Проблемы генезиса земледельческого неолита - страница 2
Изделия из камня по-прежнему играли основную роль, но это были уже новые и по формам, и по технологии изготовления орудия — именно они, хорошо обработанные, обретавшие точно необходимые формы и затем шлифовавшиеся и даже полировавшиеся, дали название всей эпохе (неолит — новый каменный век, новые каменные орудия). Однако комплекс развитого зернового неолита не ограничивался одними лишь достижениями материально-производственного, хозяйственно-бытового плана. Не меньшую, а в некотором смысле даже важнейшую роль в нем играли нововведения в сфере духовной жизни, мировоззрения и менталитета людей неолита, обогащенных новым опытом и новыми представлениями о мире и о своем в нем месте.
Начать с того, что на смену примитивному шаманству охотников и собирателей пришли более развитые религиозные представления, усовершенствованная культовая практика, а вместе с тем и другим — богатая, во многом заново созданная мифология, тесно связанная с космогонией, столь важными для зависящих от капризов погоды земледельцев астрально-календарными знаниями и наблюдениями, а также с анимистическим поклонением божествам сил природы, культом плодородия и размножения в сочетании с культом Великой Матери, в том числе и Матери-Земли.
Эта духовная культура неолитических земледельцев нашла свое отражение в двух сферах их культуры — в практике захоронений и в росписи на керамике. Хоронили покойников обычно с соблюдением принятой в данном коллективе ориентацией мертвеца, в могилу которого клали принадлежавшие или полагавшиеся ему предметы, включая и расписные сосуды. Малых детей часто погребали в керамических сосудах прямо под полом, а то и под порогом жилища — обычай, возможно связанный с представлением о необходимости приносить в жертву божеству первенцев (вспомним библейских Авраама и Исаака) и со временем ставший не очень понятной, но тщательно соблюдавшейся нормой.
Что касается росписи с ее многоцветным зоо- и антропоморфным, а также геометрическим орнаментом, то самое главное в ней — мотивы росписи, ее семантика и символика, проявлявшиеся в четко фиксированных деталях и композициях изображений. Практически за каждым мазком, штрихом, элементом орнамента таился глубокий, не всем доступный, но всеми по традиции воспроизводившийся ритуально-мифологический смысл.
Современные специалисты немало потрудились над тем, чтобы проанализировать элементы и мотивы росписи и вскрыть этот смысл. Как правило, все они сходятся на том, что здесь нет места случайности или прихоти мастера: все четко соответствует издревле выработанному стандарту (хотя таких стандартов могло быть достаточно много), сохраняется в веках и долгое время воспроизводится новыми поколениями. Стоит добавить к этому, что расселявшиеся многочисленные потомки первопоселенцев подчас перемещались от мест обитания их отдаленных предков на многие тысячи километров.
За долгие века такого рода миграций многие из них забывали первоначальный смысл элементов росписи. А между тем именно роспись воспринимается специалистами как первостепенной важности этногенетический признак, позволяющий ставить вопрос о родстве неолитических культур всей гигантской серии, получившей наименование именно от росписи (культуры расписной или крашеной керамики). Ведь именно роспись с ее приемами, многообразными элементами и символами наиболее надежно говорит о характере той или иной культуры развитого земледельческого зернового неолита, о родстве между близкими по этому признаку культурами.
Для первых культур развитого зернового неолита — тех самых, представители которых, спустившись с предгорий, стали распространяться по ойкумене после завершения неолитической революции в Западной Азии, — роспись была обязательной. И только вторичные по характеру, более поздние неолитические культуры переставали принадлежать к серии культур расписной керамики, утрачивая этот важнейший признак. Не имели росписи, как правило, и так называемые субнеолитические культуры, обычно незерновые и неземледельческие либо — если речь о более позднем времени — знакомые с земледелием, но не практиковавшие его в сколько-нибудь значительном объеме.
Субнеолит обычно представлен культурами, использовавшими лишь некоторые из элементов развитого земледельческого зернового неолитического комплекса. Ранние культуры субнеолита — прежде всего микролитические мезолитические культуры, которые в результате контактов с земледельческими культурами собирателей на ранних этапах неолитической революции заимствовали некоторые из элементов неолитического комплекса — соответственно обработанный камень, керамику, одомашненный скот.
К их числу относятся и те, что вырабатывали некоторые элементы иного, незернового неолита в результате контакта и взаимодействий в юго-восточноазиатской зоне, где протекал параллельный и независимый от ближневосточного процесс собственной, хотя и весьма иной по облику незерновой неолитической своего рода мини-революции.
Для юго-восточноазиатской зоны, со времен раннего палеолита бывшей в масштабах Старого Света вторым, пусть чуть отстающим от первого, но все же самостоятельным центром эволюции человека и его культуры, был характерен, как упоминалось, собственный мезолит, причем охотники и собиратели мезолитической эпохи довольно рано стали делать шаги в сторону неолита. Так, там чуть ли не около 10 тысячелетий тому назад появилась керамика — сосуды с примитивным веревочно-сетчатым, так называемым шнуровым орнаментом, подчас с многочисленными вариациями, вплоть до нарезок, ямок и налепов на сосудах.
Примерно в то же время, может быть чуть позже, собиратели научились использовать в пищу, а затем и перешли к производству разного рода корне- и клубнеплодов, потом также и бобовых. Ими был одомашнен дикий кабан и, видимо, некоторые виды птиц. Усовершенствовались орудия труда, строились оседлые поселения. Словом, было достигнуто в чуть иной форме многое из того, что представляло собой суть неолитической революции в Западной Азии. Не было, однако, двух важнейших элементов развитого неолитического комплекса — зернового хозяйства (зерно — основное богатство земледельцев неолита) и расписной керамики.
