Поддержка, оказанная Мстиславцу группой православных при устройстве типографии в Вильне
Самостоятельная, независимая от Ивана Федорова работа Петра Мстиславца началась после того, как в 1569 г. было закопчено печатание заблудовского Евангелия учительного и Мстиславец расстался со своим товарищем, который продолжал без него работать у Ходкевича. Почему они разошлись, каковы были их взаимоотношения — неизвестно. Многие авторы, например Абрамович, Огиенко, объясняют прекращение их совместной работы ссорой и несогласиями. Ильяшевич ищет причину не в личных отношениях печатников, а в общегосударственных условиях того времени. Это очень вероятное объяснение. Пока происходило печатание Евангелия учительного, Ходкевич уехал (10 января 1569 г.) в Люблин на сейм, где после долгих дебатов был принят акт о Люблинской унии. Религиозные разногласия русских с поляками не помешали горожанам и шляхтичам стремиться к унии для получения так называемых польских свобод; уния расширила права шляхты и самоуправление городов.
Крупные помещики, такие, как Г.А. Ходкевич, не получали от унии никаких выгод, так как с повышением значения шляхты ослабла власть крупных феодалов. Литовско-русские вельможи грозили уехать с сейма и даже привели было эту угрозу в исполнение; они присягнули унии только тогда, когда им было объявлено, что постановление войдет в силу и в их отсутствие. Присяга состоялась 1 июля, а уже 12 августа закончился сейм. Петр Мстиславец, по всей вероятности, уехал из Заблудова после марта, когда было закончено печатание Евангелия учительного, и раньше конца сентября, когда Иван Федоров уже один приступил к печатанию Псалтыри с Часословцем. Весьма возможно, что Иван Федоров, как человек приезжий, не мог вполне оценить значения унии и не сознавал, что положение Ходкевича сделалось более шатким. Мстиславец же, как белорус, лучше понимал культурное значение Вильны, куда он направился из Заблудова. Городское население Вильны, уже давно имевшее самоуправление1Магдебургское право было распространено на Вильну еще в 1387 г. См.— Собрание древних грамот и актов города Вильны, Ковна, Трок, православных монастырей, церквей и по разным предметам, ч. 1. Вильна, 1843, № 1 и свои общественные организации в виде ремесленных союзов или братств, объединявшихся около храмов, привыкло к коллективным действиям; сплоченность горожан могла быть более мощной силой в борьбе за православие и политические права русских в Литве, чем власть крупного помещика.
В большом городе, где яснее сознавали необходимость просвещения и острее испытывали нужду в книгах, книгопечатание сулило больше удачи, чем в Заблудове.
Очень вероятно, что соображения такого рода руководили Мстиславцем при его отъезде из Заблудова. Через несколько лет и Ивану Федорову также пришлось обратиться за поддержкой к горожанам другого западнорусского города.
Нужда в книгах для православного населения стала особенно настоятельной, когда католическое духовенство повело усиленную борьбу с инаковерующими — протестантами и православными — проповедью и печатным словом. В спорах с католиками православные были вооружены слабее своих противников, им приходилось напрягать все силы, чтобы отстаивать свое право на существование: в XVI в. отказ от своей веры равнялся отказу от национальности.
По словам Ивана Федорова, во Львове ему не помогли ни богатые горожане, ни высшее духовенство («богатые и благородные в мире»), хотя он на коленях слезно умолял их о помощи; помогли ему среднего достатка горожане, миряне и рядовые священники: «мали нецыи в иерейском чину, инии же неславнии в мире».
Мстиславец, наоборот, встретил в Вильне поддержку со стороны богатых и просвещенных православных горожан — Зарецких и Мамоничей. Судя по письмам князя А.М. Курбского, к ним примыкали и другие горожане, посещавшие собрания в доме Зарецких. Руководители этой группы сознавали, насколько опасно для православия проникновение в Литву иезуитов, готовились к трудной и неравной борьбе. В двух письмах Курбского, адресованных Кузьме Мамоничу, перечислены имена нескольких членов этой группы: кроме самого Мамонича, названы один из Зарецких, Василий Михайлович Гарабурда и пан Петр (Устрялов предполагает, что пан Петр это не кто иной, как Петр Тимофеев Мстиславец). Кузьма Мамонич и пан Петр сообщили Курбскому о сочинениях некоего иезуита, «иже много отрыгал ядовитыми слогнями на святую непорочную веру нашу, нарицающе нас схизматиками». Курбский сознает, что в словесном состязании иезуиты могут оказаться сильнее, и советует «без ученых нашея страны» не ходить к ним на диспуты. Сам он собирается помочь православным переводами на славянский язык творений отцов церкви.
Лица, перечисленные в письме Курбского, составляли центр, вокруг которого группировались многие православные из среды виленских мещан. Один из Зарецких предоставляет свой дом для собраний горожан, и Курбский советует Кузьме Мамоничу прочесть «то посланейцо (то есть его письмо) в дому пана Зарецкого и всем, во правоверии стоящим виленским мещаном».
