Техника письма книг в Древней Руси

Определенные данные о технике письма в XI-XIV вв. можно получить, исследуя изображения пишущего человека, содержащиеся в древнерусских книжных миниатюрах этого времени. Они дают некоторые представления о том, каким образом писцы располагали пергамен при письме, как держали перо, каким инструментарием пользовались в процессе работы и т.д. Если иконография писцов раннесредневековых латинских и греческих кодексов достаточно хорошо изучена в зарубежной (А. Мартен, И. Прохно, Г. Фихтенау, Б. М. Мецгер, А. М. Френд, К. Вейцман) и отчасти отечественной (В. И. Мажуга) историографии, то подобные исследования памятников изобразительного искусства Древней Руси XI-XIV вв. еще не предпринимались. Ни в коей мере не претендуя на всестороннее освещение данной темы, мы попытаемся обрисовать некоторые наиболее важные стороны техники письма XI-XIV вв. по сохранившимся изображениям авторов и писцов в книжных миниатюрах этого времени.

Считается, что писцы писали в разлинованных тетрадях (по преимуществу 8-листных), имевших специальные буквенные сигнатуры, позволявшие избежать путаницы при переплетении. Отдельные наблюдения над древнерусскими пергаменными кодексами позволяют судить о том, что расчерчивались одновременно по два развернутых пергаменных листа, наложенных друг на друга, т.е. за один присест разлиновывалось сразу полтетради (4 листа in-2°). Были ли листы тетрадей в процессе письма предварительно скреплены тем или иным способом — неизвестно.

Евангелист Лука Добрилова евангелия с коротким разлинованным свитком

В. И. Мажуга приводит данные о предварительном креплении тетрадей в процессе переписки латинских кодексов конца VIII-XI в. с помощью ленты или специальной подвески¹Мажуга В. И. О технике средневекового латинского письма. 1. С. 299. Примеч. 5-7.. Изображения писцов в древнерусских лицевых кодексах XI-XIV вв. не дают никаких данных для таких заключений.

Подобно раннесредневековым изображениям писцов в латинских и греческих кодексах²Мажуга В. И. Изображение писцов в искусстве раннего средневековья. С. 276—277; , персонажи древнерусских миниатюр пишут в «длинных античного вида свитках», в уже переплетенных кодексах, тетрадях, а также свитках, напоминающих короткие средневековые грамоты. Самое раннее изображение «коротких» свитков находим в миниатюре «Евангелист Иоанн и Прохор» Остромирова евангелия 1056-1057 гг. Один из свитков помещается на коленях у пишущего Прохора. Другой свиток лежит на столе под пюпитром с установленным на нем кодексом. Короткий же, но разлинованный свиток держит на коленях евангелист Лука на миниатюре Добрилова евангелия 1164 г.

Евангелисты Марк и Лука. Миниатюра Спасского евангелия XIII в.

Евангелист Иоанн Евангелия Третьяковской галереи: мотив демонстрации текста

Античного типа свиток, развернутый таким образом, что написанный на тем текст демонстрируется зрителю, изображен в руках евангелиста Иоанна в так называемом Университетском евангелии ок. 1220 г. Длинный свиток, обращенный также «текстом» к зрителю, помещается на миниатюре «Царь Давид пишет Псалтирь» Хлудовской (Симоновской) псалтири конца XIII в. На миниатюре «Евангелисты Лука и Марк» так называемого Спасского евангелия первой четверти XIII в. изображены два свитка этого же типа: один закреплен на пюпитре, стоящем перед Лукой, другой лежит на коленях у Марка. Положение обоих свитков противоестественно. Свиток Луки расположен на пюпитре так, что с него невозможно переписывать текст, свиток Марка лежит горизонтально у него на коленях и по нему невозможно писать.

Такое положение обоих свитков, не отражая акта писания, представляется идеальным для демонстрации их «текста» зрителю. Однако никакого текста (кроме горизонтальных полос, обозначающих разлиновку (?) или строки текста), они не содержат. Это наводит на мысль, что миниатюра была скопирована с неизвестного византийского оригинала, представлявшего неясный для древнерусского писца греческий текст на свитках, схематически переданный лишь строками разлиновки. По мнению В. Г. Пуцко, миниатюры Спасского евангелия и некоторых других кодексов XIII в. были изготовлены греческим мастером, работавшим в ростовском скриптории³Пуцко В. Г. Византийские художники-иллюминаторы славяно-русских рукописей начала XIII века // Сообщ. Ростовского музея. Ростов, 2000. Вып. 10. С. 77-85, особенно С. 81-83..

На миниатюре Мстиславова евангелия ок. 1103-1117 гг. евангелист Матфей держит в руках переплетенный (?) кодекс с позолоченным обрезом. Евангелист Иоанн миниатюры Милятина евангелия изображен пишущим в полураскрытом разлинованном кодексе, переплетенном и покрытом светло-коричневой кожей. По-видимому, в переплетенном же кодексе, обращенном текстом к зрителю, пишут евангелисты Иоанн и Марк на миниатюрах Евангелия Государственной Третьяковской галереи конца XII — начала XIII вв.

В отношении ряда миниатюр трудно утверждать, изображены ли на них книга, тетрадь или один несогнутый лист пергамена. Таковыми являются изображения на миниатюрах «Евангелист Марк» Остромирова евангелия, «Евангелисты Лука и Марк» Спасского евангелия (в разлинованной тетради или кодексе пишет Лука), «Евангелист Матфей» Евангелия Третьяковской галереи (Матфей пишет либо в нераскрытой тетради, либо на отдельном листе пергамена, лицевой стороной обращенном к зрителю).

