«Московский подвиг»
При всей уже поистине огромной массе литературы о возникновении и первых шагах книгопечатания в Москве, которая накоплена за последнее время, «узловой проблемы» мы не видим здесь; нерешенные же вопросы имеются, и некоторые из них мы в этих строках уже затронули. Мы имеем факты для утверждения, что московские первопечатники знали мировые достижения книгопечатного дела, имели в руках иные конкретные западные книги, из которых могли они брать образцы для своих заставок или для более значительных произведений декоративно-идейного убранства книг, как, например, для рамки, обрамляющей фигуру евангелиста Луки на фронтисписе Апостола Ивана Федорова.
Мы знаем, что Апостол был фактически не «первою» книгой, напечатанной в Москве. Мы знаем, что Москва была связана интереснейшими и прочнейшими культурными сношениями и со славянским миром и со странами Западной Европы. Мы знаем, изучив «дофедоровские», анонимные или без-выходные (мы считаем правильным писать слово это так, с переносом) издания, что Иван Федоров учился именно на них, в той типографии, которая выпустила до него два Евангелия, одну Псалтырь и одно издание Триоди постной, а позднее возможно одновременно с тем временем, от 19/29 апреля 1563 года до 1/11 марта 1564 года, отпечатала еще одно Евангелие и еще одну Псалтырь. Сохранились следы и Триоди цветной. «Безвыходные» издания внимательно и добросовестно изучены, описаны, их место точно определено в Москве, по времени большинства изданий— до Федорова. Об их существовании знают все историки, все специалисты, хотя умалчивают об этом учебники нашей средней школы.
Исследования советских ученых послевоенного времени отчетливо установили очень большое своеобразие московского книгопечатания. Мы знаем про замечательный, очень трудоемкий, но весьма эффектный прием двуцветногооднопрогонного печатания с одной раскрашиваемой формы, встреченный в трех книгах полностью (в двух Евангелиях и в одной Псалтыри) и в одной частично (в Триоди). Прием этот — чисто московский, и был Иваном Федоровым заменен двупрогонной печатью, но не с двух раздельных форм, как на Западе и в новое время, а с одной «разборной» формы; в процессе печатания литеры, какие надо было иметь красными, приподнимали снизу подложенным пробельным материалом и печатали отдельно, затем их вынимали совсем, а оставшуюся наборную форму покрывали черной краской и печатали нормально. В изданиях Ивана Федорова отчетливо виден гораздо больший нажим бумаги на красные литеры, слова и строки.
Двуцветная печать вообще может быть прослежена в изданиях XVI века в трех вариантах: в данном, описанном вкратце только что, наиболее отчетливом у Федорова; в западном, восторжествовавшем впоследствии повсюду,— двупрогонного печатания с двух раздельных форм; и в методе «маски» или прорезного рашкета, которым весьма наглядно пользовались в Венеции. Что же касается изданий Фиоля, Макария и Скорины (у последнего двуцветной печати не так много) мы абсолютной уверенности в методике двупрокатной (это последнее сомнения не вызывает) двуцветной печати иметь не можем. Издания их весьма «чисты», тогда как метод печатания вскрывается наиболее отчетливо на ошибках печати, на сдвигах листа, на «марашках» краски. Нет того доказательства печатания с приподнятых литер, при котором красные буквы сильнее, чем черные вдавливаются в бумагу; вместе с тем бумага в изданиях, например, Скорины была податливой. Она позволяет видеть у него и так называемое «слепое тиснение», которое получалось, когда лист бумаги при печатании разворота или неполно занятой набором страницы подводился под пресс. Старые печатники не имели достаточного количества пробельного материала и в таких случаях предпочитали подкладывать под незанятую часть листа любой набор, не покрытый краской вообще.
В Апостоле Ивана Федорова пустые места внизу страниц с неполным наборным текстом выявляют «слепое тиснение» порой определенно декоративного характера: например, линии, составленные из одних точек, при слепом, бескрасочном оттискивании придающие странице особый нарядный вид. Во втором издании своего Апостола, во Львове в 1574 году, Иван Федоров в эти пустые части страниц вставлял концовки, которыми в Москве пользоваться не любили.
