Книгопечатники во Франции и в Реймсе
Корпорации раннего Нового времени часто представляют как некий пережиток Средневековья, чей "золотой век" давно миновал и чье существование прекратилось бы само собой как у всякого случайно затянувшегося явления, если бы они не оказались инструментом в руках центральной власти, воспользовавшейся ими с вполне "корыстными" целями.
Такое отношение проявилось, как уже было отмечено, в недостаточном внимании к корпорациям этого времени, и прежде чем давать ему оценку, обратимся к примерам из реймсской истории: к книгопечатникам как представителям новой отрасли и к традиционному изготовлению шерстяных тканей, в производстве которых Реймс занимал одно из ведущих мест в королевстве.
Первые печатные прессы известны в Реймсе с середины XVI в., но устав реймсские книгопечатники получили лишь в 1623 г. История его создания подробно описана в королевском патенте: мастера книготорговцы, печатники, переплетчики Реймсского университета обратились к королю с просьбой о регламенте, подобном регламенту книготорговцев, печатников и переплетчиков Парижского университета, и представили статьи, которые в январе 1623 г. были направлены бальи Вермандуа или его наместнику в Реймсе с поручением оценить их, что и было сделано в феврале того же года.
По мнению наместника, следовало внести два изменения, касающихся правил приема мастеров: уменьшить сумму вступительного взноса с 25 до 15 турских ливров и добавить, что мастера принимаются "без выпивки" (без организации банкета), и взнос действительно был уменьшен. Людовик утвердил регламент в марте 1623 г., в мае 1625 г. он был зарегистрирован в Парламенте.
Реймсские мастера довольно редко обращались с просьбой о регламенте непосредственно к королю. Сам факт такого обращения показывает осознание своей "особости". Не зная позднейших экономических теорий, тесно связавших их с развитием капитализма, с его мануфактурной стадией, печатники осознавали свою особость как принадлежность к университету Реймса, а не к механическим искусствам. Эту позицию разделяли и все остальные печатники и настаивали на ней. В частности, парижские книгопечатники решительно отреагировали на эдикт 1581 г., действие которого распространялось на все ремесла, решительно заявив, что со времени появления искусства книгопечатания печатники наследовали положению университетских писцов, и "никогда искусство книгопечатания не входило в число механических ремесел", но пользовалось такой честью и славой, что многие весьма достойные люди, имеющие обширные познания, сами желали получить статус печатников.
Король согласился с тем, чтобы это искусство рассматривалось как "первое и самое выдающееся из всех прочих, от которого наши подданные получают огромную выгоду и пользу в образовании и учености"; подтвердил исключительное положение книгопечатников и словолитчиков: действие эдикта на них не распространялось.
Традиция включать в университетскую корпорацию не только преподавателей и студентов, но также и людей, обслуживавших учебный процесс, действительно существовала с давних времен. Все, кто участвовал в создании рукописных книг, были введены в университетскую корпорацию и пользовались соответствующими льготами, а университеты строго контролировали их работу.
Некоторые категории рукописных книг, в том числе учебные пособия и церковнослужебные книги нужны были не в одном, а в нескольких экземплярах, т.е. имели представление о тираже, как бы мал он ни был, но только типографский станок сделал возможным массовое (в средневековом смысле слова) производство. Рукописная книга не привлекала предпринимателей как способ извлечения прибыли, и с этой точки зрения она несопоставима с печатной, хотя лучшие образцы рукописных книг легко можно принять за печатные, а некоторые инкунабулы с их неровными строчками выглядят как манускрипты.
Тем не менее невидимое глазу изменение в способе нанесения чернил на бумагу совершило революцию, в основе которой лежало резкое ускорение всего процесса: уже в XV в. за день можно было напечатать 300 страниц, что было в 23 раза быстрее профессиональной переписки. Подобное ускорение, связанное с внедрением механизмов в производственный процесс, было известно не только этой отрасли. Подъемные и водооткачивающие машины изменили организацию горного дела, а механическая прялка перевернула сукноделие.
Рассмотрим качественно-количественные переходы с точки зрения развития типографской техники.