ЦарьЕвангелист Марк. Миниатюра греческого Евангелия IX в. Евангелист изображен сидящим перед пюпитром, опустив на колени руку с пером

По наблюдениям В. И. Мажуги, на миниатюрах раннесредневековых латинских кодексов конца VIII-XI вв. изображены «два основных вида опоры для пергаменной тетради: при письме писцы кладут тетрадь либо на приспособление, которое пишущий в сидячем положении подпирает коленями и которое в наиболее простом варианте имеет вид... доски, либо они кладут тетрадь на наклонную поверхность... пюпитра». На византийской книжной миниатюре X-XIII вв. имеются изображения трех видов опоры для писчего материала: доска, положенная на колени⁴См.: Лихачева В. Д. Византийская миниатюра: Памятники византийской миниатюры IX-XV веков в собраниях Советского Союза. М., 1977. Табл. С. 18, 20 (Апостол с Апокалипсисом 1072 г.); С. 41 (Евангелие XIII в.)., отдельно стоящий пюпитр и колено писца, свободное от приспособлений для письма. По наблюдениям А. М. Френда, византийские миниатюры с изображениями евангелистов иконографически восходят к античным скульптурным портретам поэтов и философов.

Царь Давид пишет Псалтирь. Миниатюра Хлудовской псалтири конца XIII в.

Практически на всех древнерусских миниатюрах XI-XIII вв. в качестве единственной опоры для писчего материала фигурирует колено. Однако существуют изображения, в которых материал для письма как бы вовсе лишен опоры, а писцы держат пергамен на весу, придерживая его сверху, снизу или посередине левой рукой. На миниатюрах Университетского евангелия и Хлудовской псалтири пишущий без опоры в античного типа свитке зажимает нижнюю его часть между колен, а верхнюю кладет на предплечье левой руки, придерживая верхний край пергамена пальцами. Письмо в подобной позиции технически невозможно. Даже некоторое натягивание писчего материала путем зажимания его пальцами руки сверху и коленями снизу не позволило бы избежать его прогибания в процессе нанесения буквенных знаков. Поэтому такого типа изображения следует признать весьма условными, ориентированными на демонстрацию «текста» зрителю.

По наблюдениям А. Мартена, наиболее характерным для миниатюр латинских кодексов XII-XIV вв. было изображение писца пишущим на горизонтальной поверхности доски с опорой на колено и смотрящим на пюпитр с установленным на нем переписываемым текстом. Свиток или кодекс, лежащий на пюпитре и служащий образцом для вновь переписываемой рукописи, имеется практически во всех изображениях акта письма на древнерусских миниатюрах XI-XIII вв. Однако практика писания на пюпитре на Руси в отличие от Западной Европы и Византии, скорее всего, не прижилась. Видимо, здесь использовались только пюпитры для чтения (аналои).

Евангелист Лука. Миниатюра Мстиславова евангелия, 1103-1117 гг.

Пюпитр для чтения с установленным на нем кодексом или свитком рядом с пишущим на коленях писцом изображен в подавляющем большинстве древнерусских кодексов. Евангелист Лука на миниатюрах Остромирова и Мстиславова евангелий не изображен пишущим, однако он стоит лицом к пюпитру для чтения. Евангелист Лука на миниатюре Евангелия конца XII — начала XIII в. сидит перед пюпитром, очиняя перо. Евангелист Матфей Спасского евангелия сидит с пером перед пюпитром, но не пишет. Пюпитры изображены таким образом, что более всего напоминают подставку для свитка или кодекса, демонстрируемого зрителю. Форма пюпитров не отличается большим разнообразием: их столешницы поддерживаются одной, как правило, витой ножкой. Верхняя часть пюпитра, стоящего перед евангелистом Иоанном Университетского евангелия ок. 1220 г., поддерживается декоративной ножкой в виде стилизованного животного (собаки? льва?), голова которого находится непосредственно под столешницей. В. Д. Лихачева отмечает, что «такая форма пюпитра [в виде головы и туловища животного] часто встречается в миниатюрах с изображением евангелиста Иоанна».

Греческое Евангелие РНБ. XI в. Справа от Евангелиста Иоанна пюпитр для чтения, столешница которого крепится на ножке в форме рыбы

В ее альбоме представлено цветное воспроизведение миниатюры «Евангелист Иоанн» из Евангелия XI в. Публичной библиотеки, на которой столешница пюпитра поддерживается ножкой в виде стоящей на голове рыбы⁵Лихачева В. Д. Византийская миниатюра. С. 29.. Малая устойчивость таких пюпитров со столешницей на одной ножке исключает возможность использования их для письма в реальной практике. Как было показано выше, древнерусские миниатюры демонстрируют также полное незнакомство писцов с другими, типичными для Западной Европы и Византии приспособлениями для письма, в частности, с доской (prospera). Некие, напоминающие западноевропейские и византийские наколенные доски, изображения появились в древнерусских книжных миниатюрах XIV в., хотя прямых аналогов им нет. Это позволяет предположить, что древнерусские писцы могли пользоваться какими-то иными приспособлениями. Изображения процесса письма на весу, когда писчий материал поддерживается сверху предплечьем и пальцами левой руки, а снизу коленями писца, отражают, скорее всего, неверную интерпретацию древнерусскими миниатюристами сложившейся уже в каролингскую эпоху иконографической традиции. Не исключено, что «писание на весу» на почти вертикально стоящем на коленях материале для письма является ошибочным истолкованием изображений латинских и византийских наколенных досок (prospera) со свитком или кодексом, не применявшихся в Древней Руси. Конечно, данью иконографической традиции были и изображения «античных» длинных свитков, а также кодексов и свитков с евангельским «текстом», демонстрируемым зрителю.

