Издания, напечатанные Мстиславцем в типографии Мамоничей
После Евангелия 1575 г. в следующем 1576 г. 16 января Мстиславец закончил печатание Псалтыри.
Евангелие и Псалтырь Мстиславца изданы форматом в лист и напечатаны красивым крупным шрифтом (10 строк — 127 мм), нигде ранее не употреблявшимся и впоследствии послужившим образцом для многих напрестольных Евангелий. Этот шрифт — четкий и красивый — скопирован с крупного полуустава русских рукописей и отлит с большим совершенством. Обращают на себя внимание надстрочные литеры, употреблявшиеся очень часто и составляющие чуть не целый алфавит.
В обоих изданиях, кроме орнамента, имеются гравюры иллюстративного значения: в Евангелии — четырех евангелистов, в Псалтыри — царя Давида. Состав Евангелия — 10 л. + 1 — 385; состав Псалтыри — 2 л., 1 л. с гравюрой + 1 —250. Счет листов выдержан аккуратно; сигнатур нет; тетради состоят из 8 л. каждая. Печатание обоих изданий выполнено с большим мастерством; в этом отношении Петр Мстиславец не уступает Ивану Федорову. У него так же выровнены строки и правая сторона наборной полосы, так же точно пригнаны красные и черные части набора, они явно напечатаны в два прогона — сперва красной, потом черной краской, что видно по накладывающимся друг на друга знакам и частям литер, находящимся между строками. Особенность Псалтыри Мстиславца — употребление красных точек в тексте, напечатанном черной краской.
Однако, несмотря на все достоинства печатной техники Мстиславца, надо отметить недостаток, заметный у него, пожалуй, еще более, чем у Ивана Федорова. Мы имеем в виду постоянное слияние слов; недостаточное их разграничение часто делает затруднительным чтение его изданий.
В правописании обоих изданий надо отметить в самом тексте употребление большого юса вместо У; в послесловиях же большой юс не встречается.
Строго выровненный красивый набор зависит, конечно, от искусства наборщика, но главным образом от качества самих литер: красивому четкому очку должны соответствовать в совершенстве отлитые ножки литер. Точная высота ножек, хорошо отшлифованные боковые их поверхности дают при наборе прямую строку, в которой не может быть ни выскакивающих из нее, ни поставленных наискось литер. Ножки литер в старопечатных книгах, при наборе без шпации, определяют и плотность шрифта.
Изучение набора в изданиях Мстиславца показывает, что он не уступал Ивану Федорову в искусстве отливки литер.
Помимо красивого шрифта и искусно сделанного набора, оба издания Мстиславца замечательны своими гравюрами и гравированным орнаментом.
Орнамент изданий Мстиславца сделан в московском стиле, особенно алфавит, состоящий из 10 крупных инициалов в 5-6 см высоты. Одни инициал (3) явно скопирован с московского инициала анонимной типографии. Полосы, образующие инициалы, как и у Ивана Федорова, заполнены акантовыми гирляндами, но узор их гораздо сложнее; в него внесены многие элементы из заставок: шишки, цветы, перекрученные конусы (Б, В, Р). Позднейшие московские печатники часто копировали его инициалы.
Заставки Мстиславца во многих отношениях напоминают московские и львовские заставки Ивана Федорова, но их узор вырезан другой манерой — черными линиями по белому фону. По контуру это те же прямоугольные полосы, с боковыми и верхними выступами, числом от двух до пяти; в узоре внутри заставок исключительно растительные формы: листья, ягоды, шишки, желуди, лопнувшие плоды граната, цветочные коробочки, стебли, обвивающие стержень, то есть все элементы московского и львовского орнаментов Ивана Федорова; акантовая листва в заставках не встречается, часто попадаются изображения трилистников, узор по большей части построен на двух расходящихся стеблях или на изгибах одного стебля, проходящего через всю заставку; симметрия нарушается только в виде исключения. Штриховка по сравнению с орнаментом Ивана Федорова менее смелая, не придающая рисунку движения. Для передачи теней часто применяется штриховка перекрестными линиями; эта манера почти не встречается в орнаменте Ивана Федорова (она видна только на московской гравюре ап. Луки, которую А.А. Сидоров и относит к работам Мстиславца)1В настоящее время стали известны заставки Ив. Федорова, где он применял перекрестную штриховку — л. 1 его Букваря 1574 г..
