Оригинальный рисунок - страница 2
Между прочим, существует точка зрения о ненужности иллюстрации вообще, так как она не только не помогает восприятию литературного произведения, но и мешает этому восприятию. Ю. Тынянов пишет, что «иллюстрированная книга — плохое воспитательное средство. В подтверждение своей мысли Тынянов ссылается на эпиграммы Пушкина (которые еще и теперь печатаются с многоточиями), вызванные иллюстрациями Нотбека к «Евгению Онегину». Иллюстрации появились в «Невском Альманахе» в 1829 г.
Тынянов справедливо отмечает, что эти иллюстрации слишком «уплотняют» пушкинские образы, «легкие в слове». Художник передает только внешний, буквальный смысл отдельных строк, причем эти строки не всегда выбраны с учетом их внутренней значимости для произведения в целом. Иллюстрации Нотбека очень хорошо передают бытовые подробности эпохи — костюмы, обстановку, но не сущность произведения. Однако это — качество данных иллюстраций, а не иллюстраций вообще.
Тынянов пишет: «Конкретность произведения словесного искусства не соответствует его конкретности в плане живописи». Поэтому, по его мнению, иллюстрация незакономерна, создавая «самозванную конкретность». Можно согласиться с тем, что живопись непригодна для иллюстрирования. Она действительно дает слишком «свой», самодовлеющий образ. Поэтому, как справедливо замечает Н. И. Вышеславцев, снимки с картин на литературные темы, приложенные к соответствующему тексту, еще не создают иллюстрированной книги.
Но не таковы возможности графики. Подлинно реалистическая (не натуралистическая) иллюстрация представляет широкий простор для «домысливания». Именно потому, что графика по-иному конкретизируют образ, она и нужна литературному произведению. Иллюстратор Державина Оленин, которого мы уже упоминали, говорит в своей записке «Значение чертежей»: «Изограф... не» повторяет автора и не то же представляет в лицах первый, что второй написал в стихах. Сие повторение, довольно, впрочем обычное, казалось ему плеоназмом: почему и старался художник домолвить карандашом то, что словами стихотворец не мог или не хотел сказать, а без того, может, скоро бы прискучили такие изображения, которые глазам повторяют то же самое, что воображение давно и лучше еще в понятии посредством стихов читателю представило.
Следует подчеркнуть, что Пушкин сам пожелал видеть. иллюстрации к «Евгению Онегину». И только их неудача заставила, очевидно, его говорить позже о виньетах «без смысла».
В начале ноября 1824 г. Пушкин писал брату Льву Сергеевичу: «Брат, вот тебе картина для Онегина — найди искусный и быстрый карандаш. Если и будет другая, так чтоб все в том же местоположении. Та же сцена, слышишь ли? Это мне нужно непременно». На обороте листка Пушкин дал карандашный набросок.
Интересно сравнить, насколько эскиз Пушкина динамичнее рисунка Нотбека. Кроме того, Пушкин с большим художественным тактом поместил себя — собеседника Онегина — спиной к зрителю, сосредоточив внимание последнего на Онегине.
У Нотбека в данном случае получилась, может быть и» неплохо, бытовая иллюстрация к жизни Пушкина.
Если Тынянов приводит в качестве примера невозможности иллюстрирования литературного произведения иллюстрации Конашевича к стихотворениям Фета, то, действительно, может быть, Фет не поддается иллюстрированию. Мы не будем спорить и с тем, что в данном случае истолкование художником Фета представляет «сомнительную ценность».
Но мы никак не согласимся с Тыняновым в том, что «половина русских читателей знает не Гоголя, а Боклевского или в лучшем случае Агина». Мы знаем Гоголя, которого — каждый по-своему — великолепно истолковывают своими иллюстрациями и Агин, и Боклевский, и Кукрыниксы.
Иллюстрации — это краткое содержание книги; в них почти всегда изображаются все главные события, о которых рассказывается в произведении, и они помогают нам запомнить книгу, увидеть ее героев. Чем лучше рисунки, тем легче запоминается книга, тем богаче наши впечатления.