И. Гутенберг в середине XV в. изобрел отливку литер в специальных словолитных формах из особого сплава, состав типографской краски и печатный пресс. Пресс обслуживали два человека: батырщик наносил краску, а тискальщик нажимал рычаг и делал оттиск. Для обслуживания двух станков тоже было достаточно двух человек: в то время как один наносил краску на набор на первом станке, другой печатал на втором. Известно, что одну из самых знаменитых первопечатных книг - 42-строчную Библию Гутенберга - печатали, как удалось установить по особенностям набора, шесть человек на трех станках.
Оборудование самых первых типографий составляли один станок и один-два комплекта шрифтов; все это не покупалось, а изготавливалось исключительно на заказ. Особенно тонкой работы требовали литеры, способ изготовления которых первыми печатниками остался неустановленным, потому что техника хранилась в глубокой тайне. Шрифты, виньетки и гравюры составляли самую дорогую часть оборудования. Особым секретом был состав краски, которую типографы готовили по собственным рецептам и соответственно сорту бумаги. Около трети стоимости книги составляла стоимость переплета, и зачастую именно переплетчик продавал книгу. Прибыль книготорговца могла доходить до 50% от стоимости книги, при этом нормальным сроком распродажи тиража были 5, 10 и даже 15 лет.
Типографское оборудование и сырье были не просто относительно дороги, но изначально выступали как капитал, который нужно вложить в предприятие. В 1520-1540 гг. станок вместе со всеми принадлежностями к нему стоил 10-30 ливров, в конце столетия - 150 ливров и более (существенный рост даже с учетом революции цен). Стоимость оборудования средней типографии равнялась стоимости стада крупного рогатого скота; крупной - 800 ливров и более.
Критериями, определявшими масштаб типографской мастерской, были количество прессов, шрифтов и число наемных рабочих. В 1520-1530 гг. на один станок приходилось в среднем пять работников - это общее положение, зафиксированное в законодательстве. А в Руане в 1709 г. законодательно был установлен обязательный минимум в два пресса и четыре набора шрифтов, но если печатники декларировали три-четыре станка, это не означало, что все их прессы действовали.
Несмотря на двухсотлетний разрыв в датах, эти примеры поставлены рядом на законном основании: на протяжении трех столетий, вплоть до усовершенствования типографского станка Франсуа Амбруазом-Дидо в конце XVIII в., с технической точки зрения ремесло печатника было таким же, как и при своем появлении. Производственный процесс сам по себе вполне удовлетворялся двумя прессами, двумя работниками и четырьмя комплектами шрифтов, а в этом нет ничего такого, что решительно превосходило бы масштабы ремесленной мастерской. Существовало множество мелких типографий, в которых были один-два станка, мастер работал сам с помощью членов семьи, изредка нанимали всего лишь одного-двух подмастерьев.
В то же время уже с 20-х годов XVI в. появляются первые в типографской промышленности централизованные мануфактуры. В крупной типографии таких городов, как Париж и Лион, работали 20-25 наемных рабочих; в средней - 8-10, сам хозяин не работал. В провинциальных городах, например, в Руане начала XVIII в. - это 3-4 работника для вполне достойной типографии и 6-7 - для самой крупной.
Крупные типографии были созданы объективной возможностью разделения операций. Специализация, т.е. выделение новых профессий по мере усложнения производства, была хорошо известна средневековому ремеслу. Новые специальности могли не пересекаться в процессе производства с "материнскими" специальностями (пряничники и булочники), либо были естественной составляющей этого процесса (сукновалы, стригальщики, красильщики и др. в сукноделии). Рукописная книга также знала специализацию: надо было подготовить материалы (краски, пергамен, бумагу), разлиновать страницу и написать текст, нарисовать иллюстрации и выписать инициалы; затем сшить книгу, переплести ее и украсить переплет.
Первопечатные книги не могли участвовать в специализации, пока все ступени процесса были тайной и не выходили за рамки узкого круга посвященных, что, впрочем, длилось не слишком долго. Сначала отделились словолитчики, затем переплетчики. В последней статье устава лионских печатников 1541 г. сказано: поскольку ремесло словолитчиков "связано с искусством книгопечатания, но словолитчики не называют себя печатниками, и печатники не называют себя словолитчиками, эти статьи и ордонансы будут уместны как. для компаньонов и учеников словолитчиков, также и компаньонов и учеников печатников". Отдельную тему составляют отношения книгоиздателей и книготорговцев.