Сравнивая манеру изображения растительных форм в заставках Мстиславца и в рамках, окружающих фигуры евангелистов в Евангелии и царя Давида в Псалтыри, нельзя не отметить сходства рисунка и приемов гравирования в этих частях орнамента (ср. листву в заставках перед евангелиями с листвой в рамках вокруг фигур евангелистов и царя Давида). Это говорит о том, что рисовал, а может быть, и резал этот узор один и тот же художник.
Все изображения вместе с рамками сделаны на цельных досках. Рамки вокруг гравюр отличаются большой сложностью; как в книгах западной печати XVI-XVII вв., они состоят из колонн, на которые опирается свод; встречаются рамки в два яруса, с вторыми колоннами в верхнем; некоторые колонны покрыты чешуйками; такие же чешуйки покрывают иногда и другие части рамки, например, подножия перед евангелистами Матфеем и Лукой. Над изображением царя Давида в средней части арки находится здание вроде храма; в рамки гравированных изображений двух евангелистов и царя Давида введены вазы с цветами. Между растительными и архитектурными элементами рамок и около изображений евангелистов внутри рамок видны диковинные фигуры львов, дельфинов или драконов и уродливые головы людей или животных; эти элементы орнамента, широко распространенные в искусстве Возрождения, чужды русскому стилю; вокруг миниатюр русских рукописей никогда не бывает такого окружения. В виленских заставках Скорины, в верхней части гравюры с его портретом, видны странные рыбы или дельфины, а в гербе Скорины - страшное лицо солнца, которое производило настолько отталкивающее впечатление на русских читателей, что в некоторых экземплярах его изданий оно соскоблено, по-видимому, владельцами книг.
Рядом с необычными формами, навеянными образцами эпохи Возрождения, в тех же рамках вокруг гравюр Мстиславца виден простой, даже наивный, растительный орнамент, который повторяется и в его заставках и мог бы найти себе место в русских рукописях.
Изображения самих евангелистов и царя Давида оцениваются по-разному. Об этих гравюрах высказали мнения два авторитетных искусствоведа. А.А. Сидоров считает, что рисунок для гравюр делал не сам гравер, а особый художник, может быть, даже два рисовальщика: «один, думается, местный — представитель виленско-литовского маньеризма, другой — московской школы». Это «крупные и импозантные листы совершенно непривычного для нас типа и вида». «Проще и точнее обозначить их стиль как «маньеристический». Все пять гравюр... сделаны, без сомнения, одним мастером. Рисунок очень условен. Ни формы фигур, ни орнаментика не убедительны. Все типичные черты послеклассичного маньеризма здесь утрированы. Тела изгибаются и вытягиваются. На тонких шеях — маленькие головы, глаза болезненно вытаращены... Мастер гравюры выступает как виртуоз резца... Все это — типичнейшие черты европейской гравюры на дереве именно тех лет, когда печатал свои первые виленские издания Петр Мстиславец... Перед нами редкое, еще не известное истории искусства, стилистическое явление, характерное для литовско-виленской школы. Гравюра, ее техническое выполнение, принадлежит, возможно, какому- либо приезжему мастеру».
Совершенно иной точки зрении придерживается В.В. Стасов2В.В. Стасов. Разбор рукописного сочинения Ровинского «Русские граверы и их произведения с 1564 года до основания Академии художеств». Спб., 1894, т. 2, стлб. 169-170.: «...первоначальные виленские издания доказывают, в какую сторону клонилось в этом краю, в конце XVI века, искусство гравирования на дереве... Петр Тимофеев Мстиславец стал повторять здесь в гравюрах тот тип, который только что утвержден был им, вместе с дьяконом Иваном Федоровым, на Москве, и который сделался с тех пор господствующим не только там, но и во всей остальной России, для больших иконных изображений: евангелистов, царя Давида и т.д.
Это было соединение типа византийско-русского (для главного представляемого лица) с подробностями в стиле Возрождения (для архитектуры, украшений и рамки, украшающих то лицо)».
Таковы диаметрально противоположные высказывания искусствоведов, изучавших гравюры виленских изданий Мстиславца. То, что А.А. Сидорову кажется чуждым, западным, то В.В. Стасов считает типичным для русских иконных изображений.
В сущности, изображения людей, если их рассматривать, закрыв рамки, отличаются простотой и напоминают миниатюры русских рукописей — те же позы, одежда. О типах лиц во всяком случае нельзя сказать, что они не похожи на изображения людей на миниатюрах: преувеличенно вытянутые фигуры с небольшими головами характерны и для рукописей. Лица евангелистов Марка и Луки — покойные, сосредоточенные. Поза Иоанна — традиционная, поворот головы такой, как у человека, прислушивающегося к голосу, идущему сверху.