Отсутствие зерна и соответственно незнакомство с зерновой агротехникой сыграло решающую роль в отставании юго-восточноазиатского неолита: клубни, не говоря уже об их пониженной калорийности по сравнению с зерном, длительному хранению не подлежат и основой богатства стать не могут — во всяком случае такого богатства, которое способствовало бы энергичному развитию общества. Соответственно клубнеплодное земледелие оказалось неспособным породить очаг урбанистической цивилизации. Что же касается росписи, то она важна не сама по себе, но как отражение уровня развития коллектива — на сей раз, в отличие от зерна, не материального, а духовного, интеллектуального его развития.
Юг Китая, как упоминалось, находился в зоне юго-восточноазиатского мезолита и под влиянием тех субнеолитических культур охотников и собирателей, которые испытывали воздействие со стороны незернового неолита этой зоны. С севера и северо-востока Китай был окружен на рубеже мезо- и неолита (XVII тысячелетия до н.э.) субнеолитическими культурами шнуровой керамики или микролитического мезолита.
Южный субнеолит представлен, в частности, стоянкой Тапэнькэн на Тайване, а северный микролитический — отдельными вкраплениями достигал северокитайской равнины (Шаюань в Шэньси и Линцзин в Хэнани). Этот мезолитическо-субнеолитический культурный субстрат, представленный монголоидными охотниками и собирателями, по меньшей мере частично был генетически связан с верхнепалеолитическими насельниками пещеры Шандиндун или их соседями.
Через центральноазиатский степной пояс он мог иметь контакты и с ближневосточным мезолитом или субнеолитом. Но одно совершенно очевидно: с развитым зерновым неолитическим земледельческим комплексом он не был знаком. Отсюда и проблема генезиса развитого земледельческого зернового неолита в Китае.
Еще сравнительно недавно, во времена первых археологических открытий в Китае (20-30-е годы XX в.), да и в первое послевоенное время в науке господствовала идея о появлении земледельческого неолита расписной керамики (Яншао) в Китае с запада. Такое представление базировалось на достаточно серьезном фундаменте.
Во-первых, сам характер яншаоского неолита и особенно росписи на керамике демонстрировал очевидное сходство с элементами неолитического комплекса и росписи в культурах этой серии на западе, от Европы до Ирана, Средней Азии и Индии. Во-вторых, Яншао в Китае датировалось сравнительно поздним временем (около 3 тыс. лет до н.э.), а темпы распространения культур серии расписной керамики считались и считаются поныне достаточно быстрыми: от первоначального поселения в силу демографического давления уже во втором-третьем поколении отпочковываются дочерние, затем столь же быстро, да к тому же по законам цепной реакции, дававшие начало следующим, что вело сначала к полному освоению данной долины или региона, а затем и к необходимости искать подходящие места обитания в новых краях, для чего вполне могли предприниматься длительные и далекие миграционные перемещения.
Видные теоретики школы культурной диффузии, в частности Р. Гейне-Гельдерн, создавали даже ориентировочные глобальные схемы подобного рода перемещений культур расписной керамики по ойкумене, включая и Китай.
Позже, однако, ситуация стала изменяться. По мере все новых и новых археологических открытий в Китае, сопровождавшихся радиокарбонными датировками старых и заново обнаруженных местонахождений, становилось очевидным, что прежние глобальные конструкции и простые решения необходимо пересматривать.
Дело в том, что новые данные сильно усложнили первоначальные представления о китайском неолите, далеко не прояснив, а скорее запутав ситуацию. Так, в результате новых находок и датировок стало ясно, что китайский неолит расписной керамики много древнее, чем ранее предполагалось: наиболее ранние местонахождения восходят к началу V тысячелетия до н.э., если даже не к VI. Выяснилось также, что эти ранние местонахождения фиксируются не только в западной части бассейна Хуанхэ, в зоне господства вариантов Яншао, но также и в прямо противоположном углу страны, в низовьях Янцзы, где культуры расписной керамики весьма отличны от яншаоских, хотя и столь же древние.
Если прибавить к этому, что китайский неолит в целом отличен от западноазиатского (вместо пшеницы и ячменя там научились возделывать просо и рис, вместо козы, овцы и коровы была одомашнена свинья восточноазиатской породы, а на юге еще и некоторые виды птиц), а насельники неолитических стоянок — довольно явно выраженные монголоиды, пусть даже с примесями (чаще, впрочем, негро-австралоидными, нежели европеоидными), то неудивительно, что ныне подавляющее большинство специалистов отказываются видеть в китайском неолите расписной керамики дериват западноазиатского или какого- либо иного, но начинают все жестче и уверенней говорить об его автохтонности.
Действительно, несовпадений много, как много и безусловных признаков, связывающих китайский неолит расписной керамики с местными мезо- и субнеолитическими корнями. Но при всем том необъясненным и необъяснимым с позиций автохтонности остается едва ли не главное: откуда самые ранние варианты северо- и южнокитайской культур расписной керамики узнали весьма сложную агротехнику зернового (чумиза и рис) земледелия и генеральные для всей евразийской серии аналогичных культур принципы росписи на керамике? И вообще, как появился в Китае весь комплекс развитого зернового земледельческого неолита расписной керамики? Если на местной основе — должны быть следы многотысячелетней неолитической революции, не идентичной незерновой юго-восточноазиатской мини-революции.
Если такой местной основы не видно — остаются в силе прежние предположения о миграциях, культурной диффузии и заимствованиях как механизме контактов, сыгравших решающую роль толчка в процессе генезиса китайского неолита. Как же обстояло дело?