Возможность разделения труда на ряд последовательных операций внутри мастерской существовала с самого возникновения книгопечатания. Оно позволяло резко увеличить производительность (подобная практика существовала и в скрипториях, но не в таких масштабах), сохранив секреты профессии.
В техническом отношении возможно было разместить все этапы типографского производства на относительно небольшой площади, в одной мастерской (в сукноделии, например, выполнение всех операций требовало довольно много места). Сочетание с изначально крупными капиталовложениями, возможностью извлечения немалой прибыли создавало новую организацию производства, позднее названную централизованной мануфактурой.
Наравне с этим существовали объективные предпосылки и для специализации вне мастерской, для развития системы раздач: когда мелкие и средние типографии работали для крупных книготорговцев и предпринимателей, получая от них необходимые материалы и не участвуя в сбыте продукции.
Исходя из перспектив экономической истории, в области типографского дела наиболее интересны, конечно, крупные предприятия, давшие большую часть книжной продукции того времени, в том числе сохранившейся до наших дней, хотя мелких и средних типографий было намного больше. Если крупные книгопечатные предприятия в историографии традиционно приравниваются к мануфактурам, то мелкие столь же традиционно - к ремесленным мастерским. Так типографии оказываются в сфере влияния корпораций, с одной стороны, и привилегированных мануфактур, т.е. будущих (или уже настоящих) раннекапиталистических предприятий, - с другой.
Книгопечатники, работавшие в Реймсе, сами определили размеры своих мастерских: для того, чтобы работать самостоятельно, следует не только получить звание мастера по установленным правилам (обучение, работа подмастерьем, вступительный взнос), но и иметь в собственности как минимум два пресса (такое же количество прессов было установлено в это время в Париже, см. далее). Прессы должны быть надлежащим образом оборудованы, с хорошими шрифтами. Если у мастера только один пресс, он должен приобрети второй, с необходимыми для него шрифтами, иначе пусть идет работать по найму у других мастеров. Двое же мастеров не имели права объединяться в одной мастерской.
Оборудование задавало численность учеников: двое учеников - если в мастерской стояло два пресса, трое - если больше двух. Книготорговцы имели право держать только одного ученика. Как и во многих других профессиях, мастер мог взять второго ученика в последние полгода обучения первого. Это гарантировало мастеру, что он не останется без работника после того, как уйдет его ученик, и давало некоторую возможность увеличить общую численность работников в мастерской.
Нигде в регламентах не говорится о том, может ли мастер взять одновременно двух новых учеников, когда сроки обучения прежних подходят к концу, но само по себе отсутствие подобного запрета может послужить основой для предположения о том, что в какой-то момент у мастера оказывалось четыре работника, которым он не платил, напротив, каждый из них заплатил ему за свое обучение. Такая ситуация была весьма выгодна для мастеров и крайне невыгодна для подмастерьев-печатников.
Со спецификой профессии связано такое условие как грамотность учеников: принять в обучение могли только того, кто умел читать и писать; ученик не мог иметь семью.
Будущие печатники должны были учиться 4 года, книготорговцы и переплетчики - 5 лет, после чего следовало проработать подмастерьем еще 3 года для тех, кто учился 5 лет, и 4 года, соответственно, для учившихся не более четырех лет. Итого выходит по 8 лет обучения и работы в ремесле, прежде чем ученик станет мастером. Сокращать срок обучения или выкупать его запрещалось по любым причинам, в том числе из-за отсутствия ученика, под угрозой "астрономического" штрафа в 1000 ливров на первый раз и больших сумм в случае необходимости.
Если ученик убегал ("ученик, который воздерживается от дома своего мастера"), то на первый раз время его отсутствия удваивалось. Очевидно, что такой выход был намного выгоднее для мастера, чем возможный штраф, какого бы он ни был размера. Если же ученика во второй раз уличали в отсутствии, то наказывали запретом на профессию. Чтобы предупредить возможные злоупотребления, мастер обязан был сообщить синдику об отсутствии ученика, а синдик записывал это в книгу.