Письмо с опорой на колени, систематически изображаемое древнерусскими миниатюристами, могло быть технически осуществимо только при написании в предварительно скрепленных каким-то образом тетрадях, положенных друг на друга стопкой. Косвенно наше предположение подтверждается изображением нераскрытой тетради (или все-таки отдельного листа?) на миниатюре «Евангелист Матфей» Евангелия Третьяковской галереи конца XII — начала XIII в., а также традицией изображать писцов оставляющими тетрадь полусогнутой во время работы. Полностью развернутую (на 90°) тетрадь невозможно было бы удержать во время письма на коленях, особенно если ее листы были большого формата. Впрочем, В. И. Мажуга иначе объясняет изображения полусогнутых тетрадей в латинских кодексах конца VIII-XI в. Он считает, что такое их положение отражает свойственную пергамену упругость: «...однажды согнутые листы тетрадей трудно было выровнять на сгибе, а чтобы они не слишком выгибались, приходилось оставлять тетрадь в полусогнутом виде».

Пюпитры древнерусских миниатюр изображались установленными на столы или тумбы с горизонтальным верхом. Форма их верхней доски различна: прямоугольная, почти квадратная, круглая или овальная. Столы и тумбы, вероятно, были очень низкими: их столешницы почти всегда расположены на уровне колен писца. Такими же низкими и сравнительно широкими изображались столы и тумбы на миниатюрах византийских кодексов IX-XV вв. Миниатюристы латинских раннесредневековых рукописей, напротив, изображали столы и тумбы узкими и высокими. Пюпитров для чтения на них нет. Самый низкий стол, скорее, табурет, установлен перед Прохором миниатюры Остромирова евангелия. Прохор сидит с поджатыми под себя ногами и пишет в короткий свиток, лежащий у него на коленях. На поверхности стола помещается чернильница с двумя отверстиями (одно, вероятно, для киновари, другое — для обычных чернил). На той же миниатюре изображены еще один низкий столик, на котором установлен пюпитр с развернутым кодексом, и стоящая за столиком тумба с письменными принадлежностями (отдельно взятый лист пергамена или короткий свиток (?), а также перо (?) и нож (?). Внутри тумбы помещена чернильница в виде кувшинчика с высоким узким горлом. Стол и тумба имеются также на миниатюре Спасского евангелия «Евангелисты Марк и Лука». Тумба с раскрытой дверцей и инструментарием писца внутри нее расположена перед Лукой. На тумбе закреплен пюпитр с развернутым на 90° кодексом. Под пюпитром лежат разного рода писчие принадлежности, в том числе двойная (для киновари и обычных чернил) чернильница. Марк изображен сидящим перед столом и обмакивающим перо в чернильницу. На столе евангелиста помещается пюпитр со свитком. На поверхности стола под пюпитром лежат различные принадлежности для письма.

Низкий стол на четырех ножках изображен стоящим перед евангелистами Лукой (Остромирово, Мстиславово, Добрилово евангелия) и Иоанном (Университетское евангелие), а также на всех четырех миниатюрах Евангелия Третьяковской галереи.

Евангелист Иоанн. Миниатюра Спасского евангелия XIII в.

Тумбы с раскрытыми дверцами имеются на миниатюрах «Евангелист Матфей» Мстиславова и Спасского евангелий. На обеих тумбах установлены пюпитры. Тумба перед Матфеем Спасского евангелия в отличие от других изображений этого типа очень высока: ее верхняя крышка находится на уровне груди, а не колен пишущего. Раскрытые дверцы тумбы демонстрируют наличие в ней четырех полок для различного инструментария и утвари. Очень похоже, что тумба Матфея Мстиславова евангелия имеет не распахивающуюся двустворчатую дверцу, а дверцу, задвигающуюся влево. Неясно, тумба или стол находится перед пишущим царем Давидом миниатюры Хлудовской псалтири. Пюпитра для чтения здесь нет. Ни стола, ни тумбы, ни пюпитра не видим и на миниатюре Милятина евангелия.

Древнерусские миниатюры демонстрируют два типа чернильниц: для непосредственного письма и для хранения чернил. Чернильницы второго типа чаще изображаются стоящими на внутренних полках тумбы, реже — на поверхности столов и тумб. Наиболее распространенная форма таких чернильниц — в виде воронкообразных кувшинчиков с узким горлом и круглой крышкой. На миниатюре «Евангелист Матфей» Мстиславова евангелия изображены две чернильницы в виде кувшинчиков. Обе заполнены чернилами примерно наполовину. «Прозрачность» этих чернильниц позволяет предположить, что они могли быть изготовлены из стекла.

Формы чернильниц, используемых непосредственно для письма, различны: имелись прямоугольные с двумя отверстиями (для обычных чернил и киновари), в виде металлической чаши, овальные (с одним и двумя отверстиями для чернил и киновари). Чернильницы для письма изображены стоящими на поверхности стола или тумбы.

