Младшие софисты
Если старшее поколение софистов еще занималось теоретико-познавательными проблемами, то деятельность младших софистов приобретает все более практический характер, и их интересы склоняются к проблемам социально-политическим по преимуществу. Выше указывалось, что софистика появилась в результате постановки выдвинутых эпохой социально-политических проблем. Сами теоретико-познавательные проблемы явились в результате практической потребности, стоявшей перед софистами, — потребности обучить других приемам спора, доказательства и т. д.
И вот младшие софисты переносят теоретические выводы Протагора и Горгия в политическую практику и выдвигают ряд интересных и новых как для практики, так и для теории положений.
Из младших софистов наиболее известны Антифонт, Алкидамант и Критий, глава тридцати тиранов. У младших софистов мы встречаем идею естественного права. В эпоху буржуазных революций XVII-XVIII вв. идея естественного права противопоставила писаное право, право, созданное человеком, обществом, государством, естественному праву, присущему людям по их природе.
Противопоставление естественного и искусственного права, противопоставление «природы» и «закона», сыграло большую роль в буржуазных революциях, так как оно давало в руки революционной буржуазии мощное орудие для борьбы с феодальным правом и с феодальными институтами. Это противопоставление впервые было формулировано младшими софистами.
Какие же выводы делали софисты из теории естественного права? Одни из них учили о равенстве всех людей — и эллинов и варваров. Так, Антифонт в своем трактате «О справедливости» писал: «Веления законов надуманы, тогда как велениям природы присуща внутренняя необходимость... Веления законов не есть нечто прирожденное, но результат соглашения, тогда как веления природы есть прирожденное, а не результат соглашения... Большая часть того, что справедливо с точки зрения закона, враждебно человеческой природе... От природы мы все и во всем устроены одинаково—и варвары и эллины. Стоит только обратить внимание на то, что от природы неизбежно присуще всем людям... Ни один варвар, ни один эллин от нас ничем не отличается: все мы дышим воздухом через рот в нос».
Другие дошли даже до отрицания рабства. Софист Алкидамант, ученик Горгия, говорил: «Боги всех нас создали свободными, природа никого не сделала рабом». Логически это было совершенно правильно. Поскольку все люди равны «по природе», рабство есть нечто искусственное, надуманное. Но классовые интересы имеют свою логику. В условиях рабовладельческого общества конца V и начала IV в. до н. э. мысль о том, что рабы и свободные «по природе» равны, звучит очень одиноко.
Классовая логика не всегда совпадает с формальной. Что было логически правильным в теоретических построениях, на практике далеко не всегда могло находить место в обстановке греческой жизни V-IV вв. до н. э. Рабство тогда еще не изжило себя. Вот почему и голоса, отрицающие рабство, не находят отклика. Но самое зарождение таких мыслей характерно. Оно свидетельствует о трещине в самом фундаменте рабовладельческого общества.
К теории естественного права тесно примыкает учение об общественном договоре, что видно из вышеприведенного отрывка Антифонта. По этому учению человеческое общество и государство возникают в результате договора, заключенного людьми друг с другом. Учение о договорном происхождении государства — чисто рационалистического характера, так как оно не считается с историей возникновения общества. Высказанное впервые младшими софистами, это учение в XVII-XVIII вв. было развито идеологами буржуазии (Гоббс, Руссо).
Для младшего поколения софистов типичен их атеизм. Уже Протагор был атеистом. Правда, его атеистические высказывания очень осторожны. «Относительно богов, — говорил он — я не знаю, существуют они или нет, потому что есть много вещей, препятствующих познанию этого: и неясность предмета и краткость человеческой жизни». Но исходя из скептических предпосылок его философии, можно было дойти до полного отрицания богов, что и сделали младшие софисты.
Один из наиболее ярких безбожников этой эпохи, Критий, даже написал антирелигиозную трагедию «Сизиф». Отрывки ее до нас дошли. В этой трагедии Критий дает очень любопытное объяснение происхождения религии. Оно очень похоже на высказывания на эту же тему материалистов-просветителей XVIII в. По мнению Крития, богов выдумал мудрый законодатель, чтобы удержать людей от дурных поступков. Законодателю надо было дать кнут людям, и этим кнутом была религия.
Объяснение происхождения религии, как результата сознательной выдумки, — наивно-рационалистично, так как оно не учитывает всей сложности такого явления, как религия. Ио интересно, что и здесь софистами была брошена мысль, которая впоследствии будет высказана мыслителями революционной буржуазии и притом в такой же наивно-рационалистической форме (Вольтер).
