Книжное дело и общественное движение 60-х — 70-х годов XIX века в России
И.Е. Баренбаум
В данной статье мы хотели бы привлечь внимание читателя к некоторым малоизвестным и все еще слабо изученным аспектам истории книжного дела 60-х — начала 70-х годов XIX века.
Хронологические рамки статьи определяются, с одной стороны, годом окончания Крымской войны (1855), с другой — началом так называемого «хождения в народ» (1874).
Не имея возможности в рамках одной статьи коснуться всех проблем, связанных с прогрессивной линией книжного дела 1855-1874 годов, мы остановимся лишь на некоторых фактах, свидетельствующих о тесной взаимозависимости истории общественного движения и книжного дела этих лет.
Как историко-общественное понятие «шестидесятые годы» начинаются с середины 50-х годов. Крымская война явилась тем рубиконом, который отделил шестидесятые годы от предшествующего периода. Именно в это время зарождается то движение в обществе, без которого невозможна была бы революционная ситуация 1859-1861 годов, которое дало начало 60-м годам и создало исторически обусловленную в жизни и нашедшую свое отражение в литературе фигуру «шестидесятника».
Уже в ходе Крымской кампании, особенно к концу ее, когда неизбежность поражения, как и его причины, стали очевидны, порожденная николаевской эпохой драконовская цензура начала заметно ослабевать.
Вся русская и, в частности, независимая прогрессивная печать во главе с «Современником» Н.А. Некрасова получила возможность выступать более открыто и смело по самым наболевшим и злободневным для развития страны вопросам. Образовавшейся цензурной отдушиной воспользовались также книгоиздатели, владельцы типографий и книготорговцы, торопившиеся выпустить в свет и распространить все, что «благодушно» настроенная цензура была склонна пропустить, не взирая порой на «инакомыслие» сочинителя. Период с 1855 по 1862 год (до начала широких политических арестов) был одним из самых «терпимых» в истории русской книги. И если, скажем, на «Путешествии из Петербурга в Москву» все еще лежал цензурный запрет, как и на сочинениях декабристов, то стало возможным уже издание в России «Горя от ума», многих ранее запрещенных сочинений А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, острых обличительных статей Н.Г. Чернышевского, И.А. Добролюбова и др. Дело доходит до того, например, что Н.А. Серно-Соловьевич, этот последний «Маркиз Поза», по словам Герцена, дерзко, «с открытым забралом», издает в Берлине в 1861 году на русском языке написанную им брошюру «Окончательное решение крестьянского вопроса», которая содержит уничтожающую критику крестьянской реформы и завершается открытым призывом к революции, а царские власти «робеют» и не решаются расправиться с автором.
С окончанием Крымской войны к «запретной» литературе потянулись руки торгашей, спекулянтов, рыцарей «книжного развала» с Апраксиного и Гостиного двора. Издания Вольной лондонской типографии можно было легко получить из-под полы в книжных магазинах Исакова, Федорова, Базунова и многих других именитых купеческих фирм Москвы и Петербурга. Либерально настроенные книготорговцы и издатели-меценаты вроде К.Т. Солдатенкова и Д.Е. Кожанчикова охотно издают и торгуют сочинениями писателей-демократов Белинского, Огарева, Некрасова, Полежаева, Шевченко, произведениями популярных в кругах русской передовой молодежи историков, публицистов, этнографов Т.Н. Грановского, Н.И. Костомарова, Н.И. Якушкина, С.В. Максимова и других.
Постепенно все более широкие круги книжных деятелей различной социальной ориентации втягиваются под воздействием идей освободительного движения и под несомненным влиянием А.И. Герцена в сферу пропагандистской деятельности, вольно или невольно содействуя распространению прогрессивных политических и научных идей. Некоторые из них, тот же Кожанчиков, например, настолько сближаются с революционными кругами, что привлекаются для осуществления конспиративных замыслов и расширения революционной пропаганды. Но как бы ни были интересны сами по себе фигуры купцов-меценатов, как и их участие в оппозиционном движении, все же в истории прогрессивного книжного дела 60-70-х годов наше внимание должны привлечь те его представители, которые сознательно с самого начала поставили свои предприятия на службу освободительного движения, подчинили их интересам революции.
Во второй половине 50-х и начале 60-х годов зарождается внутри России идейное книжное дело, появляются идейные издательства, идейные типографии, идейная книжная торговля. В отличие от старых купеческих книжных фирм, которые даже в лице лучших своих представителей, вроде А.Ф. Смирдина, смотрели на книгу прежде всего как на товар, как на дело прибыльное, доходное, новые идейные издатели, книготорговцы и типографы «в предпринимаемых ими изданиях держатся определенной идеи и ни под каким видом не будут издавать книг, несогласных с их тенденцией». Автор этих строк, известный публицист демократического лагеря Г.З. Елисеев по цензурным соображениям не пишет, о какой именно тенденции идет речь. Но само собой разумеется что это демократическая тенденция, прогрессивная тенденциозность.
Что же представлял собой идейный издатель или книготорговец 60-х годов? Откуда «рекрутировались» эти новые для русского книжного дела люди? Мы сказали «новые люди» и не обмолвились. Действительно, это были прототипы тех «новых людей», которых живописал Н.Г. Чернышевский в романе «Что делать?». Это были те же Рахметовы, Базаровы, Веры Павловны, либо порвавшие со своим классом аристократы, либо разночинцы, видевшие весь смысл своего существования в служении народу. Дворяне Н.А. и А.А. Серно-Соловьевичи, крупный правительственный чиновник И.П. Огрызко, артиллерийский офицер Н.Л. Тиблен, новгородский помещик А.А. Черкасов — люди разных сословий и рангов, все они сознательно, бескорыстно, не рассчитывая ни на какие выгоды, преимущества и привилегии, отказывались от раскрывшейся перед ними карьеры на официальном служебном поприще и брались за любое практическое дело, которое могло бы принести народу непосредственную видимую пользу. «Люди выходили в отставку, — писал И. В. Шелгунов об этом времени,— чтобы... открыть книжную торговлю, заняться издательством или основать журнал»1Н.В. Шелгунов. Из прошлого и настоящего. «Русская мысль», 1886, кн. 3, стр. 195..
Конечно, не все, шедшие в книжное дело, осмысляли это как служение революции. Но для Н.А. Серно-Соловьевича, для И.П. Огрызко, Е.П. Печаткина и многих других идейных издателей и книготорговцев 60-х годов книжное дело имело прежде всего революционно-практическое значение, давало возможность легальными средствами вести революционно-просветительную работу среди масс. Вот как, например, Н.А. Серно-Соловьевич формулировал свое «кредо», приступая к книготорговой деятельности.
«Книжную торговлю я избрал потому, что ее предмет — то производство, в умножении которого Россия наиболее нуждается, которое может сильно содействовать развитию народного образования.
Книгопродавец, если им только двигают не одни личные, денежные расчеты, может много сделать для народного образования, содействуя изданию и распространению книг, полезных по содержанию и доступных по цене для массы читающих, и помогая талантливым писателям сбросить с себя гнетущее их иго капитала».
Под программой книгопродавческой деятельности, изложенной Н.А. Серно-Соловьевичем, могли бы смело поставить свои подписи и многие другие идейные издатели и книготорговцы 60-х — начала 70-х годов. Понимание книгоиздательской и книготорговой деятельности как высокой общественной миссии, как служения революционному долгу было присуще и владельцам книжных магазинов и типографий и их сотрудникам, приказчикам, кассирам, наборщикам, корректорам и т.д.