Равным образом в книгу (регистр) заносили сведения о поступлении ученика к мастеру. Сам прием должен был происходить в присутствии нотария, при этом оговаривались срок обучения и другие его условия. По окончании обучения на обороте свидетельства делали соответствующую запись.
От подмастерья, проработавшего соответствующий срок и пожелавшего стать мастером, требовали "достижения возраста, достаточного, чтобы быть принятым в качестве книготорговца, печатника или переплетчика", а синдик и его помощник должны были засвидетельствовать его пригодность. Подмастерье клялся, что будет "хорошо поступать и честно распоряжаться искусством книготорговца, печатника или переплетчика, хранить и соблюдать эдикты, постановления и регламенты" и передавал синдику 15 турских ливров (вместо предложенных изначально печатниками 25 ливров) на дела сообщества.
Обратим внимание, что в этой корпорации не было шедевра. Регламент не уточняет, как именно синдик и его помощник проверяли квалификацию будущего мастера, но если бы эта проверка представляла собой какую-то особую сложную, длительную и дорогую процедуру, она несомненно была бы подробно прописана.
Все перечисленные правила касались только обычных учеников. Сыновья мастеров, а также подмастерья, проучившиеся положенный срок в Реймсе и женившиеся на дочери мастера, принимались по их первой просьбе, без каких-либо вступительных взносов.
Корпорация устанавливала свою монополию: только книготорговцы, печатники или переплетчики и те, кто прошел обучение в Реймсе, "могут держать книжный склад или лавку, покупать для перепродажи оптом или в розницу переплетенные или белые (напечатанные с одной стороны листа) книги, часословы, требники, азбуки, романы, как новые, так и старые; ветхую или старую бумагу "в стопах" или старый пергамен, под угрозой конфискации и штрафа".
Уже упоминавшиеся синдик и его помощник управляли корпорацией. Мастера выбирали их на собрании, которое устраивалось ежегодно и без оплаты в ризнице приходской церкви св. Этьена "8 мая в 2 часа пополудни и не позднее". Сразу после выборов синдик и его помощник в присутствии сообщества должны были принести клятву перед бальи Вермандуа или его наместником в Реймсе, а также королевским прокурором, что будут выполнять свои обязанности хорошо и честно.
Синдик и его помощник обязаны были совершать досмотры, следуя эдиктам и регламентам, и докладывать бальи Вермандуа или его наместнику в Реймсе обо всех произошедших нарушениях. Все книги, привезенные в город местными или приезжими торговцами, следовало складировать в отведенном для этого помещении - в трактире Больших Жерновов, даже если они были предназначены частным лицам. Забрать их можно было только после досмотра, который синдик или его помощник должны были произвести в течение двух часов после того, как им сообщили о книгах.
Обнаружив нарушение, синдик и его помощник обязаны задержать товар и вызвать нарушителя в суд, чтобы там назначить штраф и конфисковать товар. Если же досмотр не был совершен, можно было продавать в розницу. Во время досмотра должностные лица не имели права покупать книги, пользуясь своим служебным положением (можно не раньше, чем через сутки). Ст. XXI повторяет еще раз: реймсские или приезжие купцы не могут забирать книги, пока они не досмотрены синдиком или его помощником, о чем выдается письменное свидетельство; наказание за несоблюдение этих правил - конфискация и произвольный штраф.
Регламент не определяет качество изготовленных или привезенных в город книг, он обращен исключительно против подделок и на поддержание общественного порядка: запрещено распространять книги, направленные против Бога и государства; такие, на которых не обозначены имена автора и издателя; нельзя изменять название, место издания, марку (издателя); запрещено печатать по образцам, принятым за пределами королевства (под заграничными образцами скорее всего следует понимать протестантскую литературу). В последнем случае, кроме конфискации, предусмотрен штраф в 3000 ливров на первый раз.
При обнаружении подделки синдику и его помощнику отходила треть конфискованных товаров. Запрещая всем книготорговцам, печатникам и переплетчикам подделывать книги, на которые имеется королевская привилегия, и покупать подделки у приезжих купцов, книготорговцам, печатникам и переплетчикам Реймса особо запрещали добиваться продления привилегий на издание книг, если только это не допечатка книг, срок привилегии на которые истек. За издание клеветнических книг или пасквилей мастеров наказывали как нарушителей общественного спокойствия, лишали всех привилегий и иммунитетов и налагали запрет на профессию.