На столе евангелиста Луки Остромирова евангелия изображены два свитка, пенал (?), губка (?) и пемза (?), циркуль, линейка (?) и стеклянная чернильница без крышки, заполненная наполовину. На столешнице тумбы евангелиста Матфея Мстиславова евангелия помещаются две трости (два пера?), ножницы, циркуль (?), лист пергамена или короткий свиток, а также специальный нож для нанесения ограничительных точек при разлиновке. Подробно инструментарий писца изображен на миниатюре «Евангелист Матфей» Спасского евангелия. На верхней полке тумбы находятся циркули (?), на второй — раскрытый пенал, на третьей — прямоугольная чернильница для письма, на нижней — кувшинчик с круглой ручкой для хранения чернил, нож или шило, а также циркуль. На тумбе евангелистов Марка и Луки Спасского евангелия имеются две овальные чернильницы с тремя отверстиями — для киновари, обычных чернил и перьев (в центре), нож, циркуль, а также некий инструмент, по форме напоминающий колесико для нанесения точек перед разлиновкой. Внутри тумбы, на которой установлен пюпитр Луки, видны стеклянный (?) кувшинчик для хранения чернил и уже переплетенный кодекс.

Орудия для письма в большинстве случаев изображены на древнерусских миниатюрах XI-XIII вв. весьма условно, в виде прямых палочек. Неясно, какой инструмент держит в правой руке пишущий: птичье перо (penne avis) или калам (трость, calamus, arundo). Как известно, калам для письма текстов в Древней Руси не употреблялся⁶См., например: Карский Е. Ф. Славянскя кирилловская палеография. С. 129. Впрочем, И. А. Шляпкин высказывал предположение, что древнерусские уставные тексты могли быть написаны тростниковым пером с тупым расщепом (см.: Шпяпкии И. А. Русская палеография. По лекциям, изданным в Санкт-Петербургском археологическом институте. СПб., 1913. С. 95-96).. Однако как дань иконографической традиции⁷По мнению О. А. Добиаш-Рождественской, птичье перо появилось в иконографии ирландских Евангелий VIII-IX вв. в изображениях евангелиста Иоанна. Остальные евангелисты вплоть до XI в. изображались пишущими каламом (см.: Добиаш-Рождественская О. А. История письма в средние века: Руководство к изуч. латинской палеографии. М., 1987. С. 50). Б. Бишов показал, что наиболее ранние упоминания птичьего пера как орудия для письма относятся к VII-VIII вв. По данным В. И. Мажуги, уже в IX в. калам практически не употреблялся западноевропейскими писцами, работавшими на территории «к северу от Альп». В Европе для письма использовали перо ястреба, пеликана, лебедя, вороны, утки, но чаще в ход шли наиболее прочные и эластичные гусиные перья. он изображен в руке Прохора и евангелиста Марка на миниатюрах Остромирова евангелия. Две трости (?) лежат на столешнице тумбы перед евангелистом Матфеем Мстиславова евангелия.

Тростью пишет евангелист Лука Добрилова евангелия. Весьма условно изображены орудия для письма евангелиста Иоанна Университетского евангелия ок. 1220 г.: одним из них он пишет в свитке, два других воткнуты в округлые и схематично переданные чернильницы. Тем не менее, наиболее вероятно, что на этой миниатюре также представлены изображения трости. Выраженное изображение пера находим на миниатюрах Спасского евангелия начала XIII в., Хлудовской псалтири и на миниатюре «Евангелист Лука» Евангелия Третьяковской галереи. Во всех перечисленных случаях орудия для письма имеют слабо выраженную серповидную форму, отличающую их от прямых палочек-каламов. Представляет интерес, что Лука изображен очиняющим перо специальным перочинным ножом. Тип евангелиста, очиняющего перо, получил распространение в иконографии примерно с 870 г. Перо или калам держат в руках остальные евангелисты миниатюр Евангелия Третьяковской галереи: эти орудия для письма изображены весьма условно. Сомнения вызывает идентификация орудия для письма в правой руке евангелиста Иоанна Милятина евангелия. Слегка округлый и раздвоенный его конец, обращенный тупой стороной к евангелисту, позволяет склониться к мнению, что здесь изображен скорее калам, нежели птичье перо. Все изображения пера в древнерусских миниатюрах демонстрируют его полностью лишенным опахала. Источники второй четверти XVII в. сообщают о срезании опахала вместе с верхней частью ствола и о заполнении образовавшейся полости чернилами: «... И верх у него (у пера) творить пол. И чиненыи конец наложит перстом вторым правые руки, и пишет страницу всю. И как последнее слово, на последней строце напишет, и в пере чернило изоидет все, и не останется ничто ж»⁸Свод письменных источников по технике древнерусской живописи Т. 1, кн. 1. С. 97.. Неясно, существовала ли подобная практика ликвидации волосистой части пера в Древней Руси XI-XIV вв., так как письменных свидетельство об этом нет.

Пишущие евангелисты в подавляющем большинстве древнерусских миниатюр изображены сидящими на высоких резных скамьях без спинок, на которые положены специальные подушки в форме валика. Исключение составляют миниатюры Евангелия Третьяковской галереи: евангелисты изображены здесь сидящими на высоких орнаментированных седалищах с подлокотниками, форма которых напоминает массивные кресла. Как уже говорилось, пишущий Прохор миниатюры «Евангелист Иоанн и Прохор» Остромирова евангелия сидит, поджав под себя ноги, на подушке, лежащей на полу. Представляет интерес, что византийская книжная миниатюра с XI в. демонстрирует евангелистов сидящими не только на скамьях, но и на высоких стульях с высокой спинкой и прямыми или перекрещенными ножками.

