Гомеровская Греция
C тем же периодом, к которому относятся крупные передвижения греческих племен, связано и появление замечательных памятников эпического творчества древних греков — «Илиады» и «Одиссеи».
Сами древние греки, как известно, приписывали создание этих произведений поэтическому творчеству слепого старца Гомера. Уверенность в исторической реальности Гомера была у них настолько велика, что ряд греческих городов в уже относительно хорошо известное нам время спорили друг с другом за честь называться его родиной. В современной науке вопрос о происхождении обеих поэм и их сюжетных, исторических и конструктивных особенностях породил огромную литературу, исчисляемую в сотни и тысячи томов ученых исследований.
При всем разнообразии высказанных по так называемому гомеровскому вопросу мнений все, однако, сейчас сходятся на том, что обе поэмы складывались постепенно и в течение длительного времени. Вероятно, отдельные греческие песни бытовали среди населения европейской Греции еще в микенское время. Однако сложившиеся на основе этих песен эпические поэмы, судя по их языку — в основе своей ионийскому, но с примесью некоторых эолийских и ахейских форм, — были связаны своим происхождением с западным побережьем Малой Азии.
Длительное время складывавшиеся поэмы, передаваясь от поколения к поколению, существовали в устной традиции и лишь с развитием письменности были записаны. В результате в содержании обеих поэм удается различать наслоения различных эпох. Отдельные излагаемые в них былинные эпизоды, безусловно, запечатлели еще отношения и быт, характерные для микенской эпохи, тогда как в большей части других эпизодов нашел отражение так называемый «гомеровский» период; обычно его приурочивают примерно к XII-IX вв. до н. э.
Наконец, в поэмах нашел известное отражение и еще более поздний периода VIII-VI вв. до н. э., — непосредственно предшествовавший или уже совпадающий с временем их первой записи. Большую роль в изучении этих разновременных напластований сыграл материал археологии. Занимавшиеся этим вопросом ученые давно уже обратили внимание на то, что памятники микенской эпохи неизменно находят в таких местах, которые упоминаются в эпосе, тогда как в местах, эпосу незнакомых, они, как правило, не встречаются.
В других случаях фигурирующие в поэмах вещи, такие, например, как упоминаемый в «Илиаде» кубок Нестора или шлем с клыками вепря и ряд других, прямо подтверждаются находками вещей и раскопками памятников микенской эпохи. Правда, далеко не все гомеровские описания находят себе археологическое подтверждение и некоторые из них (например, упоминаемые в «Илиаде», «Одиссее», фибулы — застежки, описания причесок, женских головных уборов и т. д.) явно относятся к значительно более позднему времени — уже к VIII-VI вв. до н. э.
В этой связи Лоример, автор вышедшего в Лондоне в 1950 г. труда, специально посвященного сопоставлениям гомеровского эпоса с археологическим материалом, не без оснований предостерегает от чрезмерного увлечения поисками в эпосе черт бронзовой эпохи, считая, что их значительно меньше, чем раньше предполагалось.
Можно совершенно не сомневаться в том, что дешифровка микенской письменности внесет очень много нового не только в наши представления о микенской, но и о так называемой гомеровской эпохе. Однако тут (пока изучение линейного письма Б еще далеко от своего завершения, и не все трудности на пути к его полной дешифровке преодолены) следует быть весьма осторожным.
Многие из уже намечающихся выводов пока представляются преждевременными. Хотя ряд топонимических названий и имен богов эпоса совпал с надписями, гомеровские описания хозяйств Алкиноя и Одиссея, в которых многие видят типичные реминисценции микенской эпохи, вряд ли могут быть признаны полностью совпадающими с хозяйством Пилосского дворца, отраженным в надписях.
Например, если в первом случае мы встречаемся с еще очень ограниченным использованием труда рабов, число которых не превышает 50, может быть, 100, то во втором — перед нами сложная и развитая хозяйственная система, связанная с эксплуатацией труда многих сотен рабов, зависимых и ремесленников.
И может быть, не случайно термин «раб», по-видимому соответствующий близкому ему по звучанию термину пилосских надписей, почти выпадает из языка гомеровской эпохи, потом возрождаясь и вновь получая распространение лишь в пору развитых рабовладельческих отношений уже классической эпохи. Несовпадение эпоса с надписями даже в тех случаях, в которых у нас существуют основания предполагать в содержании поэм реминисценции микенской эпохи, вряд ли может быть признано случайным.
Не следует упускать из виду, что основное содержание поэм, согласно прочно утвердившемуся в науке и пока еще непоколебленному взгляду, сложилось уже в эпоху железа и в основном отражает XI-IX вв. до н. э. В это время микенские дворцы уже давно лежали в развалинах и многие из социально-экономических особенностей предшествующей эпохи были начисто сметены дорийским вторжением; о них в народной памяти сохранились лишь смутные воспоминания.
Поэтому, хотя обе поэмы сознательно выдержаны в тоне повествования о давно прошедшем времени, поэт взывает к музам, «Кронида великого дщерям», чтобы они помогли ему воскресить в памяти далекое прошлое, мы вправе предположить, что не всегда это ему удавалось, и вольно или невольно, оперируя давними воспоминаниями, он часто интерпретировал их в понятиях и категориях своего времени.
Так, давно уже было замечено, что, последовательно упоминая, когда в повествовании речь идет о металле, бронзу, а не железо, поэт не выдерживает этой последовательности в своих метафорах и поговорках. У него встречается, например, выражение «железная душа» или поговорка «железо само зовет к себе мужей» (в смысле толкает их взяться за оружие), т. е. выражения, безусловно свидетельствующие о том, что в век, когда окончательно оформлялось содержание этих поэм, железо прочно вошло в народный быт.
При всех этих условиях гомеровский эпос представляет собой важнейший источник, отражающий историческую жизнь Греции не столько микенского, сколько послемикенского периода с характерным для нее преобладанием черт еще родового строя.