Одним из первых идейных предприятий книжного дела, открытых в России после Крымской войны, явилась типография, устроенная в Петербурге в 1858 году Иосафатом Петровичем Огрызко. Выходец из мелкопоместной дворянской семьи, жившей в Белоруссии, Огрызко после окончания юридического факультета Петербургского университета, поступил на службу в Министерство финансов. Еще на университетской скамье Огрызко сблизился с кружками прогрессивно настроенной русской и польской молодежи. Собрав с помощью своих единомышленников необходимую сумму, он приобрел за границей оборудование и устроил типографию в 1858 году в Коломне, близ Аларчина моста, а позднее, в 1861 году, перевел ее в новое помещение, снятое в доме Петрашевского на углу Могилевской и Канонирской улиц. Типография представляла собою крупное по тем временам и хорошо поставленное заведение. Она была оборудована пятью скоропечатными машинами и имела большой запас шрифтов, не только польских и русских, но и всех европейских и даже (в небольшом количестве) восточных. Возможности типографии позволяли печатать как дешевые народные издания, так и солидные, фундаментальные академические труды, снабженные часто многочисленными таблицами, схемами, картами, литографированными иллюстрациями, вкладными листами; сложные палеографические и библиографические издания и т.д.
Свою литературно-издательскую деятельность Огрызко начал с выпуска в 1859 году газеты «Slowo» на польском языке. Это была прогрессивная газета с широкой демократической программой национального возрождения. В состав редакции «Слова» входили участники польского офицерского кружка в Петербурге, известные польские революционные деятели Зыгмунт Сераковский и Ян Станевич, и члены так называемого штатского польского кружка — профессора Петербургского университета Балтазар Калиновский, Антоний Чайковский, Владимир Спасович, редактор «Журнала Министерства народного просвещения» Юлиан Рехневский, историк Антоний Бялэцкнй, поэт Эдвард Желиговский (Сова) и др. Выход прогрессивной польской газеты в Петербурге встретил живой сочувственный отклик как в рядах польской общественности, так и в среде русской революционной демократии. Материалы «Слова» внимательно изучал и сочувственно цитировал Н.А. Добролюбов. Выход «Слова» приветствовал из эмиграции выдающийся польский общественный деятель и ученый Иоахим Лелевель и другие известные польские общественные деятели.
Однако существование газеты было недолгим. Общий характер направления нового польского органа вызывал недовольство при дворе. Воспользовавшись опубликованием в 15 номере «Слова» письма «государственного преступника» И. Лелевеля, Александр II запретил дальнейший выпуск газеты. Огрызко был арестован и на месяц заключен в каземат Никольской куртины Петропавловской крепости. Запрещение «Слова» и арест Огрызко произвели на русское общество тягостное впечатление. Откликнулся на это событие и А.II. Герцен. «Когда же наше самодержавие поймет, — писал он в «Колоколе», — что талант — тоже помазание и что гонение самого имени людей, чисто и свято трудившихся до преклонных лег, признанных всем светом, как II. Лелевель, бьет рикошетным ударом назад».
Расправа с Огрызко послужила поводом для усиления цензурных ограничений. Попечителям С.-Петербургского, Киевского, Одесского, Варшавского учебных округов, а также наместнику Кавказскому, в канцелярии Кавказского и Сибирского комитетов и в адрес министра внутренних дел было срочно разослано циркулярное предписание, гласящее, что впредь не должно допускать печатания писем Лелевеля и подобных ему лиц (т.е. политических эмигрантов), а также сочинений и статей о них.
Таким образом, первый же репрессивный акт Александра II был направлен против идейного издателя, лояльность которого была поставлена под сомнение. Однако этот пока еще единичный акт имел место в условиях предреформенного подъема. Вот почему это событие не вызвало широких последствии, а выпущенный из крепости (досрочно) Огрызко смог продолжать службу и снова заняться литературно-издательской деятельностью.
В последующие годы, вплоть до своего второго и последнего ареста, он все более сближается с польскими и русскими революционными кругами, становится одним из видных деятелей польской революционной организации в Петербурге. Типография Огрызко превращается в своего рода полиграфическую базу польского революционного центра; свою литературно-издательскую деятельность он всецело подчиняет интересам национального и социального прогресса польского и русского народов. В рамках данной статьи не представляется возможным охарактеризовать хотя бы бегло всю разнообразную печатную продукцию, выпущенную Огрызко. Здесь гуманитарные сочинения по истории, политической экономии, философии, праву; художественная литература; книги по медицине, педагогике, археологии, архитектуре и строительному делу, ряд изданий по горному делу и многое другое. При всем тематическом разнообразии вышедших из типографии Огрызко книг, две темы остаются для него, как и в период издания газеты «Slowo», магистральными; крестьянская и другие реформы 60-х годов и просвещение народа (в широком смысле — культура и просвещение вообще). Именно этим вопросам посвящены наиболее значительные его издания — «Pismo zbiorowe», «Zadanie ziemianskie» (Земельное положение), брошюра «Немного практики, немного теории...», в которой проводилась мысль о необходимости полного освобождения крестьян с землей и доказывалась предпочтительность свободного труда перед подневольным и др.
Обращает на себя внимание выпущенный Огрызко первый польский перевод книги Дж. Стюарта Милля «Основания политической экономии» (1859-1860). Работа Милля пользовалась в 60-е годы большим успехом. Она была переведена на ряд европейских языков. Известно, что к сочинению Милля проявлял интерес Н.Г. Чернышевский, который перевел «Основания политической экономии» на русский язык, снабдив его обширными комментариями. На следствии Чернышевский показывал, что собирался печатать свой перевод у Огрызко. Печатание должно было начаться 12-15 июля 1862 года, но внезапный арест помешал этому. Одновременный перевод книги Дж. Стюарта Милля на русский и польский языки группой революционных деятелей, взаимно осведомленных об этом факте, вряд ли является случайным и заслуживает внимания как еще одно свидетельство польско-русских контактов в Петербурге. Огрызко был близок к Чернышевскому и пользовался его полным доверием. Он был одним из немногих лиц, которые имели доступ к Чернышевскому в любое время. В свою очередь Чернышевский часто посещал типографию Огрызко, и III отделение отмечало, что Огрызко «находится в подозрительных сношениях с Чернышевским». Знаменательно, что именно к Огрызко обратились сосланные в Вологду польские революционеры с предложением издать осуществленный ими перевод на польский язык романа «Что делать?». В типографии Огрызко печаталось первое полное собрание сочинений Н.А. Добролюбова, подготовленное к печати Н.Г. Чернышевским. Хотя издание не было завершено (вышло 4 тома из 5 намеченных), оно сыграло немаловажную роль в пропаганде идей замечательного русского критика.
Особый интерес представляют изданные Огрызко книги на польском языке. Здесь в первую очередь должен быть назван капитальный свод польских законов «Volumina Legum» в восьми томах. Это издание, осуществленное Огрызко сразу же после возвращения из крепости, имело патриотическое значение и в условиях роста национально-освободительной борьбы в Царстве Польском играло пропагандистскую роль. Выходивший в Варшаве журнал «Варшавская библиотека» в связи с опубликованием «Volumina Legum» отмечал «большую услугу», которую Огрызко оказал своим трудом родной литературе, подчеркивая при этом, что издание свода польских законов «не торговая спекуляция», а общественное дело, которое «послужит на благо края». В знак заслуг перед польской литературой за издание «Volumina Legum» Огрызко был избран членом Виленской Археологической комиссии и связанного с ней Музея.
«У меня была мысль, — показывал Огрызко на следствии, — сделать довольно много изданий на польском языке, книг большею частью элементарных, в которых чувствуется как в польской, так и в русской литературе большой недостаток». Огрызко не успел осуществить в полной мере своего интересного замысла. Основные препятствия заключались в цензурных строгостях, в той подозрительности, с которой власти относились уже в это время к изданиям на польском языке вообще и к польским, так называемым «элементарным» изданиям, в частности. Весной 1861 года разыгралась настоящая цензурная «баталия» по представлению Киевского военного губернатора в связи с изданием в Житомире польского букваря «Elementarz wiekszy», составленного поэтом Грозою. По мнению губернатора, книга была выпущена «с целью привить молодому поколению с самых ранних лет патриотические польские чувства», на каком основании он полагал нужным «воспретить цензорам одобрять к печатанию буквари, содержание которых не соответствует заглавию». Главное управление цензуры ограничилось на этот раз тем, что предложило Виленскому, Одесскому и Киевскому цензурным комитетам «сочинения на польском языке для народного чтения и буквари рассматривать с особою осмотрительностью и обращать внимание на то, чтобы в сочинениях этого рода не было допускаемо статей, клонящих к поддержанию народности польской и направленных в этом смысле».