Из своего теоретико-познавательного скептицизма софисты делали крайне индивидуалистические выводы в области морали.
Если нет объективной истины, то нет и объективной морали: каждый человек волен поступать так, как он хочет.
Поэтому раз человек чувствует себя достаточно сильным, то он в праве делать все, что ему угодно. В диалоге Платона «Горгий» софист Калликл говорит: «По природе прекрасно и справедливо то... чтобы человек, намеревающийся вести правильную жизнь, допускал развитие своих страстей до высших пределов, не ставил им преград... и исполнял все то, к чему его влечет страсть... Я думаю, сама природа указывает, как на нечто справедливое, на то, чтобы лучший имел больше худшего и более сильный — больше слабого»
Идея о праве сильного человека преступать через обычные нормы морали служила теоретическим оправданием для той группы софистов, к которой принадлежали Критий и Антифонт. Политическая роль Крития нам достаточно известна, а Антифонт принимал большое участие в олигархическом перевороте 411 г. и был за это казнен.
Учение о «праве сильного» и Антифонтом и Критием было использовано для оправдания олигархии, для теоретического обоснования господства маленькой кучки «сильных людей». С точки зрения такой философии для «сильных» писаный закон не имеет никакого значения. Выше него стоит естественный закон. Если же личность чувствует себя сильной, то ее естественное право — попирать писаный закон.
Более двух тысяч лет спустя после младших софистов их теория насилия в совершенно других условиях была использована философом Ф. Ницше для его учения о сверхчеловеке, сверхчеловеческой гениальной личности, настолько сильной, что она имеет право преступить все нормы и законы.
Теория и практика младших софистов отразила значительные общественные сдвиги. Эти сдвиги были показателями глубочайшего разложения античного общества, крушения старого полиса, старой коллективной морали и одновременно с этим развития крайнего индивидуализма как продукта разложения античной общинно-государственной собственности.
Вот почему софистику могли использовать самые различные группы греческого общества. Ее могли использовать наиболее прогрессивные элементы для отрицания рабства и признания равенства всех людей. Такие элементы, впрочем, в эту эпоху были еще очень немногочисленны.
С другой стороны, софистическую философию можно было сделать орудием самого крайнего угнетения широких масс. Она была чрезвычайно сложным продуктом распада античного общества и в ней отражались самые противоположные тенденции.
Именно в эпоху младших софистов слово «софист» приобретает бранный характер. Оно стало одиозным благодаря представителям идеалистической школы — Сократу, Платону и Аристотелю. Это они начали употреблять слово «софист» в значении «фокусник слова», с такой репутацией оно дошло и до нас. Теперь же приходится доказывать, что не только к словесному фокусничеству сводилась философия софистов.
Однако сами софисты дали основание для таких обвинений. Не надо забывать, что в том пестром клубке взглядов, который мы называем софистикой, были самые различные течения, и часто мы наблюдаем вырождение софистики, превращение ее в словесное шарлатанство. Нельзя забывать, что античная демократия разлагалась и что народное собрание Афин IV в. превратилось в своеобразное орудие вымогательства.
Оно пополнялось люмпен-пролетариями, не имеющими никаких устойчивых политических взглядов, и поэтому в народном собрании широко расцвела демагогия всякого рода, так как только демагогическими приемами политические дельцы могли привлечь на свою сторону неустойчивые люмпен-пролетарские массы. Политическая же демагогия нуждалась не только в соответствующем идеологическом обосновании, но и в уменье убеждать, доказывать, причем было совершенно неважно, что доказывать: сегодня можно было доказывать одно, завтра другое.
Вот почему ряд младших софистов начинает действительно заниматься словесным фокусничеством. Они учат своих слушателей уменью доказать что угодно при помощи всякого рода логических натяжек или ловко скрытых логических ошибок.
Платон в одном из своих диалогов дает вам образчик софистической беседы:
«Ты говоришь, — спрашивает Эвтидем у Ктесиппа, — что у тебя есть собака?
— Да, и притом гадкая.
— И у нее есть щенки?
— Да, очень похожие на нее.
— И собака их мать?
— Да, конечно.
— А она твоя?
— Да, моя.
— Итак, она мать и она твоя; значит, она твоя мать и щенки — твои братья».
Против софистики, против учения об относительности истины и всех выводов из этого учения, выступило идеалистическое течение, связанное с именами Сократа и Платона.