В другом письме Кузьме Мамоничу Курбский высказывает радость по поводу получения с Афона книг сочинений восточных отцов церкви — она поможет против латинских козней. Высшему православному духовенству он дает нелестную оценку («лености для и обжорства епископов наших»). Книга была получена с Афона князем К. К. Острожским, а он передал ее для переписки Гарабурде и Курбскому; сам Курбский ее уже переписал, и теперь, говорит он, ее надо еще раз переписать, найдя «писаря доброго», который не исказил бы ее смысла. Как видно из писем, Острожский и Курбский, не жившие в Вильне, постоянно поддерживали связь с виленскими православными. Имя Ивана Федорова в переписке не упоминается, хотя, судя по всему, он не мог стоять в стороне от дела распространения просвещения среди русских и укрепления православной веры. Объяснить это можно тем, что в начале 1570-х годов Иван Федоров совершил трудный переезд из Заблудова во Львов — город, который в дальнейшем стал местом его деятельности. Здесь встретилось много различных препятствий, борьба с которыми поглощала его силы и внимание; не удивительно, что его имя не упоминается среди членов виленского кружка.
Письма Курбского к Мамоничу относятся, по-видимому, к самому началу 1570-х годов. Иезуиты проникли в Вильну в 1569 г., следовательно, Курбский писал после этого года; однако он ничего еще не говорит о начавшемся в Вильне у Мамоничей книгопечатании или хотя бы о приготовлениях к нему, о чем, конечно, Мамонич известил бы его. Так как Мстиславец 14 мая 1574 г. уже начал печатание Евангелия, то самое устройство типографии должно было начаться хотя бы годом раньше, то есть в 1573 г. Между тем Курбский в своем письме говорит лишь о переписке необходимых книг, а не о их печатании. Эти соображения позволяют определить хронологические границы переписки Курбского: она относится к 1570-1572 гг.
Обстановка для устройства печатни в Вильне была гораздо благоприятнее, чем в имении Ходкевича, где все решала воля одного человека. Мстиславец приехал в Вильну в 1570 г. или вскоре после того. Может быть, это было еще при жизни Сигизмунда Августа, отличавшегося религиозным свободомыслием. При нем в Польско-литовском государстве установилась известная веротерпимость, и надвигавшаяся с запада католическая реакция еще не успела проявиться. Когда со смертью Сигизмунда Августа (1572) пресеклась династия Ягеллонов и встал вопрос о выборе короля, то, наряду с кандидатурой Генриха французского и одного из сыновей императора Максимилиана, была выдвинута кандидатура московского царя или царевича. Избранный сторонниками католической партии, Генрих французский не оправдал возлагавшихся на него надежд. В 1574 г., когда Мстиславец начал печатать Евангелие, короля уже не было. Генрих бежал во Францию, и в Польше снова наступил период «бескоролевья». В выходных сведениях Евангелия еще назван король Генрих, а в Псалтыри король совсем не упоминается. Очевидно, в то время печатание книг для православной церкви не могло еще навлечь неприятностей на печатника и его покровителей. В послесловии к Евангелию Мстиславец рассказывает, как благочестивые мужи, жители Вильны, пригласили его на работу; он с благодарностью и уважением говорит об этих людях, среди общего развала и отступничества оставшихся верными православию. Они-то и убедили его взяться за книгопечатание: «Велми благодарим бога, яко и еще обретаются избрании божии, паче же в нынешнее время лукавое, посреде рода строптива и развращенна. Но понеже понудили есте нас недостойных выше нашей меры на сие дело. Аз же есмь человек грешен и немощен, бояхся начати таковая. К тому же смотряя свое неприлежание и леность и неразумие, на мнозе отлагах», то есть если бы не их просьбы, он откладывал бы свое намерение приняться за дело, которое считал для себя непосильным. Так же как и Иван Федоров, он вспоминает о таланте, данном ему от бога, за который он должен дать ответ: «аще и един талант вверен будет кто, не ленитися подобает, но прилежно делати, бояся приказни съкрывшего». В послесловии к Псалтыри, второму изданию виленской типографии Мамоничей, вышедшей 16 января 1576 г., Мстиславец вновь говорит, что и эту книгу он печатает, уступая чужим настояниям, хотя и чувствует себя невеждой, с ограниченным умом, не умеющим владеть языком: «Еже оубо тесное разума и недооуметелное языка моего сведый...».
Из общего числа благочестивых мужей, побудивших его взяться за труд печатания, он выделяет двоих Зарецких: «Но милостиви ми будите богопочтеннии, милостивый пане скарбный и пане Зенове Зарецкий, молюся, вашим заповедем покрившуся и приемлющу послушаниа, напечатах сию книгу». По этим послесловиям ясно видна инициатива Зарецких и их влияние на устройство типографии Мстиславца и Мамоничей: «умышлением и промышлением его милости пана скарбного, старосты упицкого, Ивана Семеновича Зарецкого, и брата его пана Зенова, бурмистра места виленского».