И вот в такой-то обстановке усиливающейся подозрительности ко всему польскому и конкретно ко всякого рода сочинениям для начального чтения, Огрызко предпринимает издание сочиненного одним из его наиболее активных сотрудников и авторов И. Банковским Польского букваря для польских детей обоего полу, всех сословии, племен и вероисповеданий». Составленный по принципу буква-слог-слово, «Польский букварь» был снабжен текстом хрестоматийно-дидактического характера, пословицами, поговорками, афоризмами и чрезвычайно любопытным «вопросником» с ответами. Вот некоторые образцы содержащихся в букваре вопросов и ответов: «Вопрос: Что такое толковый хлопчик? Ответ: Толковый хлопчик «всегда говорит правду, знает уроки, помнит славных польских мужей, смело глядит в глаза каждому... С товарищами живет весело и дружно, на них не доносит... Он должен охотно трудиться не только для себя, но и для своих товарищей, для народа, для сограждан, для своей страны, то есть должен уметь жертвовать собой для всех». «Люби язык, на котором говорит, твоя мать и учит тебя жить на свете и быть счастливым... Люби язык, на котором выдающиеся мужи твоей страны в давние времена обсуждали государственные дела и которым они записали для потомства в книгах все то, что делалось в давнее время у нас, все, что было святого и прекрасного...»
Как можно судить уже по этим примерам, в вопросах и ответах «Польского букваря» заключалась развернутая программа гражданского и патриотического воспитания польских детей. Любовь к родине, к родному языку, к славному прошлому страны, к ее выдающимся мужам сочетаются в этой программе с воспитанием в юных гражданах таких важных гражданских качеств, как мужество, бесстрашие, честность, чувство общественного долга и товарищества, скромность, непритязательность, отвращение к подлости и предательству.
Букварь И. Банковского вышел из польского прогрессивного кружка в Петербурге, участником которого был Иосафат Огрызко.
В нем нашли отражение идеалы польского освободительного движения.
А такие содержащиеся в букваре советы, как не доносить на своих товарищей, уметь жертвовать собою во имя общего блага, явно отдают правилами тайных революционных содружеств.
В период январского восстания 1863 года в Польше Огрызко, принявший на себя должность главного революционного агента Польского центрального правительства в Петербурге, напечатал для нужд польских повстанцев двумя изданиями брошюру доктора Янушкевича «О ранах вообще». Весь тираж издания был переправлен в Варшаву и Вильно, т.е. непосредственно в район восстания.
Литературно-издательская деятельность Огрызко внесла весомый вклад в развитие и укрепление польско-русских революционных связей 60-х годов и оставила заметный след в истории русской и польской прогрессивной книги. «Услуги, оказанные Огрызко польской литературе на издательском поприще, — говорится в статье, опубликованной в «Большой польской энциклопедии», — заслуживают... большого признания».
Типография И. П. Огрызко во второй половине 50-х годов была первой в ряду тех идейных предприятий книжного дела, о которых говорилось выше. Именно поэтому мы остановились на ней столь подробно.
Постепенно число идейных предприятий книжного дела растет. При этом большинство из них возникает в 60-е годы в Петербурге, который был в это время главным центром революционного движения в России и крупнейшим в стране центром книгоиздания.
То обстоятельство, что в Петербурге выходил «Современник», что здесь жили и работали вожди русской революционной демократии, их соратники и ученики, стимулировало деятельность идейных предприятий книжного дела, воодушевляло и сплачивало демократически настроенных издателей и книготорговцев.
Для того, чтобы правильно понять характер и роль идейных предприятий книжного дела в начале 60-х годов, следует исходить прежде всего из содержания революционной ситуации 1859-1861 годов, из той напряженной работы, которую вели в эти годы вожди русской революционной демократии А.И. Герцен и Н.П. Огарев в Лондоне и Н.Г. Чернышевский, Н.А. Серно-Соловьевич и другие в Петербурге. Идейная и организационная общность двух основных революционных центров, сумевших преодолеть ряд тактических разногласий, привела к созданию первой в России широко разветвленной подпольной революционной организации «Земля и Воля»3. Уделяя огромное внимание революционной пропаганде в народе, руководители Лондонского центра предусматривали в выработанных ими при согласовании с Н.Г. Чернышевским и другими членами ЦК «Земли и Воли» документах осуществление пропагандистской деятельности по двум каналам — нелегальному и легальному. При этом особое внимание уделялось печатной пропаганде, выпуску прокламаций и листовок, изданию журналов и книг.
Широкий размах получила в конце 50 — начале 60-х годов нелегальная издательская деятельность революционных организаций «Великорусе», «Земская дума» и др.
В кружке Н.Г. Чернышевского родилась в начале 60-х годов идея «прокламационного плана». По этому плану предполагалось выпустить целую серию прокламаций, адресованных к разным слоям общества. «Именно этот план, — пишет акад. М.В. Печкина, — и был поставлен на очередь революционной конспирацией в течение 1860-1862 гг. Открыла эту серию прокламация Чернышевского «Барским крестьянам». Свидетельство Н.В. Шелгунова подтверждается агентурным донесением Московского оберполицмейстера графа Кренца от 21 января 1862 года, в котором сообщалось о намерении тайного революционного общества, издавшего в Петербурге «Великорусс», напечатать воззвания, адресованные раскольникам, войску, офицерам, казакам, горнозаводским крестьянам, купечеству, мещанству и пр. с целью распространения «неудовольствия между всеми классами и приготовления этим почвы для революции». Действительно, вскоре появился ряд прокламаций, преемственно связанных между собою и развивавших идеи, изложенные первоначально в прокламациях Н.Г. Чернышевского, Н.В. Шелгунова, М.Л. Михайлова и «Великорусса».
Реализация прокламационного плана требовала определенной полиграфической базы. Часть прокламаций печаталась за границей — главным образом в Лондоне, а также, в Финляндии и Норвегии.
Важно было завести подпольные типографии в самой России. Эту задачу ставил перед русскими революционерами А.И. Герцен. Над ее осуществлением трудились члены тайных обществ в Москве и Петербурге. О сложностях, с которыми при этом им приходилось сталкиваться, говорит, например, такой факт. Владелец «Карманной типографии» П.Д. Баллод вынужден был из-за примитивности ее оборудования обращаться к услугам наборщика типографии комиссариата департамента военного министерства, по доносу которого и был арестован. Случайное, непроверенное знакомство оказалось в данном случае роковым. Подлинную помощь и содействие тайным обществам в приобретении необходимого типографского оборудования могли оказать только тс владельцы легальных типографий, которые либо сами лично принимали участие в революционном движении, либо были очень близки к революционным кругам и слыли в них за «надежных» людей.
Такими именно были И.П. Огрызко, Н.Л. Тиблен, О.И. Бакст, которые снабжали подпольные типографии шрифтами, наборным и печатным оборудованием. По данным III отделения ряд воззваний, распространявшихся в Петербурге весной 1862 года, был отпечатан шрифтами, находящимися в типографии Огрызко. Исследователь «Великоруса» Н.Н. Новикова также утверждает, что шрифт, которым была набрана эта прокламация, совершенно точно совпадает со шрифтом, имевшимся в типографии Огрызко. Революционные прокламации печатались, поданным III отделения, также в типографии Н.Л. Тиблена и распространялись ее работниками. По свидетельству Л.Ф. Пантелеева, О.И. Бакст помог в организации типографии Петербургского отделения «Земли и Воли», в которой 30 августа 1862 года была напечатана написанная Н.И. Утиным прокламация «К образованным классам».
