Знаки и чудеса

Исследования Эдуарда Дорма гублского письма - страница 2

Теперь перейдем к описанию самого хода дешифровки. Если где-либо и уместна фраза о колумбовом яйце, то именно здесь. Чтобы легче было следить за мыслями Дорма, необходимо поместить еще раз рисунок обратной стороны бронзовой таблички «с».

Читатель, наверно, сразу обратит внимание на семь «единиц», стоящих в левой части рисунка. На них же остановил свой опытный взгляд и Дорм. Он сразу же сделал вывод — ведь это было так просто! — семью один будет семь!

Итак, он истолковал семь одинаковых, стоящих один подле другого знаков как число «семь». Но если есть число, то, может быть, здесь скрывается дата.

Перед числом семь, то есть справа от него (поскольку надпись следует читать справа налево), стоят четыре знака первый из них есть самый правый, известен нам из предшествующих глав — это одна из форм b. Может быть, рассуждал Дорм, речь идет об указании года? «В году» по-финикийски b-snt, то есть передается через четыре согласных но и здесь перед числом стоят четыре знака, первый из которых, вероятно, b. Не могло ли быть идентичным b-snt! Если бы это было так, то в руках сразу оказались бы значения четырех согласных!

Вначале Дорм принял эти четыре значения в виде рабочей гипотезы и занялся поисками ее подтверждения. При этом он натолкнулся в той же самой надписи на группу знаков, стоящих в последовательности n-X-s. И здесь ему пригодилось одно соображение, почерпнутое из богатого опыта ученого (этим соображением, между прочим, руководствовался и Форрер при дешифровке хеттских иероглифов), — мы имеем в виду положение о параллельной связи между тем, что написано на предмете, и самим предметом.

Текст был помещен на бронзовой табличке, а в семитских языках имеется слово nhs «бронза», «медь». Стало быть, можно было предположить еще одно значение — h, которое в свою очередь помогло прочесть слово mzbh «алтарь», «жертвенник». Открытое таким образом m оказывалось особенно необходимым для получения первого подтверждения рабочей гипотезы Дорма. При помощи этого знака он смог затем обнаружить на строке 14 (первой строке обратной стороны таблички, вторая строка которой, то есть строка 15, содержала указание года) датировку по месяцу — b-tmz «в месяц Таммуз», причем одновременно появился и знак z, классифицированный Дормом как zl.

Месяц и год были даны. И разве не напрашивались теперь сами собой поиски числа месяца в форме имени числительного?

Рассмотрим еще раз строку 14. Последние четыре знака (крайние слева), а именно знаки содержат, следовательно, согласные zlmt-b или b-tmzl, как мы привыкли их писать и читать, то есть «в месяц Таммуз». Ну, а то, что стоит перед ними, иначе говоря, здесь справа от них, может быть, и есть искомое числительное?

Знак , уже известный из последней строки как s, повторяется здесь дважды, а между этими одинаковыми знаками стоит знак, пока еще не известный. Опытному семитологу не нужно было долго ломать себе голову над этой загадкой. Он сразу же решил, что перед ним слово sds «шесть», «шестой», начал искать дальше и нашел за ним (то есть слева от него) jm-m «день» при этом он открыл два отличающихся друг от друга знака m.

Итак, дата с обратной стороны таблички была прочитана: b-sds jm-m b-tmz b-snt, то есть «в шестой день в месяц Таммуз в году седьмом».

Можно представить себе, что творилось тогда в душе исследователя! «Самыми прекрасными днями в моей карьере дешифровщика были те, когда я открыл "алфавитный" финикийский в текстах из Рас-Шамры и "слоговой" финикийский в псевдоиероглифических надписях из Библа. Но сколько бессонных ночей работы над дешифровкой предшествовало "аллилуйе" открытия».

Потребовалось еще много терпеливой работы и беспрерывных исправлений, прежде чем 2 августа 1946 года Дорм смог доложить о своих результатах французской Академии надписей. В статье «Дешифровка псевдоиероглифических надписей из Библа» он уже предложил убедительные чтения всех надписей, найденных и изданных за год до этого Дюнаном, и представил ученым веские аргументы в пользу правильности своей дешифровки и своего чтения.

Но, между прочим, один убедительный аргумент был заключен уже в самом содержании первой дешифрованной надписи «с». В ней речь шла отнюдь не о богах или царях и не о делах войны или мира. Если бы это было именно так, то могло бы возникнуть подозрение, что дешифровщик, прежде чем вычитать из текста подобное содержание, в общем обычное почти для всех надписей, сам невольно «навязал» его этому тексту.

Но с надписью, прочитанной Дормом, дела обстояли совсем иначе: она содержала, согласно его толкованию, сообщение древнего резчика о работе, сделанной им и его товарищами для украшения храма. Тема эта была столь неожиданна, что сразу же пресекла возможные упреки дешифровщику в том, что он в данном случае был способен на такое толкование текста, при котором исследователь читает в тексте то, что ему хочется в нем найти, а совсем не то, что там написано.

Второе решающее доказательство: на основе надписи, вырезанной на первой бронзовой табличке «с», Дорм сразу же смог прочесть другую, намного более длинную надпись на второй большой бронзовой табличке! И она опять-таки содержала подобное сообщение.

В-третьих, в этой последней надписи вдруг оказалось поразительное количество имен египетских богов. Надо полагать, что дешифровщик едва ли думал об этом, когда приступал к работе. Правильность решения, предложенного Дормом, подкрепляется также значительным числом филологических данных и в первую очередь данными грамматики, но на этом мы не будем останавливаться.

Таким образом, мы можем с полным доверием относиться к толкованию этой письменности, данному Эдуардом Дормом. Гублская письменность — еще весьма несовершенное орудие для передачи мыслей. И это легко понять. Изобретатель письма (памятники относятся к 1900— 1700 годам до нашей эры), несомненно, имел перед глазами ассиро-вавилонскую клинопись — отсюда и слоговой характер письма; уже довольно рано первоначальные слоговые знаки, в соответствии с особенностью семитских языков, перестали строго различаться и употреблялись часто без разбора, только с учетом содержащихся в них согласных.

Мы не раз уже предлагали вниманию читателя примеры из языков и литератур, ставших доступными нам благодаря дешифровке письменности. В одних случаях они раскрывали перед нами образ того или иного народа — носителя языка и создателя письменности, в других — они близки современному читателю в силу непреходящей значимости и общечеловеческого характера содержащихся в них высказываний немало было и таких случаев, когда оба этих фактора воздействовали одновременно. Мы уже слышали слова правителей и молитвы, мифы о богах и пророчества.

Но здесь в качестве представителя древней Гублы будет говорить простой ремесленник, тот самый, который некогда, с удовлетворением осматривая дело своих рук, вырезал сообщение о своей удаче на бронзовой табличке, не подозревая, что почти через четыре тысячи лет ей суждено будет стать ключом к дешифровке этой древнейшей и уже давно исчезнувшей письменности:

«Лилу: медь Топета я раскатал. Острием железа я гравировал их, эти предметы ключ же от храма гравировал Акарену, выгравировал на нем знак и написал имя и я положил его, этот ключ, когда корону... алтаря я гравировал. Эту работу, в честь семьи своей сделал ее Лилу... Я сделал это во время правителя Ипуша в шестой день, в месяц Таммуз в седьмом году».