Появление гравюры - страница 4
В Германии, вслед за несколькими анонимными мастерами середины XV в. (мастер игральных карт, мастер E.S..), оставивших не лишенные готического манерного изящества плоскостно построенные листы, выдвигается значительный художник М. Шонгауэр, во многих отношениях — прямой предшественник Дюрера. Сын ювелира, он, видимо, владел резцом с юности, но к гравюре обратился не сразу, а уже будучи живописцем. Можно сказать, что именно он превратил гравюру в большое искусство, обращенное наряду с живописью и скульптурой к драматическим проблемам эпохи. Композиции на евангельские темы, насыщенные действием, переполнены конкретно и резко характеризованными персонажами. Они усложнены, нередко запутаны, многочисленные экспрессивные детали дробят внимание. Лист нужно читать по частям, извлекая из толчеи отдельные эпизоды сюжета. Угловатый и жесткий язык резца пришелся впору этому мастеру поздней готики, насытил его листы — «Большое несение креста» (ок. 1474), «Успение Марии» (ок. 1471—1474) и др. экспрессией, превосходящей даже многообразные возможности готической живописи или скульптуры
Не только лица и жесты, но и изломанные, колючие складки заряжены драматизмом. Язык этот в большой мере унаследовали и обогатили мастера XVI в. — эпохи немецкого Возрождения, начиная с Дюрера, который в молодости посетил Кольмар, город Шонгауэра, но не застал уже в живых самого мастера. В отличие от ксилографии, выполнявшихся по его рисункам специалистами-резчиками, гравюры Дюрера на металле исполнены авторской рукой. Отточенная суховатая острота резцовой гравюры, ювелирная тонкость деталировки, упругость линии и серебристое мерцание поверхности очень точно пришлись Дюреру по руке и сделали его работы в этой технике одной из художественных вершин творческой, не репродукционной гравюры.
Наиболее значительные его работы в этой трудоемкой и строгой технике отличаются возвышенным строем, редкой для графики монументальностью. В сложных, трудно расшифровываемых аллегориях мастер явно стремился зримо воплотить важные философские проблемы своей эпохи.
Таков лист «Рыцарь, смерть и дьявол» (1513), где закованный в доспехи суровый всадник упрямо движется посреди подступивших к нему вплотную опасностей. Гармоничнее «Св. Иероним» (1514), величавый старец, сосредоточенно пишущий за столом в своей келье, охраняемый львом. Но и этому тихому интерьеру стереоскопически жесткая чеканная графика Дюрера придает, независимо от его мирного сюжета, тайную напряженность. А в «Меланхолии» (1514) отвлеченная, казалось бы, идея тщетности знания, непреодолимости скрывающих истину покровов воплощена в позе и лице сидящего посреди бесчисленных атрибутов наук и ремесел, погруженного в глубокое отчаяние крылатого гения. Художественный мир Дюрера лишен покоя и ясности, в основе своей он глубоко дисгармоничен, пронизан томлениями духа.
В Нидерландах (наряду с Германией и Италией — одном из центров зарождения европейской гравюры) в начале XVI в. мастерские работы резцом делает Лука Лейденский, наделяя жизненной, порой прямо бытовой конкретностью библейские сюжеты. К середине XVI столетия гравюра на меди уже довольно широко входит в быт, удовлетворяя многообразные потребности в наглядной информации, нравоучении, украшении жилища. Появляются, реагируя на этот спрос, торгово-издательские предприятия, объединяющие рисовальщиков и граверов. Одним из них была лавка эстампов художника Иеронима Кока в Антверпене, называемая «На четырех ветрах». Здесь выпускалось в свет множество гравюр с картин и рисунков художников-маньеристов, как итальянских, так и местных, модные аллегории, изображения святых, корабли в море, экзотические для равнинных Нидерландов альпийские пейзажи, переполненные топографическими подробностями. Пространство в них строилось как простая последовательность предметов, глаз зрителя пробирался от моста к селению, от замка к причудливой скале, в глубину распахнутой перед ним речной долины.
Гравюры были четки и жестковаты, сухо детализированы, формы оттушеваны чеканной параллельной и перекрестной штриховкой. Среди рисовальщиков, делавших оригиналы для гравюр этой мастерской, выделяется имя великого нидерландского художника П. Брейгеля Старшего. Он начал с величавых альпийских пейзажей, отразивших впечатления путешествия молодого художника в Италию, а затем выполнял обширные циклы сложнейших аллегорически-нравоучительных композиций, где ученая символика маньеристических «Иконологии» дополнялась лукавыми иносказаниями из народных нидерландских пословиц.
В этих многословных, рассчитанных на внимательное разглядывание и расшифровку, переполненных многозначительными деталями листах злободневная, подчас грубоватая сатира сплавлена с философским размышлением, излагаемым на выработанном той эпохой языке эмблематических знаков, имеющих наряду с прямым — изобразительным, еще одно — аллегорическое значение. Поэтому композиции Брейгеля так перенасыщены, лишены организующих центров. Ведь в них нет ничего второстепенного, мельчайшие детали обстановки (например, в лаборатории его «Алхимика») нагружены важным для художника вторым, небытовым смыслом. Рисунок Брейгеля тщателен и подробен, он уже видит в нем, как все детали приобретут металлическую четкость формы под резцом гравера. Здесь не репродукционная гравюра служит воспроизводимому рисунку, а он сам заранее подчинен гравюре, для которой специально и выполняется. Между тем сам Брейгель не гравировал свои работы, а передавал их для этого работавшим у Кока специалистам.