Как видим, деятели нелегальных типографий имели прямые связи с легальными идейными типографиями. Этот контакт не был, разумеется, случайным. Он объяснялся характером идейного книжного дела, организаторы которого сознательно оказывали услуги революционному подпольно, превращая принадлежащие им типографии, издательства и книжные магазины в опорные легальные пункты тайных революционных обществ.
Крупнейшим подобным легальным пунктом «Земли и Воли» явились книжный магазин и книжная лавка, организованная в Петербурге Н.А. Серно-Соловьевичем, выдающимся революционером 60-х годов, членом ЦК «Земли и воли». Нет надобности в данной статье подробно останавливаться на истории книжного дела Н.А. Серно-Соловьевича, которому мы в свое время посвятили специальный очерк. Отдавая свой замечательный организаторский талант книжному делу, Н.А. Серно-Соловьевич поступал как революционный просветитель, поставивший своей задачей с помощью книжной торговли, издания и распространения книг содействовать осуществлению просвещения народа в интересах революционного дела. О мотивах, которые побудили его заняться книжной торговлей, мы уже писали выше. В объявлении, предназначенном для цензурного издания, Н.А. Серно-Соловьевич не мог по понятным причинам раскрыть своих революционных намерений. Но глубокий просветительский демократический пафос его публичного заявления был уже сам по себе достаточно красноречив и смел.
О том, что Н.А. Серно-Соловьевич открыл собственную книжную торговлю по совету А.А. Слепцова, видного деятеля «Земли и Волн», в соответствии с планами, намеченными при встрече с А.И. Герценом и Н.П. Огаревым в Лондоне, в литературе сообщалось и ранее. Существенно отметить также и то обстоятельство, что по совету Н.Г. Чернышевского, Н.А. Серно-Соловьевич принял в качестве управляющего читальней при магазине на Невском проспекте родственника Чернышевского Сергея Николаевича Пыпина.
В обнаруженной нами в ЦГНА в Москве агентурной записке III отделения приводятся сведения, представляющие в этой связи особенный интерес. В записке в частности утверждается, что «часть денег на открытие магазина получена была от редакции «Современника», с условием по окончании издательского года перевести главную контору этого журнала из книжного магазина Давыдова к Серно-Соловьевичу». Последнее условие не было якобы исполнено, так как Некрасов по каким-то причинам (в записке ссылаются на полученные Некрасовым сведения о том, что Серно-Соловьевич был заподозрен правительством) прекратил сношения с новым магазином и его хозяином. Из объявления, приложенного к «Московским ведомостям» (1862, № 46), известно, что главные конторы журналов «Современник» и «Русское слово» и ряда крупных петербургских издателей — Н.Л. Тиблена, И.П. Огрызко, О.И. Бакста, Н.В. Гербеля, А.Ф. Погосского и др. — были открыты при магазине Н.А. Серно-Соловьевича. Таким образом, факт прямого участия редакции «Современника» в организации книжной торговли Серно-Соловьевича не вызывает никакого сомнения.
Книжный магазин и библиотека для чтения на Невском проспекте, как и небольшая книжная лавка, с народной читальней при ней, открытая Н.А. Серно-Соловьевичем совместно с А.А. Слепцовым на Обуховском проспекте, в районе расквартирования Гатчинского полка, сразу же стали центрами активной пропагандистской революционной работы. Один из участников общественного движения 60-х годов Н. Николадзе вспоминал позднее о книжном магазине и библиотеке для чтения Н.А. Серно-Соловьевича, как о «штаб-квартире» студенчества, где можно было «читать все, что угодно», а также «узнать все политические и литературные новости, в печати не появлявшиеся». «Читальня эта, — говорилось в цитированной выше агентурной записке, — посещалась единственно молодежью и студентами, стекавшимися сюда из самых отдаленных частей города; Пыпин постоянно присутствовал там, беседовал с посетителями и, конечно, при всяком случае не упускал возможности провести свои идеи».
Располагая широким и разнообразным составом книг, полученных на комиссию от многих крупных идейных издательств, Н. А. Серно-Соловьевич развернул солидную книжную торговлю в столице, распространив ее одновременно на многие города провинциальной России. Последнее обстоятельство особенно существенно, ибо свидетельствует о том, что Серно-Соловьевич стремился включить в сферу легальной пропаганды широкий провинциальный книжный рынок, учитывая то значение, которое руководители «Земли и Воли» придавали работе в провинции.
К числу городов, с которыми магазин Серно-Соловьевича поддерживал постоянную связь, принадлежали Москва, Харьков, Киев, Одесса, Екатеринбург, Вятка, Чернигов. При этом, по свидетельству М. Слепцовой, «провинция снабжалась из магазина Серно-Соловьевича по пониженным ценам, студенчество — чуть не даром». Особенно тесные связи магазин Серно-Соловьевича установил с Харьковской книжной торговлей Елены Степановны Баллиной (родной сестры активного деятеля «Земли и Воли» С.С. Рымаренко). Изучение истории их взаимоотношений позволяет прийти к выводу, что начатое ими дело под фирмой «Книжная торговля Серно-Соловьевича и Баллиной» осуществлялось на принципах идейности и революционного просветительства и должно рассматриваться как важное звено в реализации названного выше плана легальной пропаганды.
Через магазин Н.А. Серно-Соловьевича шло снабжение Петербурга и провинции нелегальной литературой, изданиями Вольной Лондонской типографии, среди которых особое внимание уделялось «Колоколу». По сведениям III отделения, книжный магазин Серно-Соловьевича занимался «самою деятельною пересылкою во многие места Сибири ранее запрещенных книг и брошюр».
Революционно-просветительские тенденции пронизывали также литературно-издательскую деятельность Н.А. Серно-Соловьевича, которую он развернул с помощью своего брата, выдающегося революционера А.А. Серно-Соловьевича. Среди изданий, осуществленных Серно-Соловьевичем, должны быть названы сборник стихотворении поэта-революционера М.Л. Михайлова (Берлин, 1862), два сборника сочинений М.Е. Салтыкова-Щедрина — «Невинные рассказы» (Спб., в тип. О.И. Бакста, 1863) и «Сатиры в прозе» (Спб., тип. К. Вульфа, 1863); значительный интерес представляет подготовленный к печати Н.А. Серно-Соловьевичем «Сборник рассказов в прозе и стихах» (Спб., тип. О.И. Бакста, 1863), составленный видным деятелем «Земли и Воли» А.Д. Путятой из произведений Некрасова, Щедрина, Никитина, Достоевского и других писателей, близких народу. Сборник носил пропагандистский, бунтарский характер. Пропущенный первоначально цензурой он был затем конфискован полицией и в результате не смог получить широкого распространения. Серно-Соловьевич издал также очерк публициста П.А. Бибикова «О литературной деятельности Н.А. Добролюбова» (Спб., тип. И. Огрызко, 1862) и принял участие в издании «Букваря, составленного Советом С.-Петербургских воскресных школ» (Спб., в тип. Л. Демиса, 1862). Капитальным издательским предприятием, в котором активное участие приняли оба брата Серно-Соловьевича, явился перевод многотомного труда Ф.К. Шлосссра «Всемирная история», выходившего под ред. Н.Г. Чернышевского.
Говоря о литературно-издательской деятельности Н.А. Серно-Соловьевича, важно отметить, что он предпринял попытку, заручившись предварительно согласием А.И. Герцена, выпустить собрание сочинений великого русского писателя-революционера. Этому, как и многим другим намеченным Серно-Соловьевичем изданиям, так и не суждено было осуществиться.
В начале июля 1862 года И. А. Серно-Соловьевич был неожиданно арестован и доставлен в Алексеевский равелин. Туда же одновременно был препровожден и Н.Г. Чернышевский. «Погром 62 года... среди многих жертв поглотил в один день Н. Чернышевского и Н. Соловьевича, учителя и ученика», — писал в эмигрантском журнале «Народное дело» Н.И. Утин.
