи и одной ночи» или из «Паичатантры» этой сокровищницы басен, из которой столь много почерпнули Западная Азия и Европа.
По мере того как я подрастал, другие образы заполнили мое воображение: индийские и европейские сказки, рассказы из греческой мифологии, история Жанны д’Арк, «Алиса в стране чудес» и много рассказов об Акбаре и Бирбале, о Шерлоке Холмсе, короле Артуре и его рыцарях, о юной героине восстания в Индии в 1857 году рани из Джханси и сказания о рыцарстве и героизме раджпутов. Эти и многие другие истории создавали причудливую путаницу у меня в голове, но в основе всегда лежала индийская мифология, которую я впитал в раннем детстве.
Я сознавал, что если так было со мной, несмотря на разнообразные влияния, действовавшие на мой ум, то насколько же сильнее должны были влиять древняя мифология и предания на умы других, и особенно неграмотных масс нашего народа. Это — влияние благотворное как в культурном, так и в этическом отношении, и я ни за что не хотел бы уничтожить или отбросить все то прекрасное и все те богатые символические образы, которые содержатся в этих сказаниях и аллегориях.
Индийская мифология не исчерпывается эпосом. Она восходит к ведическому периоду и предстает в санскритской литературе во множестве форм и образов. Поэты и драматурги всемерно используют ее в своих рассказах и прекрасных вымыслах. Говорят, что дерево Ашоки зацветает, когда к нему прикасается нога прекрасной женщины. Мы читаем о приключениях бога любви Камы, его ясены Рати (восторг) и их друга, бога весны Васапты. Полный отваги, Кама пускает свою увитую цветами стрелу в самого Шиву и обращается в пепел огнем, вспыхнувшим в третьем глазу Шивы. Но он остается жить как Анаига, бестелесный.
Большинство мифов и сказаний по своему замыслу — героические и учат правде и верности данному слову независимо от последствий, преданности до смерти и даже после нее, мужеству, добродетели и самопожертвованию во имя общего блага. Иногда такое сказание носит чисто мифологический характер, иногда это смесь фактов и мифов, преувеличенное описание какого-нибудь события, сохраненного преданием.
Факты и вымысел переплетаются столь тесно, что становятся неразделимыми, и из этого сплава возникает вымышленная история, которая, возможно, не говорит нам точно о происшедшем, однако повествует нам кое о чем не менее важном — о событиях, в подлинность которых верил народ, о том, на что, по его мнению, были способны его героические предки, и о вдохновлявших его идеалах.
Так в форме факта или вымысла эти сказания стали живым элементом в жизни народа, постоянно уводившим его от тяжелого труда и убожества повседневного существования в высшие сферы, неизменно зовя его на путь усилий и правильной жизни, хотя идеал и мог быть далеким и трудно достижимым.
Говорят, что Гёте резко порицал тех, кто называл лживыми и поддельными сказания древних римлян о героизме Лукреции и других. Все лживое и поддельное в своей сущности, говорил он, может быть лишь нелепым и бесплодным и никогда — прекрасным и вдохновляющим; «если римляне были достаточно велики, чтобы изобрести подобные вещи, то мы, по меньшей мере, должны быть достаточно велики, чтобы поверить им».
Так эта вымышленная история — смешение фактов и вымысла, а иногда и чистый вымысел — становится символически истинной и повествует нам о мыслях, чаяниях и целях людей той эпохи. Она истинна также в том смысле, что становится основой мышления и действия, основой будущей истории. В Древней Индии вся концепция истории испытала на себе влияние умозрительных и этических тенденций философии и религии.
Написанию хроники или фиксированию событий придавалось мало значения. Людей того времени больше интересовало влияние общественных событий и действий на поведение человека. Подобно грекам, они обладали богатым воображением и художественным чутьем и давали волю этому художественному чутью и воображению в отношении событий прошлого, стараясь извлечь из них какую-то мораль и какой-то урок для будущего поведения.
В отличие от греков, китайцев и арабов древние индийцы не были историками. Это весьма печально, так как затруднило нам установление дат или точной хронологии. События набегают одно на другое, переплетаются и создают страшную путаницу. Лишь постепенно современные ученые находят ключ к лабиринту индийской истории.
Собственно говоря, единственной старинной исторической книгой можно считать «Раджатарангини» Калханы, историю Кашмира, написанную в XII веке н. э. В остальном нам приходится обращаться в поисках случайных намеков к воображаемой истории в эпических произведениях и других книгах, к некоторым старым документам, к надписям, художественным и архитектурным памятникам, к монетам и к обширной санскритской литературе, а также, конечно, к записям иностранных путешественников, посетивших Индию, а именно греков и китайцев, а в более поздний период — арабов.
