Союзническая война и конец второго Афинского союза
Но большое демократическое и объединительное движение в Греции 360-х гг. до н. э. наталкивалось на ряд внутренних затруднений, которые в конце концов и привели к его неудаче. Прежде всего оно происходило на территории чисто земледельческих государств, с малоразвитыми торговыми и ремесленными центрами, иногда даже, как Аркадия, совсем отрезанных от моря. Большие военные операции, с их громадными денежными расходами, как постройка флота Беотией, наем большого числа наемников в Аркадии, крупные постройки общественных зданий и стен во вновь основываемых (Мегалополь и Мессина) или восстанавливаемых (Мантинея) городах, большой тяжестью ложились на их государственный бюджет и должны были вызывать ропот облагаемого населения.
Поэтому вполне естественно было стремление наиболее активных и радикально настроенных правительств завладеть богатыми денежными запасами прославленных религиозных центров, оказавшихся вблизи их территорий. В связи с этим Беотия приложила много усилий, чтобы получить преобладание в дельфийской амфиктионии и через нее распоряжаться сокровищами Дельфийского храма, что, конечно, должно было ее поссорить с прежними хозяевами его, союзниками беотийцев — фокейцами.
Отношения сделались настолько напряженными, что фокейцы начали отказываться посылать свои контингенты в возглавляемую Беотией союзную армию и стали проявлять явное тяготение к Афинам. Еще острее эти стремления проявились в Пелопоннесе. Пограничные ссоры между Аркадией и Элидой (из-за Трифилии) развернулись в ожесточенную так называемую Элейскую войну за обладание Олимпией и ее богатейшими храмами.
Сражения происходили даже на территории самого «священного округа» (альтис) в разгар олимпийского празднества, на глазах собравшихся на него представителей всей Эллады. Священная гора Кронион была изрыта рвами и усеяна частоколами, на площади между зданием совета, храмом Гестиеи и театра происходили ожесточенные бои, причем сам знаменитый храм Зевса был обращен в бастион и с крыши его метали дротики в толпы сражавшихся. Победителями оказались аркадяне: аркадское правительство стало распоряжаться храмовой казной Олимпии и выдавать из нее жалованье своим наемникам-эпаритам.
Элейская война всколыхнула всю Грецию и сопровождалась обострением затихшей было борьбы между демократическими и олигархическими группировками. В самом Аркадском союзе на этой почве произошел раскол, приведший к гражданской войне. На собрании «Десяти тысяч» в Мегалополе депутаты Мантинеи и Северной Аркадии, где были все еще весьма сильны консервативно настроенные зажиточные элементы, под предлогом своего возмущения «кощунственным ограблением святынь» резко осудили действия стратегов-демократов и политическую линию общего аркадского правительства.
Они были явно недовольны тем, что храмовые средства использовались на закрепление демократического строя и на оказание помощи наиболее нуждающимся слоям населения путем предоставления им возможности служить в отрядах эпаритов. «Люди, желающие добра Пелопоннесу», как называет эту аристократическую партию Аркадии Ксенофонт, старались лишить демократическое правительство Аркадского союза этой опасной для них опоры в вооруженных демократических массах.
«Те люди, которые могли просуществовать без жалования, подбодряя друг друга, становились эпаритами, чтобы не зависеть от своих противников, а чтобы, наоборот, те от них зависели», — откровенно раскрывает их олигархические намерения Ксенофонт. Опираясь на поддержку радикально настроенной Южной Аркадии и Тегеи, где недавнее демократическое движение решительно покончило с реакционными элементами, демократическая часть аркадского правительства обратилась за помощью в Фивы и, используя присланный фиванский отряд из 300 гоплитов, попыталась арестовать собравшихся в Тегее представителей поднимавшей голову реакции, что вызвало, однако, лишь открытый и полный распад гражданства Аркадии на два враждующих лагеря.
Мантинейцы и «люди, желающие добра Пелопоннесу», из ряда аркадских городов объявили себя борцами против стремления фиванцев «поработить Пелопоннес», заключили союз с олигархическими правительствами Элиды и Ахайи и отправили послов с просьбой о помощи в Афины и даже в Спарту. Напротив, демократический Аргос, недавно освобожденная Мессения и Сикион, где после долгой междоусобной борьбы и хозяйничанья тирана Евфрона одержала верх демократическая партия, решительно встали на сторону Мегалополя, в котором удержалась демократическая часть общесоюзного аркадского правительства.
Таким образом, в 362 г. до н. э. в связи с Элейской войной и расколом в Аркадии все новое устройство в Пелопоннесе, достигнутое после битвы при Левктрах, оказалось вновь под вопросом и потребовало нового военного вмешательства Беотии, которая не могла допустить возрождения Спарты и восстановления господства в Пелопоннесе лаконофильских аристократических элементов.
С этой целью — восстановить перевес демократических организаций Пелопоннеса — в 362 г. до н. э. беотийские войска, возглавленные Эпаминондом, вновь предприняли большой поход в Пелопоннес.
Уже Ксенофонт и его современники правильно оценивали крупнейшее значение назревавших событий. «Здесь, в Аркадии, собралась почти вся Греция и выступила с оружием в руках друг против друга; все ожидали, что если произойдет сражение, то те, которые победят, получат в свои руки власть над Грецией, а побежденные подчинятся им».
И Эпаминонд ясно сознавал решающий характер этого столкновения старых и новых сил, сосредоточившихся в Пелопоннесе. Поэтому, даже по признанию врагов, он «действовал с исключительной предусмотрительностью и смелостью. Он занял крепкую позицию в демократически настроенной Тегее, предоставив противникам возможность беспрепятственно сосредоточиваться на своих коммуникациях в Северной Аркадии, близ Мантинеи, обратившейся в центр всех антидемократических сил Греции, чтобы одним ударом покончить с ними.
Эпаминонд вполне обоснованно рассчитывал при этом на численное превосходство и боевые качества своей армии. Она состояла из всеобщего беотийско-го ополчения, евбейцев, аргивян, мессенян, тегейцев, мегалопольцев и многочисленной фессалийской конницы. В ней было в общем до 30 000 пехоты и 3000 конницы, что на целую треть превышало численность врагов — мантинейцев, ахеян, элейцев, спартанцев и афинян.
Боевые же качества ее так характеризует прямой противник Эпаминонда Ксенофонт, обычно старательно замалчивающий и преуменьшающий его роль: «Мне кажется удивительным, что Эпаминонду удалось дать своему войску такое воспитание, что оно не утомлялось ни от каких трудов — ни дневных, ни ночных, что оно не уклонялось от опасностей, что оно охотно повиновалось даже тогда, когда ощущался крайний недостаток в съестных припасах».
По весьма пристрастному описанию хода этой кампании у того же Ксенофонта, который является нашим главным источником, трудно составить себе о ней правильное представление. Несомненно одно — что инициатива была все время в руках Эпаминонда и он умел ее отлично использовать. Так, воспользовавшись тем, что спартанская армия во главе с самим Агесилаем уже выступила на соединение с союзниками к Мантинее, Эпаминонд неожиданно ночью повел свое войско к Спарте в расчете захватить ее, «как беспомощное гнездо, так как она была совершенно лишена защитников».