По трагическому стечению обстоятельств поводом к аресту двух крупнейших лидеров русского революционного лагеря послужили письма А.И. Герцена и Н.А. Серно-Соловьевича, в которых шла речь об издании сочинений Герцена в России. В приписке к одному из писем было сказано: «Мы готовы издавать Совр[еменник] здесь с Черныш[евским] или в Женеве — печатать предложение об этом? Как вы думаете?».
Этого оказалось достаточно для совершения чудовищной расправы над Н Г. Чернышевским и Н.А. Серно-Соловьевичем.
Разгром 1862-1863 годов вывел из строя многих замечательных деятелей революционного движения. Поредели также ряды идейных издателей из книготорговцев. В 1864 году был арестован за участие в польском восстании И.П. Огрызко. Так же, как и Серно-Соловьевич и Н.Г. Чернышевский, Огрызко был осужден в сибирскую каторгу и уже не вернулся оттуда. В Сибири в возрасте 32 лет погиб и Н.А. Серно-Соловьевич.
Однако как нн широки и ни жестоки были репрессивные меры, принятые царским правительством, как ни велики были потерн революционного лагеря, расправе подверглись далеко не все участники тайных обществ, а также весьма близкие к революционным кругам люди. Некоторым из них удалось скрыться за границей (Н.И. Утин, А.А. Слепцов, А.А. Серно-Соловьевич, А.Ф. Погосский, А.А. Черкесов и др.), некоторые, за неимением явных улик, были оставлены на свободе в России. В числе последних оказались, в частности, такие популярные в революционных кругах издатели и владельцы типографий, как Н.Л. Тиблен и О.И. Бакст.
И Тиблен и Бакст, как уже отмечалось выше, были теснейшим образом связаны с деятелями революционного подполья. Услуги, которые они оказывали «Земле и Воле», не были тайной для III отделения. Имена того и другого фигурируют в агентурных донесениях в одном ряду с многими видными участниками революционного подполья. В одной из агентурных заметок Бакст характеризуется как «ультра-либеральный юноша». «Братья Бакст постоянно находились в сношении с Герценом и компанией», — сообщается в другом донесении. По словам студента Кучука, «если бы у Бакста сделан был тщательный обыск, то нашли бы много противоправительственных бумаг». Столь же недвусмысленно характеризуется в агентурных донесениях Н.Л. Тиблен, над которым, как и над Бакстом, был установлен негласный полицейский надзор. ГЗ. Елисеев относил Тиблена к либеральным, идейным книгоиздателям 60-х годов. По его словам, Тиблен «стоял в уровень со своим временем не только как книгопродавец, но и как издатель, отличавшийся тактом в выборе сочинений для издания». Следует иметь в виду, что статья, из которой взяты эти строки, была написана «проклятым» эзоповским языком. Сказанное Г.З. Елисеевым в отношении Тиблена и других либеральных издателей и книготорговцев должно быть, в связи с этим, многократно усилено с определенной поправкой «влево». Это становится особенно ясно при сопоставлении статьи Г.З. Елисеева с агентурными жандармскими донесениями.
Идейные позиции Н.Л. Тиблена и О.И. Бакста выявляются также из тенденций, характерных для их издательской деятельности. Здесь много общего с направлением издательской деятельности Н.А. Серно-Соловьевича. Пропаганда передовой русской и западно-европейской общественной мысли, пристальный интерес к наиболее значительным явлениям в научной и художественной литературе, умение откликнуться на запросы прогрессивной общественности — отличительнейшие черты литературно-издательской программы Тиблена и Бакста. Бросается в глаза, например, то упорство, с которым Бакст издает сочинения, посвященные революционному движению на Западе. Это «История революции 1848 года» Гарнье-Паже (Спб., 1862-1864), «История французской революции и ее времени (1789-1795)» Г. Зибеля, под редакцией М.А. Антоновича (Спб., 1863), «История Американских Соединенных Штатов» К.Ф. Неймана (Спб., 1864—1873) и др.2Второй том книги Неймана, переведенный И.А. Худяковым, цензура запретила как «книгу вредную, могущую поколебать в легкомысленных читателях надлежащее уважение к затрагиваемым в ней принципам». См. Л. М. Добровольский. Запрещенная книга в России. 1825-1904. М., 1962, стр. 106-107. Бакст принял также участие в издании «Всемирной истории» Ф.К. Шлоссера, перевод которой осуществлялся по инициативе Н.Г. Чернышевского братьями Н.А. и А.А. Серно-Соловьевичами, и печатал в своей типографии шеститомную «Историю XIX века» Г.Г. Гервинуса, которую также переводили и редактировали литераторы, близкие к кругу «Современника» (Н.А. Серно-Соловьевич, М.А. Антонович и др.).
Аресты 1862-1863 годов не деморализовали Бакста. Он по-прежнему поддерживает связи с передовой революционно настроенной интеллигенцией. Об этом говорит, в частности, факт издания им (совместно с возникшей в 1863 году женской артелью переводчиц и издательниц) серии народных книжек талантливого писателя-популяризатора и молодого ученого И.А. Худякова — руководителя Петербургского революционного кружка, тесно связанного с московским кружком ишутинцев. III выпуск «Рассказов о старинных людях» И.А. Худякова, посвященный Греции, вызвал переполох в III отделении. И как было не переполошиться, если в нем была проведена «идея, что образованные люди не нуждаются в царской власти». Можно лишь удивляться, что типография О.И. Бакста не была закрыта тогда же царским правительством. Возможно это объясняется также и тем, что в 1866 году Бакст, заподозренный в причастности к Каракозовскому делу, успел продать свою типографию некоему Ландсбергу, у которого она вскоре была описана за долги.
Выдающейся заслугой Н.Л. Тиблена на издательском поприще является осуществленное им впервые в России полное иллюстрированное издание комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» (Спб., 1862). В прошлом артиллерийский офицер, участник Севастопольской обороны, Тиблен много внимания уделял выпуску литературы по военному делу. Желание познакомить читающую публику с лучшими образцами русской реалистической литературы побудило его издать в 1860 году сборник «Русская лира», составленный из произведений А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, А.В. Кольцова, И.С. Никитина, Н.П. Огарева и других крупнейших поэтов XIX века.
Как Бакст, так и Тиблен широко пропагандировали в России сочинения крупнейших европейских мыслителей, философов, естествоиспытателей, писателей. Гизо, Бокль, Маколей, Куно-Фишер, Спенсер, Фарадей, Гельмгольц, Руссо, Гейне — с их сочинениями, часто впервые, познакомили русского читателя эти популярные в кругах передовой русской молодежи 50-х годов издатели.
Отличительной чертой идейного книжного дела 60-х годов являлась тесная связь, которая установилась между идейными издателями, книготорговцами и владельцами типографий. Н. А. Серно-Соловьевич, И.П. Огрызко, Н.Л. Тиблен, О.И. Бакст не только были лично знакомы друг с другом и принимали участие в общих акциях революционного подполья, но и совместными усилиями выпускали и распространяли те издания, которые представляли особый интерес и ценность для реализации идей легальной пропаганды. «Кооперация» в этом смысле осуществлялась широко в годы революционной ситуации, когда активизировалась деятельность тайных обществ и самого крупного из них «Земли и Воли».
Книжный магазин и библиотека Н. А. Серно-Соловьевича располагали всеми изданиями, выпущенными Огрызко, Тибленом и Бакстом. В свою очередь, последние печатали в принадлежащих им типографиях сочинения Серно-Соловьевича и издаваемые на его средства книги. В магазине Серно-Соловьевича на Невском проспекте, на видном месте висело объявление о продаже польских и других изданий Огрызко. Обширный же проспект об открытии магазина Н.А. Серно-Соловьевича был напечатан в типографии Огрызко. Выше мы уже говорили о таких совместных издательских предприятиях, как «Всемирная история» Ф. Шлоссера, «История XIX века» Г.Г. Гервинуса, которые были делом группы единомышленников, сплотившихся вокруг Н.Г. Чернышевского и Н.А. Серно-Соловьевича. Примеры подобного рода можно было бы умножить, однако в этом нет необходимости, так как и приведенных фактов достаточно, чтобы представить себе характер взаимоотношений, сложившихся между представителями идейного книжного дела в начале 60-х годов.