Это отсутствие исторического чувства не отразилось на массах, ибо, как и в других странах и даже в большей мере, чем в других странах, они черпали свои представления о прошлом из преданий, мифов и легенд, передававшихся из поколения в поколение. Эта воображаемая история, смесь фактов и легенд, приобрела широкую известность и дала народу прочную и постоянную культурную основу.
Однако игнорирование истории имело и свои дурные последствия, которые мы все еще испытываем на себе. Оно породило расплывчатость взглядов, оторванность от реальной жизни, легковерие и некоторую неповоротливость ума там, где дело касалось фактов. Этот ум отнюдь не был неповоротливым в гораздо более трудной, но неизбежно более расплывчатой и неопределенной сфере — в философии. Он был в одно и то же время аналитическим и синтетическим, часто весьма критическим и иногда скептическим. Но когда дело касалось фактов, он был некритичен, может быть потому, что не придавал большого значения фактам как таковым.
Влияние науки и современного мира привело к более внимательному отношению к фактам; появилась способность критиковать и взвешивать данные, не принимая на веру предания только потому, что это предания. Сейчас работает много компетентных историков, но они часто грешат в другом направлении, и их работа представляет собой скорее педантичное фиксирование фактов, чем живую историю. Но и сейчас мы удивительно быстро поддаемся влиянию преданий, причем даже высокообразованные люди теряют способность критически мыслить.
Отчасти это, возможно, объясняется национализмом, который пожирает пас в нашем нынешнем подчиненном состоянии. Только когда мы станем экономически и политически свободными, деятельность нашего разума будет нормальной и критической.
Совсем недавно мы наблюдали многозначительный и показательный пример этого столкновения между критическим воззрением и националистической верой в предании. На большей части территории Индии придерживаются календаря викрам самват. Он основан на солнечном исчислении, но месяцы являются лунными. В прошлом месяце, в апреле 1944 года, по этому календарю истекло 2000 лет и началось новое тысячелетие.
Это было отмечено празднествами по всей Индии, и эти торжества были вполне оправданными — как потому, что это явилось важной вехой в исчислении времени, так и потому, что Викрам, или Викрамадитья, с именем которого связывают календарь, издавна считается великим героем народных преданий. С его именем связывают бесчисленные легенды, и в средние века многие из них проникли в различных формах в ряд стран Азии, а затем и Европы.
Викрама издавна считают национальным героем, положительным идеалом правителя. О нем вспоминают как о властителе, изгнавшем иноземных захватчиков. Но его слава зиждется на литературном и культурном блеске его двора, где он собрал ряд наиболее прославленных писателей, художников и музыкантов, которых называли «девятью жемчужинами» его двора. В большинстве легенд рассказывается о его стремлении облагодетельствовать свой народ и готовности пожертвовать по малейшему поводу собой и своими личными интересами ради блага других.
Он прославился своим великодушием, служением другим, мужеством, отсутствием высокомерия. В сущности, его популярность объяснялась тем, что он был добрым человеком и покровителем искусств. В этих легендах мало говорится о том, что он был удачливым воином или завоевателем. Этот упор на доброту и готовность к самопожертвованию типичен для разума и идеалов индийца. Имя Викрамадитьи, подобно имени Цезаря, стало своего рода символом и титулом, и многие последующие правители присоединяли его к своим именам. Это усугубляло путаницу, так как в истории упоминается о многих Викрамадитьях.
Но кто же был этот Викрам и когда он жил? С точки зрения истории все это представляется весьма туманным.
Около 57 года до н. э., когда должна была начаться эра викрам самват, нет следов, которые указывали бы на существование такого правителя. Однако в IV веке н. э. в Северной Индии был некий Викрамадитья, который воевал против вторгшихся гуннов и изгнал их. Полагают, что именно он держал у себя при дворе «девять жемчужин» и что все легенды относятся к нему.
Тогда возникает вопрос — какая связь существует между этим Викрамадитьей, жившим в IV веке н. э., и летосчислением, начавшимся в 57 году до н. э.? Возможным объяснением является то, что летосчисление, началом которого считается 57 год до п. э., было принято в государстве Малавов в Центральной Индии, и лишь много времени спустя после Викрама это летосчисление и календарь связали с ним и назвали по его имени. Но все это туманно и недостоверно.
