Книга. Исследования и материалы. 1964 г.

«Письма к родным» и история русской книги

Краткий обзор ленинских писем к родным, который еще в 1930 году составила М.И. Ульянова, далеко не исчерпывает материал по интересующей нас теме.

Ленинские письма сохранились лишь с осени 1893 года, когда Владимир Ильич, впервые расставшись надолго с семьей, переезжает из Самары в Петербург. Уже в первом из них он пишет М.А. Ульяновой о петербургской Публичной библиотеке. Во втором — о литографированном изданий лекций по курсу русской истории В.О. Ключевского, приобретаемых Д.И. Ульяновым у некоего московского букиниста, заломившего за них неслыханную по тем временам цену. Быть может, именно этот экземпляр курса лекций, прочитанных в 1883-1884 академическом году, и сохранился в личной библиотеке Владимира Ильича с рядом его пометок и надписью на закладке к страницам 295-297: «общая характеристика с конца 18 до половины 19 столетия».

К одному из любопытнейших эпизодов истории русской книги, связанному с весьма противоречивым научно-общественным путем опять- таки В.О. Ключевского, обращает нас и третье из сохранившихся ленинских писем к родным. 13 декабря уже 1894 года Владимир Ильич просит младшую сестру: «Напиши еще, если удобно, об истории в Университете с Ключевским. Говорят, он какую-то лекцию читал, потом какую-то книгу издал. Я не видал даже заглавия этой книги; интересно бы узнать».

Опасаясь полицейской перлюстрации, Владимир Ильич лишь намекает на события, ставшие для русской интеллигенции тех лет притчей во языцех. Здесь имеется в виду вышедшая в конце 1894 года отдельной брошюрой речь В.О. Ключевского «Памяти в бозе почившего государя императора Александра III». Московские студенты скупили сотни экземпляров столь красноречиво озаглавленного выступления, отпечатали на гектографе басню Д.И. Фонвизина «Лисица-Кознодей», приклеили ее к обороту титульного листа брошюры и распространили как издание... «2-ое исправленное и дополненное». Один экземпляр преподнесли на лекции и самому профессору, отступившему на этот раз от лучших традиций передовой русской общественности. Одновременно его ошикали и освистали. Более пятидесяти студентов тогда арестовали, а часть и выслали из Москвы.

Дополнив историка баснописцем, московские студенты выступили против содержащейся в речи апологетической оценки Александра III, прямо противоположной истинным взглядам В. О. Ключевского. Оратор хорошо знал, как историк, подлинную цену «государю-миротворцу», отличавшемуся тупостью и невежеством непомерными и поразительными даже для «романовской», или, по язвительному эпитету Герцена, «голштин-готорпской» династии. Тем не менее он оплакивал царя «вместе с Россией, вместе со всей Европой». Вопреки своему антиклерикализму он даже отнюдь не прочь был истово помолиться «об упокоении души почившего Государя, Державного Покровителя» ученого общества, в котором председательствовал. Не забыл он при этом недвусмысленно сослаться и на «обилие пособий от державной руки Почившего». Всячески прославляя его «царственную деятельность» и «тринадцатилетние державные заботы», он даже провозгласил, что царствование коронованного тупицы «каждый европейский народ светлой строкой занесет... в свою историю». Палач — вешатель Александра Ульянова и других борцов за свободу, по его отзыву, якобы «увеличил количество добра в нравственном обиходе человечества...»

Словом, все в этой речи напоминало то самое, что происходило в фонвизинской басне о некоей аллегорической «Ливийской стороне», когда там «Лев, звериный царь, в большом лесу скончался» и

Совсем как в злополучной речи, басенная

Подобно не в меру восторженному оратору, она утверждает, что кровожадный Лев «скотолюбие в душе своей питал», «художеств и наук был друг и покровитель». И только мудрый Крот отваживается шепнуть Собаке:

Так баснописца XVIII века московские студенты девяностых годов прошлого столетия остроумно превратили в революционного комментатора событий своего времени. Написанная в 1762-1763 годах басня Фонвизина кажется посвященной именно Александру III — так велика типизирующая сила ее обличительных сатирических образов.

Заинтересовавшее Владимира Ильича «исправленное и дополненное» издание стало величайшей библиографической редкостью. Этот выразительный книжный памятник русской освободительной борьбы, хранится ныне в Отделе редких книг библиотеки им. В.И. Ленина.

В письме к младшей сестре 24 декабря того же — 1894 — года Владимир Ильич саркастически отзывается и о казенной учебной литературе. Для примера он называет «историю Иловайского и катехизис Филарета». Упоминая двухтомное собрание сочинений Н.В. Шелгунова, изданное в 1891 году прогрессивным издательством Ф. Павленкова, он пишет: «Насчет Шелгунова я с тобой согласен, что некоторые вещи у него устарели. Какие у него статьи тебе нравятся? По русским вопросам или исторические? Экономические или философские?».

Владимир Ильич уже в те годы руководит кругом чтения еще более, чем он сам, молодых товарищей по борьбе, заботится о самостоятельном развитии их ищущей мысли. Примечательно, что к той же книге он возвращается и полтора года спустя, — в одиночной камере Петербургского дома предварительного заключения. 16 января 1896 года он сообщает Анне Ильиничне: «Перечитываю с интересом Шелгунова...».

Можно предположить, что интерес этот не в малой мере порождался статьей «Рабочий пролетариат в Англии и Франции». В ней впервые в России популяризировалась и дополнялась новыми данными знаменитая, особенно ценившаяся Лениным книга Энгельса «Положение рабочего класса в Англии». В тяжкие годы духовной и политической реакции передовой русский публицист отважно характеризовал Энгельса как «одного из лучших и благороднейших» мыслителей, которому «европейская экономическая литература обязана... лучшим сочинением об экономическом быте английского рабочего».

Напомним, что Собрание сочинений Н.В. Шелгунова издано последний раз в 1904 году, а за все послеоктябрьские годы издавались лишь (в 1928 году!) его избранные литературно-критические статьи и еще более четверти века спустя — педагогические работы. Правда, за 1941-1959 годы в Алма-Ате, Москве и Харькове появилось несколько новых книг о незаслуженно забытом и даже не собранном литературном наследии замечательного представителя русской революционно- демократической мысли, ближайшего соратника и единомышленника Чернышевского и Михайлова. Однако, при всех их весьма неравных достоинствах, исследования эти не могут заменить труды самого публициста, которого так ценил Ленин, а петербургские рабочие девяностых годов считали «указателем пути к свободе и братству».