С наступлением реакции связи эти нарушились. После 1863 года действовать приходилось крайне осторожно и предусмотрительно. На состоянии идейного книжного дела сказывалось также и то, что были арестованы и сосланы Н.А. Серно-Соловьевич и И.П. Огрызко. Но все же, как мы видели, уцелели и продолжали свою деятельность Тиблен и Бакст. Магазин Н.А. Серно-Соловьевича также продолжал функционировать сначала под руководством лицейского товарища и сотрудника Серно-Соловьевича А.А. Рихтера, а с 1865 года — А.А. Черкесова. Постепенно ряды идейных издателей и книготорговцев пополняются. Во второй половине 60-х годов приобретают известность типографии и издательства А.С. Голицына, В.О. Ковалевского, М.А. Куколь-Яснопольского, книжная торговля Е.П. Печаткина, женская переводческая и издательская артель М.В. Трубниковой к Н.В. Стасовой. Все они так или иначе были связаны с революционным подпольем начала 60-х годов, поддерживали контакте А.И. Герценом, разделяли передовые идеи своего времени и активно содействовали их пропаганде в обществе.
Крупной личностью в общественном движении и в прогрессивном книжном деле 60-70-х годов был Александр Александрович Черкесов, близкий друг братьев Серно-Соловьевичей. III отделение прямо писало о нем, как о члене «тайного революционного общества, в котором участвовали Чернышевский, братья Серно-Соловьевичи и другие». В 1862 году Черкесов предпринял попытку организовать с помощью студентов Медико-Хирургической академии (Рымаренко, Гюбнера, Маркова и др.) нелегальную типографию в принадлежащем ему имении в Новгородской губернии. Скрывшись от преследования за границу, Черкесов сблизился там с Герценом, Огаревым и другими представителями русской революционной эмиграции. Он помогал польским повстанцам, содействовал изданию и распространению пропагандистской литературы и был одним из инициаторов создания общества издателей-эмигрантов.
В 1865 году Черкесов возвратился в Россию для того, чтобы принять во владение приобретенный им еще в 1863 году магазин Н.А. Серно-Соловьевича. После кратковременного ареста он был освобожден на поруки с установлением над ним негласного надзора. Считаем важным привести здесь выдержку из агентурного донесения 13 марта 1863 года, которая поможет понять, как Черкесов мог отважиться возвратиться в Россию после всего, что было о нем известно: «Возвратившийся в С.-Петербург Альбертини изыскивает средства уведомить Черкесова, чтобы он вернулся в Россию пока еще время, так как убедился, что против него Черкесова нет особенно важных обвинений и улик. Говорят, что Альбертини предполагает обратиться к содействию госпожи Трубниковой в полной уверенности, что она возьмется написать Черкесову. Альбертини не может надивиться, что его оставили на свободе и, ехавши сюда, вполне был уверен, что его прямо от границы повезут в крепость». Свидетельство важное еще и тем, что подтверждает участие Черкесова в революционном движении начала 60-х годов.
Возглавив книжную торговлю, принадлежавшую ранее Н.А. Серно-Соловьевичу, Черкесов повел дело, «преследуя те же цели, что и братья Серно-Соловьевичи: снабжения «здоровой книгой» студенчества и провинции по пониженным ценам, а при случае, при содействии надежных контрагентов, и распространения запрещенной литературы». Для расширения своего книжного дела Черкесов приобретает в 1868 году книжный магазин в Москве, принадлежавший ранее Позерну. Заведующим московским магазином становится П.Г. Успенский, один из учредителей тайного общества «Народная расправа», основанного осенью 1869 года.
Поддерживая тесную связь с тайными кружками, снабжая их запрещенными изданиями, А.А. Черкесов продолжал также начатую Серно-Соловьевичем литературно-издательскую деятельность. В конце 60-х годов А. А. Черкесов проявляет интерес к марксизму. В 1869 году он издает известную работу Эрнста Бехера «Рабочий вопрос в его современном значении и средства к его разрешению», к которой был приложен «Устав международной ассоциации рабочих», написанный в 1864 году К. Марксом. Это было первое произведение Маркса, появившееся в России в русском переводе. Вскоре после своего выхода книга Бехера была конфискована. Книжный магазин Черкесова много сделал для популяризации выпущенного в 1872 году Н.П. Поляковым первого тома «Капитала». Объявление о нем Черкесов давал несколько раз в различных периодических изданиях. По мнению Н.К. Каратаева, активное участие книжного магазина Черкесова в распространении «Капитала» объяснялось тем, что Черкесов и его сотрудники были знакомы с работами К. Маркса еще до появления русского перевода «Капитала». Но, как мы видим, Черкесов не только знал эти работы, но и первым в России издал в русском переводе одно из произведений К. Маркса. Неудивительно, что III отделение квалифицировало Черкесова как «самого опаснейшего... деятеля в противоправительственном направлении» и бесконечно преследовало его арестами, судебными конфискациями и штрафами.
Другой влиятельной фигурой в идейном книжном деле 60-х годов был Евгений Петрович Печаткин. III отделению Печаткин доставлял не меньше хлопот, чем Черкесов, Тиблен, Бакст, Голицын, Яковлев и другие идейные издатели и книготорговцы шестидесятых годов. Обо всех этих деятелях книжного дела жандармская агентура писала не иначе, как о «шайке Тиблена, Печаткина и К°», как о сборище нигилистов, главными из которых после 1863 года считались Черкесов и Печаткин.
«Потомственный почетный гражданин», выходец из купеческой среды, Е.П. Печаткин окончил Санкт-Петербургское коммерческое училище и юридический факультет Университета. Известно также, что он готовился к сдаче магистерского экзамена по предмету политической экономии. Печаткин был участником университетских студенческих сходок и весною 1861 года вместе с другими участниками студенческих волнений содержался два месяца в каземате Петропавловской крепости. После освобождения Печаткин активно включается в подпольную работу. Он был другом известного руководителя студенческой молодежи, члена «Земли и Воли» Н.И. Утина. В записке, составленной генерал-лейтенантом Анненковым 7 мая 1862 года, указывалось даже, что «Печаткин Евгений, не имея первенста перед... Утиным своими способностями, гораздо скорее может считаться лицом, руководящим молодежью». III отделение подчеркивало также, что Печаткин весной 1862 года был особенно близок к Чернышевскому.
Летом 1862 года Печаткин подозревался в издании и распространении революционных прокламаций — о П.В. Павлове и «Земская Дума» и был вскоре арестован по делу о «Карманной типографии» II.Д. Баллода. Косвенные данные говорят также о том, что он был связан с подпольной типографией «Земли и Волн», основанной Н.И. Утиным. Таким образом, причастность Печаткина к осуществлению «прокламационного плана» становится очевидной. Печаткину, как и многим другим участникам тайных обществ, удалось избежать расправы и отделаться лишь надзором полиции. Сдав экзамены за университет, он, подобно Н.А. Серно-Соловьевичу и другим своим сверстникам, избирает в качестве своего основного трудового и общественного поприща книжное дело.
В апреле 1865 года он становится владельцем книжного магазина, ранее принадлежавшего его брату В. П. Печаткину и помещавшегося по Невскому пр. в доме Армянской церкви 40/42. В это время III отделение дает ему следующую характеристику: «Печаткин — друг Николая Утина, содержался уже в крепости; по выпуске оттуда, он, как видно, не изменил образа мыслей и направления своего; у него до сих пор бывают сходки разных подозрительных личностей». В агентурных донесениях он фигурирует как «поборник Герцена» и глава «общества», к которому III отделение относило также Бакста, Тиблена, Голицына, Куколь-Яснопольского, Черкесова, Яковлева, Ковалевского, а также всех ближайших их сотрудников.