Все это мы знаем. Мы изучили, измерили, рассмотрели в ряде деталей шрифты ранних московских изданий. Шрифт Ивана Федорова — из них лучший, наиболее четкий, зрелый, «красивый». Все они восходят к шрифту обильных московских рукописных книг, и по отношению к зарубежным славянским изданиям самостоятельны (в старое время в этом отношении делались порой довольно явные ошибки). Они в «одной семье». Вместе с тем различия между ними имеются. В одном из Евангелий («узкошрифтном») строки отчетливо отделены одна от другой, надстрочные знаки не входят и не вторгаются в полосу другой, над ними находящейся строки (Е.Л. Немировский предлагает здесь говорить о «перекрещивании», лучше о «скрещивании» строк). В других изданиях это налицо. Надстрочные «силы» и «титла» — особенность старославянского письма и печати — отливались и вместе с литерами и отдельно от них. Иван Федоров имел несколько вариантов литер для того, чтобы можно было удобнее и целесообразнее помещать над иными, специально укороченными, надстрочия. Вся полиграфическая технология московской печати первых лет ее существования была сложной, улучшалась, менялась.
Все это мы знаем. Не знаем, вернее не добились по-настоящему единого результата в вопросе о последовательности ранних московских изданий. В зависимости от того, на что они обращали внимание, на шрифт или на сорт бумаги, на технику печатания или на сочетание одного с другим, исследователи приходили к различным решениям вопроса, который, конечно, имеет принципиальное значение, ибо показывает на практике издательство, точнее издательскую политику Москвы 1550-1560-х годов. Приведем главные имеющиеся в данное время в нашей науке точки зрения.
А.С. Зернова1А.С. Зернова. Начало книгопечатания в Москве и на Украине. М., 1947, стр. 9 и др. Ср. А. С. Зернова. Книги кирилловской печати, изданные в Москве в XVI-XVII веках, сводный каталог. М., 1958, стр. 11 сл. (1946): первым явилось бы Евангелие первого шрифта, по указателю И.П. Каратаева №66, по предложенной акад. М.Н. Тихомировым простой номенклатуре среднешрифтное; вторым Псалтырь того же шрифта; третьим — Триодь постная; четвертым — Евангелие второго шрифта, по Каратаеву № 64, узкошрифтное; затем — Апостол Ивана Федорова; в менее отчетливой последовательности — Евангелие третьего шрифта, по Каратаеву № 65, широкошрифтное и соответственная ему Псалтырь; Часовники Ивана Федорова 1565 года. Цветная Триодь, известная только по сохранившимся в оттисках А.Е. Викторова копиям, ускользает от более точных датировок.
Т.Н. Протасьева2Т.Н. Протасьева. Первые издания Московской печати в собрании Гос. исторического музея. М., 1955, стр. 9 и др.; ср. Т.Н. Протасьева. Описание первопечатных русских книг. В сб.: У истоков русского книгопечатания, стр. 155 сл. (1959): на первом месте Триодь постная; затем узкошрифтное Евангелие; далее — среднешрифтные Евангелие и Псалтырь; широкошрифтные Евангелие и Псалтырь; все эти без-выходные издания — до Апостола Ивана Федорова 1564 года; но Т.Н. Протасьева, детально описавшая экземпляры старопечатных московских книг, хранящихся в замечательных собраниях Гос. Исторического музея, считает, что Иван Федоров был ответственным и за издания до Апостола, что типография в Москве при царе Иване Грозном была одна. А.С. Зернова настаивает на том, что типографии было две.
А.А. Гераклитов в Саратове3 А. Гераклитов. Три издания XVI в. без выходных листов из библиотеки Саратовского университета. «Ученые записки» СГУ, т. V, 1926., Г.И. Коляда в Ташкенте4Г.И. Коляда. Иван Федоров первопечатник (московский период его деятельности). Ташкент, 1961 (диссертация, защищенная в МГУ, 1962 г.). выдвигали те или другие варианты этих основных группировок первопечатных московских книг. Г.И. Коляда включал в их число Букварь, обнаруженный в Англии, данные о котором опубликованы были английскими славистами Д. Симмонсом и Д. Барникотом. Е.Л. Немировский в общем приемлет «систему» Т.Н. Протасьсвой, которую поддержал и академик М.Н. Тихомиров; но Е.Л. Немировский на первое место ставит не Триодь, а узкошрифтное Евангелие и признает наличие двух типографий, «анонимной» и федоровской, государственной; широкошрифтные Евангелие и Псалтырь он считает единовременными с Апостолом Ивана Федорова.