На наиболее ранних древнерусских миниатюрах XI-XII вв. изображены евангелисты, ноги которых поставлены на коврик, а не на специальную скамеечку, как это было принято в иконографии евангелистов раннесредневековых латинских и греческих кодексов. Скамеечки встречаются на миниатюре «Евангелист Матфей» Спасского евангелия, на миниатюрах Евангелия Третьяковской галереи и Хлудовской псалтири. Не исключено, что отсутствие скамейки под ногами пишущего свидетельствует о том, что в реальной практике Древней Руси такие приспособления не употреблялись. Коврики вместо скамеек появились под ногами евангелистов древнерусских миниатюр в качестве дани иконографической традиции, демонстрируя интерпретацию неясных и не употреблявшихся при письме приспособлений.

Таким образом, изображения формы писчего материала, вида опоры, на которой он расположен, утвари и инструментария писцов, а также их позы при письме на древнерусских миниатюрах XI-XIII вв., скорее всего, не соответствовали реальной практике книгописания. Тем не менее, заслуживают внимания изображения писцов, пишущих в полусогнутых тетрадях, лежащих на коленях. Реальное положение писчего материала, когда тетрадь или свиток находятся прямо перед пишущим, не оставляет сомнений в том, что в процессе работы древнерусские мастера располагали их именно так. При этом маловероятно, чтобы они писали, используя специальные наколенные доски («просперы») или скамеечки для ног. Видимо, в период становления отечественного книгописания (XI-XIII вв.) древнерусские писцы не следовали практике письма на невысокой горизонтальной или наклонной поверхности, свойственной западноевропейским и византийским скрипториям этого же и предшествующего времени.

Сказанное свидетельствует о крайне низком уровне организации книгописания в Древней Руси XI-XIII вв.. Плохое освещение, холод и зной, работа во время болезни, состояние эмоциональной подавленности, пьянство, сонливость, использование для письма негодных орудий, средств и материалов, отвлекающие беседы не могли не сказаться на качестве письма. В связи с этим особую палеографическую проблему составляет изучение внешних признаков основного текста и дневниковых записей, сделанных одним и тем же писцом.

Литературные источники XIV в. по-прежнему содержат немного сведений об инструментарии, утвари, материале для письма, употреблявшихся в это время. Данные об этом содержатся по преимуществу в дневниковых записях писцов. Пожалуй, наиболее часто в записях писцов упоминаются орудия и средства для письма: «перо» и «чернила». Эти упоминания в основном сделаны в виде пробы пера: «Покушати чернила», «Покоушати писати новымъ черниломъ», «Покушаю пера и чернила», «Покоушати пера, и чернила, и роуцѣ», «(Поку)шаую чернила», «Покушаю пера и цернилъ, добро ли будетъ перо сь», «...А писалъ, чернила пытая», «Покушати чернила, добро ли». В историографии принято мнение, что в XI-XIV вв. для письма в Древней Руси употреблялись птичьи (преимущественно гусиные) перья и железистые чернила разных оттенков (от светло-ржавого до почти черного). В записи псковского писца Домида 1307 г. отмечен случай употребления павлиньего пера: «Псал есмь павьимь перомъ». Неясно, насколько приведенное замечание отражает реальную практику. По мнению В. В. Калугина, псковские писцы вряд ли представляли, как в действительности это «павье перо» могло выглядеть, а упоминание экзотического инструмента должно было поражать воображение читателя⁹См.: Калугин В. В. Отношение к книге в Древней Руси (по материалам псковских записей XIV в.) // Зап. Отдела рукописей. М., 1995. Вып. 50. С. 115..

Согласно записям, писцы писали на «коже» в «тетрадях». Изобразительные источники XIV в., действительно, довольно часто представляли фигуру евангелиста, пишущего в тетрадях, положенных стопкой одна на другую, а также в полураскрытых (на 45°) или закрытых тетрадях. Впрочем, не исключено, что в ряде миниатюр так схематически изображен несогнутый пергаменный лист. Например, перед евангелистами Иоанном и Лукой Евангелия 1357 г. изображены или стопка непереплетенных тетрадей, или один пергаменный лист, сложенный пополам. В полураскрытой тетради, установленной на красной проспере (?), пишет евангелист Матфей Переславского евангелия ок. 1389-1425 гг.

На миниатюре «Евангелист Иоанн и Прохор на о. Патмос» той же рукописи на коленях пишущего Прохора — нераскрытая тетрадь или отдельно взятый пергаменный лист (?). В закрытой тетради (?) или на лицевой стороне первого листа кодекса (?) пишут евангелисты Матфей и Иоанн Рогожского евангелия. Полураскрытую тетрадь видим на коленях евангелиста Луки на окладе Евангелия Симеона Гордого середины XIV в. Схожее изображение полураскрытой тетради (или кодекса?), лежащей на коленях пишущего евангелиста Марка, имеется на окладе 1392 г. Евангелия Кошки. В полураскрытый кодекс или тетрадь пишет евангелист Матфей «Лихачевских» царских врат середины XIV в.