Незадолго до приобретения книжного магазина Печаткин открыл в своем доме в Коломне, на Офицерской ул., на имя своей жены Варвары Глушановской женскую переплетную мастерскую. Мастерская была организована на артельных началах по типу знаменитой слепцовской «Коммуны» (кстати, Печаткин был в близких отношениях с В.. Слепцовым, на что обращало внимание III отделение). Членами переплетной артели были прогрессивно настроенные интеллигентные девушки, близкие к революционным кругам и сами принимавшие участие в революционном движении. Об одной из них, Марии Белиной, в агентурной записке III отделения говорилось: «Девушка очень умная, начитанная и владеющая хорошо французским языком, занимающаяся в настоящее время переводом книги Ренана «Жизнь Иисуса Христа» на русский язык».
Женская переплетная мастерская Печаткина приобрела вскоре широкую известность в кругах передовой молодежи Петербурга. Агенты III отделения с беспокойством доносили, что «к ней примыкает все больше членов из партии передовых молодых людей, как мужчин, так и женщин, которые распространяют учение Чернышевского по плану Герцена. В запретных книгах у них нет недостатка...». В переплетной было принято за правило по очереди читать во время работы различные сочинения, преимущественно прогрессивного направления. Наряду с запрещенной в России книгой Жюля Ренана «Жизнь Иисуса Христа», здесь читались также различные сочинения французского социалиста Луи Блана. Запрещенные книги хранились на квартире Куколь-Яснопольского, кассира переплетной артели. Работой женскую переплетную мастерскую снабжали идейные типографии А.С. Голицына, того же Куколь-Яснопольского, Бакста и др.
Книжный магазин и переплетная мастерская доставляли много хлопот властям и рассматривались ими как место сбора «нигилистов», где «развивается постепенно зло, которым заражены многие члены молодого поколения». Деятельность этих новых центров идейного книжного дела была взята под «особо бдительный надзор». Под различными казуистическими предлогами долгое время Печаткину отказывали в дозволении на продолжение торговли, что требовалось по новому закону о печати, принятому 6 апреля 1865 года. Власти искали повод, чтобы вообще запретить книжную торговлю Печаткина, вскоре такой повод представился. 15 мая 1866 года Печаткин был внезапно арестован по подозрению в причастности к Каракозовскому делу. Поводом к этому послужило знакомство Печаткина с руководителем Ишутинского кружка в Петербурге И.А. Худяковым. С последним Печаткин был связан прежде всего как издатель. Литературно-издательская деятельность Печаткина была незначительна, но, как и его книжная торговля, носила идейный прогрессивный характер. В частности, среди выпущенных им книг обратил на себя внимание III отделения составленный И. А. Худяковым для осуществления пропаганды в народе «Самоучитель для начинающих обучаться грамоте» (Спб., тип. Куколь-Яснопольского, 1865). Вскоре после выпуска в свет «Самоучитель» по распоряжению правительства был запрещен, и весь неразошедшийся тираж был подвергнут конфискации.
Из показаний Печаткина видно, что он не только финансировал это издание, но и полученный от него доход обращал с помощью И.А. Худякова на нужды революционного дела. III отделению из-за недостатка вещественных улик, подтверждающих причастность Печаткина к покушению Каракозова, пришлось освободить его из-под ареста. Однако этот очередной арест Печаткина был использован для ликвидации его книжного дела. 25 июня 1866 года председатель Следственной комиссии гр. М.Н. Муравьев, принимая во внимание политическую неблагонадежность Печаткина, обратился в Министерство внутренних дел с просьбой сделать распоряжение об отстранении Печаткина от производимой им книжной торговли как в Петербурге, так и в других местах и об учреждении особого бдительного надзора за переплетным заведением в его доме. Петербургский обер-полицмейстер генерал-лейтенант Трепов отдал приказ о закрытии книжного магазина и библиотеки-читальни, принадлежавших Печаткину, и об усилении надзора за переплетной мастерской.
Одновременно было объявлено о прекращении деятельности по распоряжению правительства книжного магазина, принадлежавшего мировому судье В.В. Яковлеву и губернскому секретарю кн. А.С. Голицыну, «вследствие того, что магазин этот и состоявшая при нем библиотека для чтения служили сборным местом для молодежи социалистического направления и в частности для членов «Издательской артели».
Как уже отмечалось, Яковлев и Голицын были видными представителями идейного книжного дела 60-х годов. По сведениям, доставленным в III отделение, Яковлев еще в 1861 году (почти одновременно с открытием книжного магазина Н.А. Серно-Соловьевича) приобрел книжный магазин Л.И. Жебелева, помещавшийся в доме Казанского собора. Деньги на покупку Яковлев получил в виде займа от Серно-Соловьевича. Так как Серно-Соловьевич приобрел одновременно библиотеку, принадлежавшую Жебелеву (когда-то ее владельцем был А.Ф. Смирдин), то агентурные сведения об участии Серно-Соловьевича в деле Яковлева становятся вполне достоверными. Факт этот заслуживает тем большего внимания, что свидетельствует о широкой с самого начала реализации замыслов легальной пропаганды с помощью книжной торговли, вынашиваемых руководством «Земли и Воли».
Яковлев перевел приобретенный им книжный магазин к Аничкову мосту. Здесь им была открыта читальня, которая «только и посещалась студентами и всякого рода нигилистами». Недостававшие книги брались из магазина Серно-Соловьевича. При наступлении срока платежа по займу, полученному у Серно-Соловьевича, Яковлева выручил кн. Александр Сергеевич Голицын, который, таким образом, стал совладельцем магазина. Одновременно было снято новое помещение на углу Караванной и Невского проспекта. По данным III отделения Яковлев и Голицын приняли «в пай» судившегося и сосланного по обвинению в государственном преступлении за распространение запрещенных сочинений бывшего студента Московского университета Я.А. Сулина, которому пересылали в город Нарым причитающуюся ему часть доходов. «Яковлевская» библиотека и магазин пользовались большой популярностью у тон части столичной молодежи, которую в определенных кругах принято было именовать не иначе, как «нигилисты». «Зараженными духом нигилизма» были разумеется и сами владельцы библиотеки, о противозаконных действиях которых жандармская агентура представляла неоднократные сведения. Для характеристики убеждений Яковлева и Голицына показательно, что оба «бывших правоведа» явились инициаторами домашнего спектакля, устроенного 9 января 1865 года в помещении Пассажа в пользу осужденных на каторжные работы Н.Г. Чернышевского и М.Л. Михайлова, на котором присутствовали брат жены Чернышевского и, как подчеркивал агент, «стриженые работницы» из переплетной Печатанной.
Помимо книжного магазина, А.С. Голицыну принадлежала, как уже было отмечено, типография, в учреждении которой принимал участие Е.П. Печаткин.
Из всего сказанного уже должно быть ясно, какая тесная связь существовала между всеми идейными издателями и книготорговцами второй половины 60-х годов. Продолжая дело, начатое Н.А. Серно-Соловьевичем, И.П. Огрызко и другими, они стремились укрепить эти связи, создать условия, которые в обстановке полицейских и цензурных гонений позволили бы вести легальную пропаганду еще более эффективно. Именно это и вызвало организацию на базе идейного книжного дела петербургской «Издательской артели».