В самое последнее время автор этих строк пришел к убеждению, что узкошрифтное Евангелие действительно было напечатано до среднешрифтного; но в Триоди появление двупрогонной печати представляется приближающим ее к Апостолу. Е.Л. Немировский считает технику двупрогонной печати в Триоди западной, производимой с двух форм, что представляется неожиданным и было бы очень интересным новшеством, от которого Иван Федоров сознательно отошел бы; но пишущий строки эти вообще рассматривает Триодь постную как стоящую несколько особняком, явно подражающую в ряде моментов старинной Триоди Швайпольта Фиоля. Быть может, было бы правильно рядом с тем, что мы знаем, учитывать и то, чего мы пока не знаем.
Но то, что мы думаем, мы обязаны сказать.
Нам надо в полный голос и в полной мере сказать об огромном значении самого факта перехода Москвы от изготовления прекрасных, но единичных рукописных книг к книгопечатанию, к изготовлению книги, потенциально (часто и фактически) доступной многим.
Искусство мастеров старорусской рукописной книги, изготовлявших уникальные напрестольные Евангелия, посвящено было достижению красоты, окрашенной религиозными представлениями. Искусство русской рукописной книги не было «искусством для искусства», формалистическим, потому что религиозное, идеалистическое, мистифицированное содержание было для него ведущим, главным, почти единственным. Мы исключаем, понятно, из этого огромную толщу летописной книги, лицевые своды XVI века, так называемую «Радзивилловскую» летопись, многие «житийные» рукописи, очень богатые бытовыми, историческими, реальными чертами. Но лучшие по художественному качеству, снабженные миниатюрами рукописи оставались именно такими, о которых мы написали: уникальными, неповторимыми драгоценностями для алтарей, а не для человека в его массе. Драгоценнейший «оклад» — переплет делал книгу предметом культа, объектом символического или вполне конкретного поклонения во время храмового действа.
Печать именно это и нарушала в корне и принципе. Не сразу, как это сделал из славянских первопечатников, пожалуй, только Скорина, начавший с первого же своего шага печатать для людей, а не для церкви, московское книгопечатание встало на путь удовлетворения великой потребности человечества в чтении, т.е. просвещении, в знании, культуре, в общении друг с другом. Печать и только она, позволяющая многим в одно и то же время пользоваться в процессе чтения тем же самым идейным богатством, вошла в русское общественное бытие как могучая сила.
Подвиг московских первопечатников был неоспорим и неизмерим в своем значении для будущего.
У нас нет оснований в общем сомневаться в объяснении тех причин, на которые указал сам Иван Федоров в послесловии к Апостолу 1564 года, когда он, первый из деятелей русской печати, осознавший необходимость заговорить от своего имени — от лица издателя, человека, сделавшего книгу, — даже на страницах книги культовой счел правильным рассказать всем читателям о причинах возникновения типографии в Москве. У Ивана Федорова были в самой Москве учителя и предшественники; но он первый использовал книгопечатание для своей речи, он — первый печатник-общественник, первый публицист. Его подвиг в силу этого неповторим. Его жизнь в Москве и за рубежом — наша национальная гордость. Он первый в русской книжной культуре вполне заслуживает великого имени просветителя и гуманиста. Тем более важно проанализировать лишний раз его «послесловия» к книгам, изданным в Москве и за рубежом.
Причин, указываемых Иваном Федоровым в послесловии к Апостолу 1564 года, две: потребность в книгах — первая. Издатель говорит о потребностях церкви и государства в церквях, упоминает недавно завоеванную Казань. Потребность эта чисто издательская. Книг понадобилось много, очевидно больше, чем можно было купить книг рукописных «на торгу», о чем упоминается тут же. Полиграфичность, распространимость книг в большом числе — первая сила, создавшая в России книгопечатание. Вторая — редакционная. Рукописные книги оказывались по тексту различными, «искаженными» или «неисправленными». Следовательно, при распространении книг было необходимо установить их «канонический», апробированный, единый, текст. Сделать это можно было, только имея единый центр книгоизготовления и проверки содержания публикуемой книги. Государственная типография преобразовывалась в государственное издательство.
Можно (как это делает, например, в наши дни Е.Л. Немировский) не соглашаться с дальнейшими указаниями «послесловия», отдающего всю честь создания государственного книгопечатания в Москве царю и митрополиту. Уже указание на завоевание Казани, происшедшее раньше, чем было начато печатание Апостола, указание послесловия на «начало взыскивания» способов печатания с упоминанием даты 1553 года, заставляет связывать самое первое возникновение печати в Москве с эпохою «Избранной рады» и ее вдохновителя «попа» Сильвестра, Алексея Адашева, в библиотеке которого по внушающим доверие данным имелись книги «латинские и немецкие».