Синдик и его помощник контролировали также печатную продукцию других реймсских мастеров - продавцов гравюр, обивщиков и др., чтобы те не печатали и не продавали "распутные картинки". Эти мастера не могли печатать тексты, в их мастерских не должно было быть букв, а их прессы для иллюстраций должны быть хорошо оборудованы.
Несмотря на подробно расписанные обязанности синдика и его помощника, в регламенте есть и обобщающая статья: они должны контролировать точное соблюдение регламента в соответствии с его формой и содержанием под угрозой 1000 ливров штрафа на первый раз. Видимо, такую сумму считали достаточной, чтобы навсегда отбить охоту к каким-либо нарушениям правил, поскольку наказание для второго раза не предусматривается.
Приезжие купцы не могли держать в Реймсе лавку, магазин или типографию, не должны были рекламировать свои книги через факторов или других посредников; время их пребывания в городе было ограничено тремя неделями, включая все возможные отсрочки, в том числе день, когда книги распаковываются и проверяются; по истечении трех недель товары изымались, а на купца накладывался произвольный штраф.
Возвращаясь к количественным критериям, ограничивавшим мастера, следует сказать о запрете иметь и держать более одной лавки и типографии, исключая тех, кто ограничивается продажей. Мастерам также было запрещено иметь передвижную лавку и выставлять свои товары на прилавках (вероятно, на рынке) под угрозой конфискации и произвольного штрафа.
Ряд статей посвящен разносной торговле в городе. Разносчики не могли держать учеников, лавку или типографию, заказывать от своего имени издания. Они торговали лишь определенными товарами: календарями, эдиктами, небольшими книгами, не более 12 листов, брошюрованными или переплетенными бечевкой. Наказание - конфискация товара и 10 экю штрафа.
Тираж не ограничивался ни нижним, ни верхним пределами. Известно лишь о шести обязательных экземплярах, четыре из которых остаются типографам: книготорговцу, мастеру печатнику, корректору и подмастерьям. Они обязаны были представить эти экземпляры заказчику, который должен был оплатить их. Если же заказчик отказывался, типографы могли распоряжаться ими по своему усмотрению.
Служили ли эти книги чем-то вроде гарантированной частичной оплаты их труда? Известно, что те, кто оставлял себе более четырех экземпляров, наказывались "как нарушители ордонансов". Один экземпляр каждой книги в течение недели после издания вручался синдику "на дела сообщества", и прежде чем книга выставлялась на продажу, еще один экземпляр, обязательно переплетенный, передавался в зал совета президиального суда Реймса.
В зарубежной историографии создание печатниками и книготорговцами корпораций рассматривается как естественное проявление "профессиональной солидарности". Отечественные исследователи отмечали, что первых печатников нередко принуждали вступать в другие цехи, но о цеховых (корпоративных) организациях самих печатников говорили редко, возможно, по той причине, что корпорации, однозначно оцениваемые для этого периода как консервативные структуры, не вязались с обликом книгопечатания как передовой отрасли производства, одной из тех, в которых развивались раннекапиталистические отношения.
Тем не менее в начале XVII в. 12 французских городов, не считая Парижа, имели регламенты для печатников, среди них не только Лион и Реймс, но и Анжер, Бордо, Дижон, Метц, Нант, Пуатье, Тулуза и др. Установка реймсских мастеров на парижские нормы и традиции и их обращение к парижскому регламенту как образцу требуют сравнения этих текстов и правил. Несмотря на ориентацию некоторых реймсских ремесел на Лион, городскому книгопечатанию было далеко до лионских типографий.
Парижский регламент, на котором основан устав реймсских печатников, относится к июню 1618 г. Не останавливаясь подробно на этом тексте, отмечу, что реймсские мастера лишь несколько изменили порядок статей и ряд формулировок, и охарактеризую отличия, которых немного.