Выводы Тынянова можно принять с одной поправкой: плохо иллюстрированная книга, действительно, плохое воспитательное средство.
Мы говорили, что иллюстрирование книги должно подчиняться определенному, плану, обусловленному содержанием книги.
Иллюстрация может относиться к основным, узловым моментам произведения. Может быть и иллюстрация, параллельная тексту, т. е, дающая графический образ рядом с деталями текста.
Количество иллюстраций должно быть определено заранее. Должно быть правильное и. равномерное распределение их по книге, что далеко не всегда учитывается и приводит к перегрузке иллюстрациями в одних: местах и к недостаточному их количеству в других.
При определении нужных иллюстраций часто неоправданно увеличивают их количество, удорожая стоимость книги и осложняя ее производство. Необходимо помнить, что в учебной или научной литературе имеет право на существование только та иллюстрация, которая органически связана с текстом и без которой этот текст хуже усваивается. Равно и в беллетристическом произведении вряд ли будет закономерно большое количество иллюстраций, если они случайны и не оправданы своей значимостью.
С другой стороны, существует определенный минимум иллюстраций без которого иллюстрирование книги становится неубедительным. Так, если бы к «Мертвым душам» было дано всего 2-3 иллюстрации, то они не достигли бы бесспорно своей цели даже при самом высоком качестве. Иллюстрации всегда серийны, они последовательно развивают свое действие, и для этого развития требуется определенный разбег. Лучше книга вовсе без иллюстраций, чем с недостаточным их количеством.
Недостаточность «разбега» не всегда делает оправданным и иллюстрирование небольших отрывков художественной литературы, например, в хрестоматии. Между тем подобное иллюстрирование встречается очень часто.
Только фронтиспис воспринимается закономерно в своей «единственности»,— поэтому он и решается в ином — синтезирующем плане, как мы говорили выше.
Иллюстрировать можно все, «от музыки и поэзии до статистики». Однако нужность и целесообразность иллюстрации должна быть каждый раз строго взвешена.
При иллюстрировании книги возникает серьезнейший вопрос о привлечении к работе такого художника, чье творчество соответствует по своему характеру творчеству автора литературного произведения.
«Было бы ошибкой, граничащей с комизмом, — пишет Н. Н. Вышеславцев, — поручить, например, художнику типа Сомова иллюстрировать сочинение Горького или Репина «Стихи о Прекрасной Даме» Блока. Талант и мастерство художника не спасли бы его в этих случаях от неизбежной неудачи.
У нас подобные ошибки, к сожалению, весьма нередки. Как пример резкого диссонанса между текстом и рисунками художника назовем иллюстрации Д. Митрохина к «Рассказам» Лескова («Academia»).
Трудно было сделать более неудачный выбор художника, а между тем никто не будет оспаривать графическое дарование Митрохина. Подобные примеры можно было бы значительно умножить, даже не выходя за пределы одного издательства.
Дело в том, что понятия «график» и «иллюстратор» слишком часто смешивают у нас. Между тем различать их совершенно необходимо. Книжный график — это, прежде всего, украшатель книги, декоратор ее страниц. Берет ли он при этом как элементы своей графики кое-что из сюжета книги, ее тематики или не берет, — по существу не меняет дела. Он остается украшателем, мастером книжного оформления.
Иное дело, когда художник пытается воплотить живые образы, возникшие в его сознании как реакция на чтение текста, воплотить со всею полнотой средств своего искусства, со всею доступной ему конкретностью и тем самым истолковать этот текст. В этом случае мы имеем дело с иллюстратором».
К сожалению, многие мастера книжного оформления берутся у нас за иллюстрирование, что приводит к самым отрицательным результатам.
При иллюстрировании некоторых произведений может быть дана не специально заказанная художнику иллюстрация, а подобранный из имеющихся уже произведений графики адекватный литературному произведению по характеру, по стилю и по направленности рисунок. Так, например, сборник публицистических произведений И. Эренбурга «Война» успешно можно иллюстрировать рисунками на соответствующие темы мастеров советской графики или мотивами «Окон ТАСС».