Евангелист Иоанн с Прохором. Миниатюра Федоровского евангелия

Евангелист Иоанн. Миниатюра Федоровского евангелия

На всех указанных изображениях (кроме евангелиста Матфея Переславского евангелия) пишущий держит писчий материал на коленях. Представляет интерес миниатюра Федоровского евангелия «Иоанн и Прохор», где Прохор пишет в полураскрытом кодексе, лежащем на столе (!). Иных изображений, представляющих письмо на столе, а не на коленях, среди древнерусских миниатюр мы не знаем. Другая миниатюра Федоровского евангелия — «Евангелист Иоанн» — изображает человека, пишущего в античного типа свитке. Последний развернут на 3/4 и как бы демонстрирует написанное на нем зрителю. Однако никакого текста здесь нет. Верхняя часть свитка придерживается левой рукой и предплечьем, а нижняя зажата между колен пишущего и, таким образом, представляет технически невозможное письмо на весу. На пюпитре для чтения перед евангелистом закреплен кодекс, раскрытый как бы для демонстрации его текста зрителю. Но текста здесь так же, как и на свитке, нет. Это наводит на мысль о копировании данной миниатюры с византийского образца.

Свиток у пишущего евангелиста встречаем на миниатюрах Хлудовского евангелия середины XIV в., а также на изображениях евангелистов «Лихачевских» царских врат. Однако, как показала О. С. Попова, эти и некоторые другие изображения были, вероятно, скопированы с «каких-то современных... византийских произведений, скорее всего миниатюр»¹⁰Попова О. С. Новгородские миниатюры второй четверти XIV века // Древнерусское искусство: Рукописная книга. М., 1974. Сб. 2. С. 96.. Примечательной деталью этих изображений, дополнительно свидетельствующей, что они были скорее данью иконографической традиции, чем отражением реальной практики книгописания, являются чернильницы евангелистов в виде рога с воткнутыми в него перьями.

Евангелист Матфей. Миниатюра новгородского Евангелия конца XIV в. Евангелист пишет в «коротком» свитке каламом. Справа от Матфея на гвозде — чернильница-рог. Миниатюра представляет мотив «демонстрации текста»

Сходная чернильница изображена привешенной на гвоздь перед Евангелистом Матфеем новгородского Евангелия конца XIV в., однако перьев в ней нет. Чернильница в форме рога, вставленного в отверстие на краю просперы справа от писца, нередко изображалась на миниатюрах латинских кодексов с конца VIII в. Со второй половины X в. чернильница-рог, укрепленная в правом верхнем углу пюпитра для письма, становится «обычной деталью иконографии» писцов средневековых латинских рукописей. На миниатюрах византийских кодексов по крайней мере с XI в. чернильница в виде рога представлена прикрепленной к ножке пюпитра для чтения.

Евангелист Лука. Миниатюра новгородского Евангелия XIV в. К пюпитру для чтения подвешена чернильница-рог с перьями

Чернильницы-рога, прикрепленные к правой нижней части столешницы пюпитров для чтения, изображены у евангелистов Иоанна и Луки Хлудовского евангелия и «Лихачевских» царских врат. Чернильницы-рога евангелистов Матфея и Марка Хлудовского евангелия привешены на гвоздях к колонне перед пюпитром. Схожее изображение чернильницы имеется на миниатюре «Евангелист Матфей» конца XIV в. из Румянцевского собрания РГБ (Рум. № 13).

Формы пюпитров XIV в. по сравнению с изображениями XI-XIII вв. не претерпели изменений.

Они по-прежнему представляют собой чуть наклоненные вправо прямоугольные столешницы, установленные на одной ножке и расположенные таким образом, чтобы демонстрировать текст закрепленных на них свитков и кодексов зрителю. Однако иконографический мотив демонстрации евангельского текста, столь типичный для раннесредневековых латинских и византийских миниатюр, в Древней Руси совершенно утратил свое значение: никакого текста на кодексах и свитках в подавляющем большинстве изображений XIII в. нет. Видимо, древнерусские миниатюристы лишь слепо копировали доступные им византийские образцы, не задумываясь об их смысле.

Евангелист Матфей. Миниатюра Переяславского евангелия конца XIV — начала XV в. Матфей сидит на резной скамье с достоверно изображенным орнаментом

Интерес представляет изображение пюпитра для чтения с закрепленным на нем свитком, помещенное на миниатюре «Евангелист Матфей» Переславского евангелия. Столешница этого пюпитра имеет двускатную трапецеивидную форму. Она установлена на тонкой резной ножке, оканчивающейся небольшой треугольной подставкой. Пюпитр стоит на низкой четырехугольной тумбе с двумя дверцами. Сквозь открытую боковую дверцу виден кувшин с узким горлом для хранения чернил. На столешнице тумбы помещены тройная чернильница (два ее отверстия предназначены для обычных чернил, одно — для киновари), два перочинных ножа, а также перо или нож для разрезания листов (этот предмет изображен неясно, идентифицировать его не представляется возможным). Такой пюпитр в иконографии писцов больше нигде не встречается. Не исключено, что подобные пюпитры миниатюрист мог наблюдать в реальной жизни. Впрочем, определить, действительно ли они использовались в практике древнерусской книгописной мастерской, невозможно, поскольку миниатюра в целом вполне соответствует иконографической традиции, а пюпитр с лежащим на нем свитком развернут таким образом, чтобы демонстрировать его отсутствующий «текст» зрителю.

В отличие от миниатюр XI-XIII вв. с неясным изображением предмета, находящегося под ногами пишущих евангелистов (скамья? ковер?), на миниатюрах XIV в. ноги писца установлены на специальной невысокой подставке. Не исключено, что небольшая скамеечка под ногами пишущего к XIV в. стала реальной принадлежностью древнерусских скрипториев, а не только данью раннесредневековой иконографической традиции.

Пишущие в большинстве случаев изображены сидящими на низких массивных скамьях. Прохор Федоровского евангелия (л. 2 об.), а также евангелист Иоанн (л. 37 об.) сидят на стульях с высокой спинкой. Очень реалистично изображены деревянная резная скамья под евангелистом Матфеем Переславского евангелия, а также деревянный стул евангелиста Иоанна Федоровского евангелия. Обращает на себя внимание отсутствие на ряде миниатюр XIV в. подушки-валика для сидения.