Самым поразительным во всем этом являются старания высокообразованных индийцев подтасовать исторические факты, чтобы как-то связать легендарного героя Викрама с летосчислением, начавшимся 2000 лет назад. Интересно, что упор был сделан на его борьбу против иноземцев и стремление обеспечить единство Индии в едином национальном государстве. В действительности власть Викрама распространялась лишь на Северную и Центральную Индию.
Влияние националистических побуждений и мнимо-национальных интересов на изложение или изучение истории характерно не только для индийцев. Каждой нации и каждому народу, видимо, свойственно это желание позолотить и подправить прошлое и исказить его в свою пользу. Истории Индии, которые приходилось читать большинству из нас, написанные главным образом англичанами, представляют собой обычно пространные апологии и панегирики английскому владычеству и слабо завуалированное презрительное описание того, что произошло в нашей стране в предшествующие тысячелетия.
Собственно говоря, настоящая история начинается для них с приходом в Индию англичан. Все, что было до того, представляет собой неким загадочным образом подготовку к осуществлению этого священного предначертания. Даже история периода английского владычества искажается с целью прославить правление и добродетели англичан. Очень медленно раскрывается более правильная картина.
Но нам незачем обращаться к прошлому, чтобы найти примеры подтасовки истории во имя определенных целей и поддержания чьих-то домыслов и предрассудков. Настоящее изобилует такого рода примерами, а если можно исказить настоящее, свидетелями и участниками которого мы сами являемся, то что же сказать о прошлом?
Верно, однако, что индийцы особенно склонны верить преданиям и преподносить их как историю, некритично и без достаточного изучения. Им придется отказаться от этого небрежного мышления и от поспешных выводов.
Но я уклонился в сторону от богов, богинь и тех дней, когда складывались мифы и легенды. Это была эпоха, когда жизнь была полной и гармонировала с природой, когда разум человека с восторгом и изумлением взирал на тайну вселенной, когда небо и земля казались очень близкими друг к другу, а боги и богини сходили на землю с Кайласы и из других убежищ в Гималаях, подобно богам Олимпа, чтобы развлекаться с мужчинами и женщинами, а иногда чтобы карать их. На почве этой полноты жизни и богатого воображения выросли мифы и легенды о сильных и прекрасных богах и богинях, ибо древние индийцы, подобно грекам, любили красоту и жизнь. Профессор Гилберт Мэррей рассказывает нам о совершенной красоте олимпийской системы.
Это описание вполне приложимо и к ранним творениям индийского разума. «Это мечты, идеалы, аллегории художника; это символы чего-то, лежащего вне их самих. Это боги наполовину отвергнутых преданий, бессознательной игры воображения и устремлений. Это боги, к которым обуреваемые сомнениями философы могут обратиться со всей подобающей философу настороженностью, как к лучезарным и глубоким гипотезам. Это не те боги, в которых верят, как в несомненный факт».
Столь же приложимы к Индии и следующие слова профессора Мэррея: «Подобно тому как самый прекрасный образ, изваянный человеком, был не богом, а лишь символом, который должен был помочь постичь бога, так и сам бог, когда он был постигнут, был не реальностью, а лишь символом, помогающим постичь реальность. В то же время они не создавали никаких верований, которые противоречили бы знаниям, никаких заповедей, которые заставили бы человека погрешить против своих внутренних убеждений».
Постепенно дни ведических и других богов и богинь отошли на задний план и их место заняла суровая и трудно доступная пониманию философия. Но их образы запечатлелись в умах народа, образы спутников в радости и друзей в горе, символы его собственных смутных идеалов и чаяний. А вокруг них поэты сложили свои вымыслы и построили замки своих мечтаний, полные богатых узоров и прекрасной фантастики.
Многие из этих легенд и поэтических вымыслов были замечательно пересказаны Ф. У. Бейпом в его серии небольших книг, содержащих индийские мифы. В одной из них, носящей название «The Digit of the Moon», рассказывается о сотворении женщины. «Вначале, когда Тваштри (божественный творец) взялся за сотворение женщины, он обнаружил, что израсходовал все материалы на создание мужчины и что плотных материалов не осталось.
Поразмыслив, он поступил так: взял округлость луны и изгибы ползучих растений, цепкость усиков вьюна и трепетание травы, гибкость тростника и прелесть цветка, легкость листьев и форму слонового хобота, взгляд лани и сплоченность пчелиного роя, веселую радость солнечных лучей, плач облаков и переменчивость ветра, робость зайца и тщеславие павлина, мягкость груди попугая и твердость алмаза, сладость меда и свирепость тигра, жар огня и холод снега, болтовню сойки и воркование голубя, вероломство журавля и верность дикой утки и, смешав все это, он сотворил женщину и дал ее мужчине».