Исследования Майкла Вентриса - страница 2
В заметке: № 9 он опять-таки пытается объяснить сделанные наблюдения этрусскими формами склонения, но выполнить эту затею с каждым разом оказывается все труднее. Наконец, заметки № 1, 15 и 17 иллюстрируют следующие одна за другой стадии составления сетки Вентриса, которая в феврале 1952 года приняла вид, показанный на рисунке.
Это было еще весьма несовершенное произведение. Как явствует из рисунка, оставалось предположительным количество гласных, кроме того, некоторые знаки были помещены в двух различных графах таблицы, ибо Вентрис тогда ( еще считал, что в этих случаях возможны два значения.
И все же этот предварительный набросок, плод утомительной работы, имел два больших преимущества, и мы сразу же хотели бы обратить на них пристальное внимание читателя, учитывая те атаки, которым затем подверглись выводы Вентриса. Дело в том, что строительным материалом для этой неполной и в некоторой части еще неточной сетки служили исключительно объективные признаки, так сказать, сами бросавшиеся в глаза при просмотре письменных памятников иначе говоря, приведенная нами сетка основывалась только на тех данных, которые можно было получить путем классификации табличек по месту находки и другим обстоятельствам, сопровождавшим ее открытие, а также путем простого подсчета и сравнения знаков письма.
Никакая теория относительно того или иного языка, сокрытого в табличках, не освящала закладку этого сооружения, ни одна графа не составлялась и не заполнялась с целью получше подогнать результаты под схему форм определенного языка! Это следует отметить особо, потому что во главе одной из самых сильных атак, предпринятых позднее на систему Вентриса, шествовало утверждение, что памятники линейного письма Б ничего общего не имеют с греческим языком, а то «греческое», что якобы можно в них прочитать, подставил сам Вентрис.
Уже в том же году Вентрис отказался от этрусской теории. На это он шел вначале крайне неохотно и полный сомнений, пока наконец факты, отличающиеся, как известно, большим упрямством и настойчивостью, не вынудили его признать, что речь может идти и о греческом языке.
В феврале 1952 года, как мы уже упоминали, оксфордский профессор сэр Джон Майрс издал в «Scrpita Minoa » те самые кносские таблички, которые остались после Эванса и отчасти представляли материал, пролежавший 50 лет под сукном. Стоит ли говорить, что Майрс взялся за дело, требующее большой самоотверженности, и путь его был усыпан отнюдь не розами. Может быть, поэтому и труд его не лишен целого ряда недостатков, на которые в 1952, 1954 и 1955 годах обратили внимание Беннет и Чэдвик.
Что же касается Вентриса, то он ждал от нового издания только одного: дополнительного подтверждения правильности своей сетки.
Сравнивая слова, взятые из вновь опубликованных табличек, с теми, которые уже имелись в его распоряжении, Вентрис пришел к мысли, оказавшейся впоследствии решающей для дела дешифровки.
Согласно прежней координатной сетке, доставлявшей ее автору немало беспокойства, а другим немало сомнений из-за полного отсутствия симметрии, определенные слова одного и того же типа давали на конце такие варианты написаний, которые можно было понять как падежные окончания в то же время некоторые слова того же типа имели в своем написании довольно значительные различия, судя по контексту, совершенно непонятные и ненужные. Где же ошибка? Уж конечно, не в табличках. И Вентрис опять взялся за сетку.
Пришлось снова вернуться к недавно им же самим отброшенному предположению о четырех равенствах знаков и их значений, которое восходило отчасти к более ранним гипотезам, а в особенности к предположению Алисы Кобер. Если эти равенства были верны, то симметрия сетки существенно дополнялась значительно повышалась и степень ее пригодности.
Вот они, эти равенства:
И будь они истинными, трудно было бы даже перечислить все вытекающие отсюда следствия. Часто встречающееся окончание мужских собственных имен в родительном падеже 
тогда звучало бы (o)jo и (i)jojo и, стало быть, соответствовало бы окончаниям древних форм вроде Autolykoio и Ikarioio, которые давно уже были известны из Гомера; предположительное окончание родительного падежа множественного числа женского рода 
было бы (i)ja-j и соответствовало бы архаическим формам gaiaon, theaodn.
Если подставить эти значения в тройные группы Алисы Кобер, то пять первых из них (типы А и В) образовали бы скрепленные гласными и полугласными каркасы слов, сразу заговоривших бы таким знакомым языком, что уж почти не требовалось бы фантазии, чтобы восстановить пропущенные согласные здесь в четком строю стояли бы названия самых значительных городов древнего Крита и среди них — название его столицы: Ликтос, Фест, Тилисс, Кносс и Амнис.
Но если бы эти значения были верны, в сетке неизбежно началась бы настоящая цепная реакция: не менее 31 знака получили бы свое подлинное и твердое звуковое значение! Несмотря на такой «обличительный» материал, Вентрис в своей последней рабочей заметке № 20 все еще склонялся к мысли, что все это самообман, фата-моргана. Однако пока почта доставляла адресатам эту заметку, помеченную 2 июня 1952 года, Вентрис, который уже вновь был за работой и в виде пробы подставлял новые звуковые значения в те или иные таблички, понял, что именно греческий язык ведет к решению проблемы он прямо-таки напрашивался на эту роль.
Но тут же обнаружились огромные несоответствия между написанием слов в критских табличках и дошедшими до нас формами классического греческого языка. Критяне писали слоговой звук и гласный, причем конечный звук слога выпадал. Так, pa-te могло бы означать раter «отец», но также и pantes «все» слово pater «хлев» писалось ta-to-mo (s в начале слова выпало).
Кроме того, не было вообще никакого знака для передачи отдельных согласных; казалось бы, то же самое правило должно было выполняться и в том случае, когда th стояло перед m, но здесь все шло как раз наоборот и th получало впридачу еще немой гласный о. Долгие и краткие согласные между собой не различались, как, впрочем, не различались так- же b и p; ph и gk; и ch на примере названий городов Ликтос и Тилисс мы уже убедились, что совпадали даже r и l.
Вентрис, по профессии архитектор, но отнюдь не филолог, сразу же понял, что при подобных обстоятельствах становится возможным чересчур многое, и, пожалуй, да- же все, но как раз то самое «все», которое ближе всего стоит к «ничего»! Он хорошо сознавал, что ему нужно призвать на помощь настоящего специалиста-филолога, досконально изучившего свое ремесло.
Пришлось идти за советом к сэру Джону Майрсу. Последний помог ему свести знакомство с неким молодым человеком, окончившим в свое время Кембридж, а затем: принимавшим участие в составлении и издании латинского словаря в Оксфорде, где он познакомился с Майрсом. Вскоре, к началу 1952 года, он был приглашен в Кембриджский университет доцентом на кафедру классической филологии. Так был создан знаменитый дуэт — Майкл Вентрис и Джон Чэдвик. Имена эти и по сей день неразрывно связаны друг с другом и с дешифровкой линейного письма Б.