Это обычный образ евангелиста, принятый в рукописях и повторенный впоследствии в московских евангелиях, но обстановка здесь несколько изменена: нет горной пещеры, близ которой всегда изображали Иоанна и в рукописях и на более поздних гравюрах. Художник, который рисовал, а может быть, и резал эти гравюры, не был первоклассным рисовальщиком; он, например, неумело изображает глаза; лицо евангелиста Матфея поэтому производит странное впечатление; у евангелиста Иоанна один глаз выше другого. Неудачны также и позы сидящих людей, как бы лишенных скелета.
Кто был мастером этих гравюр, трудно сказать, но, как можно заключить из дальнейшей истории типографии Мамоничей, им был, по-видимому, сам Мстиславец.
Однако кто бы ни был художник, рисовавший, а может быть, также и резавший эти гравюры, он несомненно имел перед глазами какие-то русские миниатюры. Помимо внешности изображаемых лиц, об этом говорят и некоторые формальные признаки: на западе повсюду было принято изображать евангелиста Марка со львом, а Иоанна с орлом; на гравюрах же в Евангелии Мстиславца сделано наоборот, то есть так, как делалось в русских рукописях и как позднее делалось в русских печатных изданиях до Никона: Марк изображен с орлом, а Иоанн — со львом.
Несмотря на излишнее нагромождение деталей в рисунке рамок и на некоторые недостатки в изображении людей, нельзя не признать, что это были гравюры очень высокого достоинства, лучше которых, после разрыва с Мстиславцем, не было ни в одном издании Мамоничей. К концу XVI в. у Мамоничей были сделаны копии с гравюр евангелистов, настолько точные, что их трудно отличить от оригинала без непосредственного сопоставления с ним. Эти копни были несколько раз употреблены в Вильне при печатании напрестольных евангелий; гравюра с царем Давидом или не была скопирована, или не сохранилась. Во всяком случае, экземпляр Псалтыри Мамоничей большого формата с копией гравюры Мстиславца пока неизвестен.
До самого последнего времени в библиографии назывались только два виленских издания Мстиславца. В настоящее время к ним следует прибавить еще одно — Часовник.
Среди книг, поступивших в библиотеку имени В.И. Ленина в 1945 г., особое внимание привлек один дефектный Часовник, купленный у частного лица вместе с целым собранием старопечатных книг и рукописей. Даже без детального изучения можно было сразу отнести это издание к XVI или началу XVII в. Экземпляр хорошо реставрирован и переплетен; недостающие листы дописаны, причем списывание несомненно производилось с более полного экземпляра того же издания, так как размещение рукописного текста точно согласовано с размещением текста на сохранившихся печатных листах, приблизительно соблюдено число строк на странице и число букв в строке; дефектные листы реставрированы, подклеены и текст в них дописан. Выходных сведений, очевидно, не было и в том экземпляре, с которого производилось списывание.
Формат Часовника — 4°; 193 л., с счетом листов, поставленным в правом нижнем углу (несмотря на сильный обрез, цифры счета на некоторых листах сохранились, иногда в неполном виде); сигнатур нет; на странице 11 строк. Сохранившиеся печатные листы чистые, бумага белая, печать четкая, в два цвета, красная печать точно согласована с черной, то есть части строки разного цвета не задевают одна другую и находятся на одном уровне. Только изредка можно заметить линию строки, нарушенную красными литерами. Обращают на себя внимание два цвета точек между предложениями: очень последовательно выдержана постановка черной точки перед следующей за ней красной буквой и красной точки перед черной буквой; эта особенность встречается редко и свидетельствует о высокой технике печатника, для которого точное наложение двух форм при печатании не представляло трудностей. Такой же прием применен и в Часовнике 1565 г. и, как выше было отмечено, и Псалтыри Мстиславца (она ведь и обозначалась в библиографии, как Псалтырь с красными точками).
Часовника, подобного описанному, в коллекции Отдела редких книг не оказалось. Часовники вообще редки, а Часовников XVI — начала XVII в. в Отделе редких книг до сих пор не было вовсе: ни двух Часовников Ивана Федорова 1565 г., ни Часовников Невежи 1598 и 1601 гг., ни двух виленских (одного — издании братской типографии 1596 г., другого — Мамоничей 1601 г.), ни трех острожских 1598, 1602 и 1612 гг.