В частности, статья об авторах и корректорах, которым не разрешается заниматься изданием и продажей книг, только в реймсском уставе имеет продолжение, относящееся к сыну мастера или человеку, прошедшему обучение, и разрешающее им выбирать занятие. У парижских печатников на один обязательный экземпляр больше: они передавали два экземпляра каждой напечатанной книги в королевскую библиотеку. В меньшую сторону отличались размеры брошюр у разносчиков: 8, а не 12 листов. Запрещая иметь более одной лавки и типографии, строго определяли место их расположения: в университете, выше улицы Сент-Ив и в пределах Дворца правосудия, но не в ином месте. Этот запрет повторялся и позднее.
Одно из наиболее существенных различий связано с допустимым количеством мастеров в парижской корпорации: в течение года можно было принять лишь одного мастера в каждую из трех специальностей, и чтобы оказаться принятым, мастер предварительно - за год - обязан представиться и его имя должны занести в регистр сообщества.
Ограничение не распространялось на сыновей мастеров, а объяснялось тем, "чтобы предотвратить злоупотребления, беспорядки и смуты, которые постоянно вызываются изданием бесконечных возмутительных книг и клеветнических пасквилей, по причине большого числа книготорговцев, печатников и переплетчиков, которые есть сейчас в королевстве и, особенно, в Париже, где злоупотребления так часты". У парижского синдика четверо помощников, двое из которых сменялись ежегодно, одного выбирали книготорговцы, другого печатники. Синдик и его помощники досматривали всю печатную продукцию, но они не были ограничены во времени проведения досмотров.
Две статьи парижского устава посвящены правилам оценки книг, прессов и шрифтов. Оценивать и описывать книги имеют право только книготорговцы, но покупать их они сами могут лишь на торгах и лишь как последний покупатель, предлагающий наибольшую цену. Прессы и шрифты могли оценивать два мастера печатника, и никто кроме них.
Парижские печатники и книготорговцы еще с конца XV в. специализировались на молитвенниках, чему покровительствовали государство и церковь. Все печатавшие литургическую и иную церковную литературу получали большие прибыли. Впрочем, необходимость в значительных изначальных капиталах, замедленный оборот средств существенно повлияли на то, что представители книжного дела занимали весьма скромное место среди ремесленников и торговцев даже в XVII в.
В целом регламент реймсских книготорговцев и печатников, почти дословно скопированный с парижского, по своему содержанию мало чем отличается от уставов других ремесленных корпораций, а установленные ограничения никак не позволяют говорить о решительном разрыве с традициями ремесленных мастерских и о мануфактурном производстве. Тем не менее различия есть, и весьма существенные, но они заключаются не в масштабах и не в технологии, а в отношении к нарушению правил.
От традиций, принятых в других ремеслах, самым решительным образом отличается система наказаний; прежде всего тем, что очень многие штрафы или наказания определяются не регламентом, а иначе. Первый способ - ссылка на другие постановления и документы: эдикт 1572 г.; ордонансы; эдикты и постановления Парламента; привилегии на книги.
Второй - когда говорится о произвольном штрафе либо просто о "штрафе", точный размер которого определял, скорее всего, суд. Конечно, оба варианта были известны ремесленным регламентам, но здесь их слишком много, и даже в случае с нарушением монополии мастеров - едва ли не самым принципиальным для всех корпораций - также говорится о "штрафе" без указания его размера.
Кроме того, наказанием нередко становится конфискация книг. Зная специфику книжного дела, можно утверждать, что конфискация книг очень близка к запрету на профессию, представляя собой, как минимум, первый его этап, лишающий мастера огромных средств. Лишение права заниматься ремеслом также было не редкостью: оно применялось к ученику, второй раз сбежавшему от мастера; к мастеру, напечатавшему книги, расцененные как пасквили.
В-третьих, многие требования вообще не сопровождались никакими угрозами: регламент называет норму и определяет, что она должна быть выполнена, либо объясняет, как следует поступить, чтобы выполнить ее, но не говорит, какими будут последствия ее невыполнения. Именно так выглядят весьма серьезные нормы о двух прессах, о запрете авторам или корректорам совмещать свою профессию с изданием книг или торговлей ими и некоторые другие.