Практически все пишущие авторы на миниатюрах XIV в. в качестве орудия для письма используют перо. Более или менее похожих на трость принадлежностей для письма на них как будто нет. Имеются отдельные случаи схематичного изображения пера (?) или трости (?) в виде прямой палочки. Такой инструмент держит в руке евангелист Лука Евангелия 1357 г., Прохор Переславского евангелия, евангелисты Иоанн Федоровского евангелия, Матфей и Марк Хлудовского евангелия. Перо в руках евангелистов миниатюр XIV в. так же, как и на изображениях XI-XIII вв., не имеет опахала.

Принадлежности для письма и разлиновки (чернильницы двух типов — для письма и хранения чернил, а также ножи и циркули) в древнерусских изобразительных источниках XIV в. изменений не претерпели. Исключение составляют чернильницы-рога Хлудовского евангелия, новгородского Евангелия конца XIV в., а также «Лихачевских» царских врат, которые прежде в древнерусских миниатюрах не встречались.

Никаких изображений хараксала (караксы, карамсы, charaxare, caraxare) — специального приспособления типа трафарета для разлиновки целой тетради — в древнерусских источниках нет. Этот инструмент упоминается только в записях на югославянском «Требнике Берковича» XIV в.: «Богъ да прости... ковача Ранка, кои ми скова шильце и хараксало». В подавляющем большинстве древнерусских кодексов XI-XIV в. «кадр»¹¹Термин предложен С. М. Каштановым. (т.е. внутреннее пространство писчего поля, ограниченное с четырех сторон линиями разлиновки) имеет разные размеры на разных листах кодекса. Следовательно, при разлиновке писцы пользовались приспособлением типа карамсы лишь в исключительных случаях. Вероятно, карамса использовалась линовальщиками Остромирова евангелия, Изборника Святослава 1073 г. и некоторых других роскошных кодексов, размер «кадра» которых стабилен от листа к листу.

Разлиновка без карамсы предполагает использование линейки, пунктория (punctorium) и какого-то заостренного предмета для нанесения линий на пергамен. Изображений линейки в источниках XIV в. нет. В качестве пунктория (инструмента для нанесения разметочных точек) могли употребляться обычные циркули, во множестве изображенные на древнерусских книжных миниатюрах XI-XIV вв.

Акт разлиновки представлен на окладе 1392 г. Евангелия Кошки изображением евангелиста Матфея, разлиновывающего лицевую сторону первого листа сложенной тетради. Эта композиция весьма условна: разлиновка осуществляется правой рукой евангелиста без помощи левой т.е. пергамен никак не придерживается. Орудием разлиновки Матфею служит небольшой кривой нож. Схожий кривой нож видим в руках Луки, изображенного на пластине в левом нижнем углу оклада того же Евангелия. Лука очиняет ножом перо.

Самостоятельный интерес представляют изображения пальцев правой руки евангелистов и других персонажей в момент письма. Древнерусские миниатюры XI-XIV вв. демонстрируют шесть способов «перстосложения» пишущих:

перо удерживается четырьмя пальцами: большим снизу, полусогнутым указательным сверху, средним и безымянным сбоку; мизинец опирается на писчий материал (Прохор и евангелист Марк миниатюр Остромирова евангелия). Подобный способ удерживания пера наиболее удобен для письма прямых, перпендикулярных строке линий (т.е. мачт букв);
перо удерживается щепотью; согнутый большой палец находится снизу, полусогнутый указательный — сверху, полусогнутые средний, безымянный и выпрямленный мизинец — сбоку (евангелисты Лука Добрилова и Спасского евангелий, Матфей новгородского Евангелия XIV в., царь Давид Хлудовской псалтири). Письмо щепотью наиболее удобно для фиксации коротких тонких горизонтальных линий;
перо удерживается четырьмя пальцами: напряженным большим снизу, средним сверху, безымянным и мизинцем сбоку. Указательный палец в письме не участвует и поднят вверх. Письмо в таком положении пальцев технически возможно, однако оно отражает сугубо индивидуальные особенности пишущего, его специфическую привычку определенным образом складывать пальцы, держа инструмент. Впрочем, не исключено, что такое изображение сложенных пальцев весьма условно (евангелист Иоанн Университетского евангелия);
перо удерживается тремя пальцами: согнутым большим, полусогнутым указательным и почти прямым средним. Безымянный палец и мизинец согнуты и прижаты к ладони. Этот способ удержания пера при письме является наиболее привычным сегодня. Он позволяет наносить как прямые, так и изогнутые линии, легко манипулировать орудием для письма при изображении округлых и утолщенных линий (Прохор Мстиславова евангелия, евангелисты Матфей и Марк двух новгородских Евангелий, датируемых одно — серединой XIV в., другое XIV в.);
перо удерживается двумя пальцами: почти прямым большим и указательным. Пальцы средний, безымянный и мизинец прижаты к ладони. Такой способ письма мало удобен. Не исключено, что он мог применяться для письма тонких наклонных линий. Наиболее вероятно, что такое положение пальцев при письме не отражает реальной практики и скорее является условным изображением пишущей руки (Прохор Федоровского евангелия);
перо удерживается двумя пальцами, будучи зажато между указательным и средним пальцем. Безымянный палец и мизинец свободны от пера и слегка согнуты. Большой палец в письме не участвует. Такое положение пальцев правой руки при письме технически невозможно и, скорее всего, является условным (евангелист Иоанн Милятина евангелия).