Даже не имея под руками этих Часовников, можно было установить, что издание, приобретенное в 1945 г., в русской библиографии не было описано. Все московские Часовники, два острожских 1598 и 1612 гг. и виленский братский 1596 г. — изданы в 8°. По формату к определяемому подошли только Часословы — Мамоничей 1601 г. и острожский 1602 г., шрифт их такой же крупный, но на странице не одиннадцать, а двенадцать строк; оба с сигнатурами, но без счета листов.
Таким образом, определяемый Часовник оказался большой редкостью и был неизвестен в русской библиографии. Изучение его внешности показало, что во многих отношениях он может быть сближен с изданиями Мстиславца.
Орнамент Часовника сохранился лишь частично: четыре заставки с разных досок, три из которых выполнены в московской манере, белым узором по черному фону, четвертая — черным по белому; затем инициалы — красные ломбарды — 26 отпечатков с 11 досок. Из этих одиннадцати досок семь совпадали с досками виленской Псалтыри 1576 г. Шрифт Часовника точно совпал со шрифтом Евангелия 1575г. и Псалтыри 1576г. как по рисунку, так и по высоте: 10 строк — 127 мм.
Судя по числу глав, в дефектном экземпляре Часовника недостает трех отпечатков с заставок для начала трех глав (в начале глав, восполненных от руки, для заставок оставлены пустые места) и четвертого для послесловия, если оно вообще имелось; были ли на этих местах помещены отпечатки с тех же четырех досок или с иных, можно было бы выяснить, только увидев лучше сохранившиеся экземпляры.
Оказалось, что такие экземпляры существуют. Наиболее полный из них находится в Бодлейанской библиотеке в Оксфорде. Он также не имеет послесловия. Его внешние признаки подробно описаны в журнале Oxford Slavonic Papers в статье Дж. Д.А. Барникота и Дж. С.Г. Симмонса «Несколько неизвестных старопечатных славянских книг в английских библиотеках». По описанию видно полное тождество московского и бодлейанского экземпляров Часовника. Один из авторов описания, Дж. С. Г. Симмонс, побывавший в Москве, признал экземпляр Отдела редких книг тождественным бодлейанскому Часовнику. Третий экземпляр удалось недавно обнаружить в Библиотеке Академии наук СССР в Ленинграде.
Из описания наиболее полного экземпляра явствует, что всех досок заставок в Часовнике должно быть шесть; это те же доски, которые употреблены в острожском Часослове 1602 г. (имеется в Публичном библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина). В настоящее время можно уже составить ясное представление об орнаменте дефектного Часовника.
Определить хотя бы приблизительно дату Часовника можно только на основании водяных знаков бумаги. Удалось обнаружить пять знаков. Один из них — знак кабана, который преобладает на бумаге Псалтыри 1576 г., другие вполне подходят к знакам Евангелия 1575 г. Это позволяет отнести дефектный Часовник к виленским изданиям Мстиславца 1570-х годов. К подобному же выводу пришли и английские авторы.
При подробном изучении состава и орфографии обнаруженного Часовника естественно было сравнить его с московским изданием 1565 г. Могло быть, что Мстиславец при печатании Виленского Часовника точно воспроизвел московское издание. Однако сопоставление текста Часовников, их орфографии и грамматических особенностей показало, что Мстиславец делал набор с другого оригинала.
Местами в Часовниках обнаруживаются расхождения в тексте, например, при указании порядка чтений между псалмами (ср. Часовник 1565 г., л. 30 об. и 1570-х годов, л. 36); встречаются они и в тексте молитв: в виленском издании иногда напечатаны лишь первые фразы, в московском те же молитвы даны полностью (ср. лл. 37 об. и 44 об.). Орфография Виленского Часовника характеризуется:
- частым употреблением и десятиричного перед согласными (например, василiска вм. василиска, достiгнем вм. достигнем и т.д.);
- заменой малого юса буквой а (вражiа вм. вражiѧ, боашес вм. боѧшас, змiа вм. змiѧ);
- заменой о и е твердым знаком (растързав вм. растерзав, въдворихс вместо водрорихся);
- заменой у буквами оу (поустыня, боур);
- употреблением ы после гортанных и шипящих (врагы, грехы, нашых).
В Московской печати реже употребление двойственного числа; например в московской редакции (л. 19 об.): «очи мои да видите правоты», в виленском (л. 24 об) «очи мои да видета правоты». Обращает на себя внимание различие сокращений: в московском издании бг, бже; в виленском — б, бе. Те же особенности правописания легко проследить и в двух других виленских изданиях Мстиславца. Вероятно, он руководствовался правописанием предоставленных ему рукописей, отличавшихся от московских.