В-четвертых, ни разу не говорится о разделе штрафов между корпорацией и властями. Раздел должен был происходить, ибо ни та, ни другая сторона не могли допустить своего "неучастия" в штрафе, но определяли эту пропорцию, вероятно, на судебном заседании. Единственный раз, когда выделяется часть конфискованного товара, она предназначается синдику и его помощнику в качестве платы за досмотр.
Наконец, отсутствуют наказания за невыполнение традиционных "общественных нагрузок", в частности, неучастие в собраниях. Вообще нет статей о похоронах мастеров и общих службах, потому нет и штрафа за отсутствие на них.
Все это весьма похоже на то, что печатники еще не успели выработать собственные традиции, и не могли пока что определить, какая сумма их устроит в том или ином случае. Они знают, что надо наказывать, но еще не имеют опыта, как именно. Или они редко сталкивались с нарушениями правил, в том числе - крайне важных, таких как монополия мастеров.
И последнее. С точки зрения создателей устава, некоторые нарушения все-таки превосходят все мыслимые границы, поэтому за них полагается такой штраф, который должен был раз и навсегда исключить саму мысль о возможности противодействия. Подобная правовая "наивность" также может свидетельствовать о новизне ситуации (для печатников).
Речь идет о штрафах в 1000 и 3000 ливров, которые существовали в парижском регламенте печатников и именно оттуда были перенесены в реймсский устав. К штрафу в 3000 ливров приговаривали за создание книг по правилам, принятым за пределами Французского королевства, и вообще за подделку книг. Штрафы в 1000 ливров: для синдика и его помощника, не пресекших должным образом нарушение регламента, и для мастеров, допускающих сокращение срока обучения за деньги. Такие штрафы - это угрозы, весьма серьезные и не имеющие аналогов в других регламентах, а нарушения выглядят несравнимыми друг с другом.
Присяжные всех ремесел приносят клятву, что будут внимательно следить за соблюдением правил, и этим дело ограничивается в большинстве случаев. Здесь можно предполагать нечто большее, чем традиционную заботу о порядке в ремесле - беспокойство об общественном спокойствии. Что же касается несоблюдения сроков обучения, то обычно за это взимали небольшой (как минимум - сопоставимый со всеми остальными) штраф. Традиционно регламенты называют минимальный срок, а ученик и мастер могут договориться об ином, если придут к согласию относительно платы за обучение. Можно предположить особую заинтересованность печатников в учениках: видимо, не так много было желающих, точнее даже способных выучиться этому ремеслу.
Полицейское урегулирование в целом занимает большое место в этом регламенте. Качеству работы уделено принципиально меньшее место: сказано лишь о должном оборудовании прессов у самих типографов и в мастерских продавцов гравюр. Запрещается не некачественная, а поддельная или богохульная продукция, за которую мастера наказываются как нарушители общественного спокойствия.
На реймсских печатников распространялось действие общих законов и постановлений, принятых впоследствии, но они требовали коррекции применительно к местным условиям. В 1749 г. бальи Реймса подписал ордонанс, который конкретизировал общий регламент и постановления для городских книготорговцев и печатников. Он состоит из 11 положений, основное содержание которых сводится к запрету печатать и распространять печатную продукцию любого рода, включая библиотеки после смерти их владельцев, без соответствующего разрешения бальи и досмотра синдиком корпорации и его помощником.
Наказание: конфискация, лишение полученных ранее прав и привилегий, закрытие лавок и штрафы, из которых названы лишь два: 200 ливров за издание постановлений Парижского парламента или высшего податного суда (Налогового двора) без соответствующего разрешения; и 50 ливров за издание и вывешивание плакатов и другой печатной продукции без соответствующего разрешения. В остальных случаях ссылаются на другие постановления или говорят о штрафе, не указывая сумм, хотя есть нормы, за нарушение которых уставом не предусмотрено никакого наказания (в отношении библиотек).
Штраф в 500 ливров и полугодовой запрет на профессию и даже лишение метризы налагались за работу вне дома, где проживает мастер, за работу за закрытой дверью, за наличие черного хода. Место проживания печатника обязательно должно быть обозначено на его продукции. На доме печатника, расклейщика афиш и разносчика должны быть вывески с указанием их имени и статуса, разносчик должен был также иметь клеймо или кожаную нашивку на одежде.