Непосредственным инициатором создания «Издательской артели» явился бывший студент Петербургского университета Иван Рождественский, который задумал устроить на артельных началах общество писателей и переводчиков, с целью доставить им возможность печатать свои произведения без посредства издателей-капиталистов. Свою мысль он сообщил нескольким лицам, и осенью 1865 года «Издательская артель» стала функционировать в составе тридцати членов. В работе артели приняли участие виднейшие общественные деятели 60-х — начала 70-х годов, участники тайных обществ, публицисты, литераторы, издатели и книготорговцы — Г.З. Елисеев, Д.И. Путята, П.Л. Лавров, Е.П. Печатаны, А.С. Голицын и другие большей частью известные уже нам лица. К деятельности «Издательской артели» оказались причастными члены Ишутинского кружка, привлекавшиеся по Каракозовскому делу, в частности, Александр Кобылин, приятель Рождественского. В феврале 1861 года из Москвы в Петербург приехал один из главных деятелей Ишутинского кружка О. Мотков. Сославшись на знакомство с Г.З. Елисеевым, он просил Рождественского сообщить ему устав «Издательской артели», так как, по его словам, в Москве учреждалось подобное же общество. Рождественский выполнил его просьбу.
С октября 1865 по апрель 1866 года собрания членов артели проходили ежемесячно. На совещаниях в книжном магазине Яковлева и Голицына, под председательством Лаврова и Путяты, был обсужден и принят проект устава, составленный Рождественским. На основании этого устава «Издательская артель» должна была заниматься изданием оригинальных и переводных сочинений, а также выпускать периодические издания — журналы, газеты и прочее. Капитал артели составлялся из единовременных взносов членов в размере 30 рублей и из десятой доли от чистой выручки издания. Кроме того, из заработков членов артели составлялись так называемые «членские паи» в 1000 рублей каждый. Артель управлялась двумя комиссиями: редакционной, заведовавшей выбором книг и переводов и вообще литературной деятельностью артели, и распорядительной, для хозяйственных распоряжений. В редакционную комиссию вошли Лавров, Путята и служивший в военном министерстве Дмитрий Саранчев3Обращает на себя внимание, что все 3 члена комиссии были видными военными специалистами. Не означает ли это, что кроме литературно-издательских функции, артель имела и другие, уже непосредственно по линии революционного подполья. Каракозов в своих показаниях о Д.И. Путяте характеризовал его как одного из вожаков конституционной партии.. Членами распорядительной комиссии были избраны Рождественский, Голицын и отставной поручик Д. Евдокимов. Должность кассира исполнял студент Александр Криль, принимавший от членов артели текущие взносы.
Устав артели 20 апреля 1866 года был представлен П. Михайловым С.-Петербургскому военному генерал-губернатору для правительственного утверждения. Однако утверждения не последовало. Начавшееся следствие по делу Каракозова и ишутинцев привлекло внимание правительства и к «Издательской артели». Были арестованы и заключены в Петропавловскую крепость Лавров, Елисеев, Михайлов, Печаткин, Путята (у последнего были отобраны бумаги, относящиеся к деятельности артели). У Рождественского был произведен обыск, сам он отдан под надзор полиции. Хотя дело об «Издательской артели» приобрело из-за связи ее членов с Каракозовым и ишутинцами особую важность, оно не получило дальнейшего хода, одной из причин чего следует, по-видимому, считать отставку гр. М.Н. Муравьева, который возглавлял следствие по делу Каракозова.
Дело об «Издательской артели» чрезвычайно показательно для тех тенденций, в направлении которых развивалось идейное книгоиздательство в России в конце 60-х годов.
Прекращение деятельности «Издательской артели», закрытие ряда идейных книжных магазинов и типографий помимо указанных выше, были закрыты также книжные магазины Серно-Соловьевича, во главе которого находился временно А.А. Рихтер, и Н.А. Сеньковского, а также типография Ф.С. Сущинского (бывшая И.П. Огрызко) нанесли урон идейному книжному делу. Печаткину, Черкесову и другим идейным издателям и книготорговцам в обстановке «белого террора» большого труда стоило продолжать начатое дело. Попытки действовать через подставных лиц, как правило, ни к чему не приводили, так как III отделение было прекрасно осведомлено, кто скрывается за новыми именами. И тем не менее идейное книжное дело в конце 60-х — начале 70-х годов не только не прекратилось, но и вступило в новую важную фазу развития.
Спасаясь от преследования полиции и от разорения, «бежал» за границу Тиблен, пошла на убыль книжная торговля и издательское дело Бакста, свертывается издательская деятельность В.О. Ковалевского и женской издательской артели Н.В. Стасовой и М.В. Трубниковой. Но по-прежнему активен Черкесов, прямой наследник книжного дела Н.А. Серно-Соловьевича. В то же время на смену старым идейным издателям и книготорговцам идут новые, преемственно продолжающие их благородную и мужественную просветительскую деятельность. Нельзя забывать, что наиболее крупные и влиятельные прогрессивные издатели 70-х и 80-х годов — Н.П. Поляков, Ф.Ф. Павленков, Л.Ф. Пантелеев и другие — вышли в буквальном смысле «из недр» идейного книгоиздательства 60-х годов. И дело не только в том, что это были убежденные «шестидесятники» по умонастроению, но также и в том, что свое «книжное» воспитание, любовь и преданность идейному книжному делу они получили непосредственно из рук идейных издателей и книготорговцев 60-х годов — Пантелеев от Тиблена; от него же и от Печаткина — Поляков; деловые литературно-издательские связи поддерживал с книжным магазином Печаткина Ф.Ф. Павленков (в частности, в связи с изданием им известного учебника «Физики» Гано).
Говоря о том, как «жадно читали» в России пропагандистскую народническую литературу, П.Л. Лавров пишет о возникновении среди русских агитаторов в начале 70-х годов особенной специальности, новой отрасли «книжного дела». Лавров при этом забывает упомянуть, что и он сам и другие народнические литераторы-пропагандисты 70-х годов прошли «выучку» книжного дела в среде идейных издателей и книготорговцев 60-х годов.
Вот почему еще так важно изучение истории и опыта идейного книжного дела 60-х годов, без которого трудно правильно осмыслить процессы и тенденции, характерные уже для пропагандистского «книжного дела» последующего этапа революционно-демократического движения.
Мы коснулись лишь некоторых сторон и фактов истории книжного дела 1855—1874 годов в его связи с историей общественного движения в России. Но и они позволяют, как нам кажется, сделать некоторые существенные выводы.
- В истории книжного дела 60-х — начала 70-х годов XIX века крупную роль играли идейные книжные издательства, магазины и типографии, возникновение которых относится к периоду первой революционной ситуации в России. Без изучения истории идейного книжного дела 60-х — 70-х годов невозможно полно и всесторонне, с подлинной научностью воссоздать историю русского книжного дела второй половины XIX века в целом.
- Изучение истории идейных книжных издательств, магазинов и типографий 60-х — начала 70-х годов показывает, что их владельцы и сотрудники вышли из революционно-демократического лагеря, многие из них были членами тайных революционных обществ, а такие деятели книги 60-х годов, как Н. А. Серно-Соловьевич, И.П, Огрызко, Д.И. Путята, входили в центральное руководство движением и осуществляли легальную печатную пропаганду по планам, разработанным революционным центром, в частности руководящим ядром «Земли и Волн».
- Легальную пропаганду, осуществляемую революционерами 60-х годов с помощью книжного дела, следует рассматривать как важную составную часть общего плана пропаганды в различных слоях парода, как существенное дополнение к нелегальной печатной пропаганде, тому «прокламационному плану», который был задуман в кружке Н. Г. Чернышевского и соответствовал также революционной программе «Лондонских пропагандистов» А. И. Герцена и Н. П. Огарева.
- Идейное книжное дело 60-х— начала 70-х годов XIX века, являясь частью общего русского книжного дела, одновременно представляет собой принципиальный фактор общественного движения. Изучение истории идейного книжного дела 60-х годов помогает, таким образом, понять не только некоторые существенные стороны тех процессов, которые происходили в области собственно издательского дела, книгопечатания и книгораспространения, но и дает материал для осмысления истории самого общественного движения в период первой революционной ситуации и в годы, непосредственно за нею следующие. В этом его широком историко-культурном и общественном значении и заключается, по нашему мнению, своеобразие и пафос идейного книжного дела 60-х — начала 70-х годов.