Итак, древнерусские источники XIV в. все еще не содержат достоверных изображений рядовых писцов, оставаясь в целом в русле иконографии евангелистов, сложившейся еще в каролингскую эпоху. Неверное истолкование миниатюристами ряда изобразительных мотивов протографов свидетельствует о том, что древнерусские писцы XI-XIV вв. не использовали в своей реальной практике специальных приспособлений для письма (просперы, скамеечки для ног, иных пюпитров, кроме аналоя и др.). Однако некоторые выводы о технике письма в Древней Руси по изобразительным источникам XIV в. все-таки можно сделать.

Очень вероятно, что письмо в это время осуществлялось с опорой на колени писца. Дополнительные приспособления — пюпитры и просперы — для переписки книг, скорее всего, не использовались. Формой материального построения писчего материала оставалась разрезанная разлинованная тетрадь, которую писцы в процессе письма держали полураскрытой. Никаких признаков предварительного скрепления листов тетради между собой изобразительные источники XIV в. не содержат. Очень достоверными (за редкими исключениями, о которых говорилось выше) являются изображения утвари и инструментария писцов.

Некоторые приемы работы древнерусских писцов остаются неясными ни по письменным, ни по изобразительным источникам. Отсутствие прямых литературных свидетельств не позволяет установить, применялось ли в реальной практике книгописания письмо с голоса (dictat). Однако конкретные наблюдения над памятниками письменности, в частности записями писцов, дают некоторые основания предположить, что письмо под диктовку в ряде случаев могло иметь место. Очень сложным и почти неразрешимым из-за полного отсутствия прямых сведении является вопрос о профессиональном составе древнерусских скрипториев. Только конкретные палеографические и кодикологические наблюдения над сохранившимися кодексами могут дать некоторую информацию об участии в их производстве представителей разных ремесленных специальностей.

Известно, что деятельность монастырских скрипториев Европы и Византии регламентировалась специальными установлениями, в которых четко определялся профессиональный состав работавших в них лиц. Так, в уставах монастырей Франции, имевших скрипторий, фигурируют должности армария (armarius) и либрария (librarius). Армарий руководил книгописанием, заказывал копии с книг, снабжал писцов необходимым инструментарием и материалом для письма. В обязанности либрария входило хранение книг монастырской библиотеки. Каллиграфы византийских скрипториев подчинялись протокаллиграфу, распределявшему пергамен и орудия для письма между писцами. Выдачей книг для изготовления копий и хранением их занимался библиотекарь¹²Лихачева В. Д. Искусство книги: Константинополь. XI век. М., 1976. С. 69-70..

Существовала ли какая-либо профессиональная иерархия внутри древнерусских книгописных мастерских, доподлинно неизвестно. Впрочем, в историографии принято мнение о делении писцов на старших (руководивших работой) и младших, находившихся в их подчинении. Единственным в своем роде источником, отчасти проливающим свет на организацию древнерусского книгописания, является «приказ» некоего Федосея писцу Гришке второй половины XIV в. писать текст в два столбца: «Приказ от Федосея к Гришке. Прописывай, смерде, гораздо Охтаець. Ты, видеши ли, одноряден¹³Одноряден — т.е. «пишешь в одну строку»., и ты слова как ставишь, дешь болваны¹⁴«Болваны» - т.е. столбцы» (см.: Калугин В. В. Отношение к книге в Древней Руси. С. 15).. Быти ти от мене кажнену, аминь». Может быть, Федосей, отдавая подобные распоряжения, был кем-то вроде протокаллиграфа в той книгописной мастерской, где работал «смерд» Гришка? Представляет интерес, что «приказ» Федосея помещен непосредственно в переписываемый Григорием Октоих. Федосей не предварил «приказом» работу, не ограничился устными распоряжениями, а вписал их, осуществляя контроль за работой другого человека.

Григорий не последовал «приказу», продолжив писать текст в один столбец. Впрочем, не исключено, что не Гришка был писцом Октоиха по списку РГАДА. Ф. 381. № 75, а некий безымянный переписчик, кодекс которого служил образцом для Григория. В этом случае «приказ» Федосея должен был означать запрет следовать графическим нормам переписываемого оригинала. То, что текст Октоиха и «приказ» Федосея по палеографическим признакам относятся к одному и тому же времени — второй половине XIV в., — не противоречит нашему предположению.

Итак, поскольку письменные свидетельства о приемах работы, инструментах для письма и утвари древнерусских книгописцев XI-XIV вв. скудны и отрывочны, особое значение приобретает анализ памятников изобразительного искусства этого времени, воплотивших образ пишущего человека. Полученные данные несколько разочаровывают: изображения писцов в целом остаются в русле раннесредневековой латинской и византийской иконографии евангелистов, почти не отражая реальной практики древнерусского книгописания. Однако некоторые представления о технике письма в Древней Руси XI-XIV вв. по изобразительным памятникам все-таки можно составить (прежде всего это касается формы организации писчего материала, инструментария и утвари, опоры, используемой книжниками при письме, а также положения пальцев правой руки пишущего). Важнейшие сведения о конкретных обстоятельствах книгописания, использовании писчего материала, орудий и средств письма, физическом и эмоциональном состоянии писцов содержатся в ряде дневниковых записей на книгах XIV в., систематическое исследование которых является важной и неотложной перспективой отечественной кодикологии.