Несколько иную формулировку причин возникновения книгопечатания в Москве дает и послесловие к Часовнику 1565 года. Здесь подчеркивается желание правительства печатать книги, «чтобы царство его украсилось и исполнилось славою...» «через печатные книги для надлежащего познания». Правда, между двумя этими пожеланиями вставляется слово «Божиею» и к «познанию» добавляется «божественных догматов и милосердия». Так было нужно говорить в XVI веке. В Заблудове через несколько лет Иван Федоров (или кто-либо еще?) от имени гетмана Ходкевича говорит необычайно важные слова, показывающие, какими идейными нитями связана деятельность Ивана Федорова с заветами Скорины: «Помышлял было и о том, чтобы переложить книгу эту [Учительное Евангелие] на простой язык, чтобы была понятна простым людям и весьма о том старался». Отметим, что это сделать отсоветовали «мудрые люди» из числа тех редакторов, которые постоянно боятся «как бы чего не вышло».
Иван Федоров уже в следующем своем издании, в заблудовской Псалтыри 1570 года, обращается к читателям: «исправляйте», «если что окажется ошибочным». А в самом замечательном из созданных им документов, в послесловии к Апостолу, изданному во Львове в 1574 году, мы встречаем слова о задачах книгоиздателя «рассевать семена духовные по вселенной», предвещающие строки русского поэта XIX века: «Сейте разумное, доброе, вечное...» Иван Федоров рассказывает, как гетман Ходкевич, финансировавший его заблудовские издания и прекративший свою поддержку, предложил ему в обеспечение «весь» — селение, поместье, и как отказался от этого первопечатник. «Я все это вменил ни во что... не жаждал приобретения, а к богатству... не лежало мое сердце». Сердце Ивана Федорова лежало к «возлюбленному и чтимому русскому народу», как и написал он в послесловии к учебнику, изданному во Львове в том же 1574 году.
В этом подвиг. Прямая речь книгоиздателя — людям. Иван Федоров — первая общественная личность русской книгопечатной истории. У нас имеются все основания полагать, что его типография в Москве не была сожжена «невежественными людьми» — монахами или «переписчиками книг», как о том не раз говорили раньше. Иван Федоров оставил ее своим преемникам, Невеже и Тарасиеву, которые уже в 1568 году выпустили в Москве Псалтырь, дошедшую до нас. Мы лично не согласны с английскими публикаторами, приписавшими Ивану Федорову еще в Москве издание Букваря, который мы, вместе с А. С. Зерновой, относим к числу Острожских послефедоровских изданий самого конца XVI века. Но мы считаем необходимым указать, что именно Иван Федоров впервые стал печатать маленького формата портативные Часовники, по которым дети могли учиться грамоте. И что Иван Федоров был замечательным художником книги.
Великолепно освоив техническую специфику гравюры на дереве, Иван Федоров, опираясь на образцы рукописной декорации лучших русских книг первой половины и середины XVI века, создал серию заставок московского Апостола 1561 года, утвердив в серии этой «старопечатный стиль» как высоко ценное национальное и вместе с тем общекультурное достижение книжного искусства, впитавшего в себя и венецианские и прирейнские импульсы, и творчество мастеров рукописных книг Московской и Троице-Сергиевой школ и традиций. Искусство убранства книг Ивана Федорова является одновременно и национально-традиционным и подлинно-новаторским, высокоидейным, гуманистическим. Фигуру апостола Луки, легендарного автора дважды опубликованной им книги, на «соблазны» содержания которой мы уже указывали, Иван Федоров помещает не под традиционным навесом или балдахином, а под триумфальной ренессанской аркой, прообраз которой он нашел в изданиях библии, выпущенных в Германии в 1524 году и в Чехии в 1540 году. Гравюра на дереве, работа Э. Шёна, ученика великого Дюрера, была использована в Москве Иваном Федоровым не для прославления военного подвига легендарного героя древности, а для возвеличения труда писателя, изображенного под аркой в процессе писания, в скромной «хламиде», без обуви, с лицом энергичного, думающего русского человека, превосходно по реализму своему изображенного.
После ухода Ивана Федорова из Москвы, вызванного обвинениями в «ереси», клеветою и завистью «начальников, священноначальников и учителей», культурный подвиг Москвы зажег яркие огни и в Белоруссии, где после Скорины 40 лет не было печати, а затем и на Украине.
В Москве и под Москвой этот огонь то тлел под спудом, то разгорался ярко и неугасимо. Мы видим тот же огонь и в деятельности печатников Москвы XVII века В.Ф. Бурцова и К. Истомина и в бессмертном труде Н.И. Новикова и А.Н. Радищева.