Книга. Исследования и материалы. 1980 г.

О взаимоотношениях А.А. Блока с «Товариществом И.Д. Сытина»

Е.А. Динерштейн

Не без основания принято считать, что И.Д. Сытин открыл перед современной ему русской литературой неведомые прежде возможности газетной трибуны. Леонид Андреев, Александр Блок, Иван Бунин, Валерий Брюсов, Максим Горький, Владимир Короленко, Александр Куприн, Лев Толстой и многие другие писатели печатали на страницах «Русского слова» свои произведения.

И до Сытина русские газеты помещали художественные произведения, но они всегда занимали свое, определенное жесткими рамками традиций, место. Более того, по мнению столь авторитетного свидетеля, как Н.К. Михайловский, к концу века «журналы, а потом и газеты определяли собою нередко и форму и содержание произведений даже выдающихся талантов». Но и в этом случае их участие в газете (например, Лескова, Чехова, Короленко) не носило характера активного и всестороннего сотрудничества. И Лесков, и Чехов всячески подчеркивали вынужденный его характер, демонстративно проявляя индифферентность по отношению к тем органам печати, в которых публиковались их произведения. Да и печатались художественные произведения, как правило, лишь по небудничным дням. Недаром в газетной беллетристике конца прошлого века превалирует жанр так называемого «святочного рассказа» или «воскресного фельетона». Другое дело, что сотрудничество корифеев привлекало внимание критики и широкого читателя к произведениям их многочисленных коллег, остававшихся ранее как бы вне рамок литературного процесса. Недаром А.П. Чехов не без иронии, но тем не менее с известной гордостью писал (правда, в частном письме), что «газетные беллетристы второго и третьего сорта должны воздвигнуть мне памятник или по крайней мере поднести серебряный портсигар; я проложил для них дорогу в толстые журналы, к лаврам и сердцам порядочных людей».

Иными словами, даже наиболее часто печатавшиеся в газетах писатели смотрели на свое сотрудничество в них как на дело временное, вызванное определенными обстоятельствами, хотя и понимали всю его общественную значимость. Впрочем известные ограничения в этом плане вызывались и соображениями экономического порядка, заставлявшими владельцев газет прибегать к услугам известных литераторов лишь в особых случаях. Сытин первым из издателей понял, какие громадные возможности эстетического воздействия на читателя таятся в газете. Почувствовав веяния времени, он, по его признанию, не без влияния Чехова, считавшего, что газета должна приучать читателя к постоянному чтению и тем самым «развивать в нем вкус и проложить ему пути к книге», широко открывает перед писателями двери редакции «Русского слова». Сказанное, понятно, не следует понимать буквально. Двери широко раскрывались далеко не перед всеми писателями, а лишь достаточно известными в литературных кругах. Поэт В. Пяст вспоминал, что за все время сотрудничества в «Русском слове» ни одной его статьи за подписью редакция не поместила: «право подписываться в этой газете ценилось очень высоко. Чья-нибудь напечатанная там подпись сразу составляла литератору имя. Они предпочитали его не давать».

По словам современников, беллетристика «в количестве нестерпимом» начала заполнять «Русское слово» примерно с 1909 г. Одним из первых в нем начал сотрудничать Сергей Городецкий, затем появились имена и более известных писателей. Немного позднее (в 1912 г.), делясь с руководителем петербургского отделения редакции газеты А.В. Румановым соображениями о ее будущем, Иван Дмитриевич очень четко сформулировал свою программу: «В газете надо будет завести просто отдел беллетристики, ежедневный, обязательный <...> Это даст читателя, это мечта». По его мнению, следовало «всех хороших беллетристов взять в «Русское слово» и, несмотря на расходы, каждый день публиковать «новости беллетристики, фельетон. Обязательно подряд все, что есть нового: роман, рассказ, повесть — по очереди. Кончил один, начинай другой, и без конца. <Пусть> все вещи новые с именами пройдут в газете <...> Платить не больше чем <за> отдельное издание, даже сделать месячное жалование под годовую работу».

В настоятельном проведении этой линии Сытин нашел активных помощников в лице своего зятя Ф.И. Благова, бывшего редактором газеты, и, особенно, Руманова, связавшего ее с писателями-петербуржцами: Андреевым, Куприным, Блоком, сатириконцами и многими другими. Последовательное появление новых имен на полосах «Русского слова» в немалой степени способствовало тому, что художественная литература заняла в газете прочное положение, оттеснив исконно свойственные ей жанры. Так популярность юмористических рассказов А. Аверченко и О. Дымова затмила в предвоенные годы былой успех фельетонов В. Дорошевича. Но, в конечном счете, престиж «Русского слова» подняли иные имена. В частности, Короленко, Горький, Андреев, Бунин, Блок. Они, в известной мере, определили не только лицо газеты, но и отношение к ней широких слоев русского общества.

Приход Александра Блока в «Русское слово» не был столь неожидан, как это может показаться на первый взгляд. Скептическое отношение к газете не исключало для него, профессионального литератора, участия в ней. И до и после «Русского слова» он печатался во многих газетах и журналах, ни в коей мере не связывая с ними своей судьбы.

Приглашения сотрудничать исходили одновременно от Д.С. Мережковского, который рассчитывал с помощью Блока создать в газете отдел небольших статей (100-200 строк) под редакцией Зинаиды Гиппиус, и от А.В. Руманова. Каждый из них при этом руководствовался своекорыстными соображениями, и тот и другой хотели привязать Блока к газете и с его помощью в какой-то мере изменить ее направление. «В это лето (1912 г.) Саша часто виделся с представителем «Русского слова» Румановым, — писала тетка поэта М.А. Бекетова. — Руманову хотелось сделать из Блока гражданского публициста. На эту мысль навели его статьи и заметки Блока. Они часто встречались... Из грандиозных замыслов Руманова, как известно, не вышло того, чего он желал, но Саша относился к нему с симпатией». «Влияние газеты и Руманова в ней, — замечает она,— было огромным...». В сущности, ту же мысль высказывает и поэт В. Пяст, связанный с Блоком в начале 10-х годов дружескими отношениями. По его словам, ему не раз приходилось беседовать с ним о «Русском слове» и о Руманове, которого тот находил «каким-то таинственно-замечательным человеком».

Тираж «Русского слова», достигавший уже в те годы 224 тыс. экз., поразил Блока. «Считая 10 человек на N (это minimum),— около 2 500 000 читателей», — отмечал он в своем дневнике. И, видимо, со слов Руманова не преминул при этом заметить, что «газета не нуждается ни в ком (из «имен»), держится чудом (мое) — чутьем Ивана Дмитриевича Сытина, пишущего деньги через ъ, близкого с Сувориным (самим стариком), не стесняющегося в средствах (Дорошевичу, уходящему теперь, предлагалось 48 000 в год и пожизненная пенсия 24 000)».

Конспективно излагая далее суть разговора с Румановым, Блок основную цель газеты видел в стремлении отразить «жизнь русского духа», но при этом подчеркивал, что ей свойственна «внутренняя противоречивость и известная косность, благополучие».

Насколько его заинтересовала проблема, можно судить по записи, сделанной на следующий день, в самый канун нового, 1912 года. «Дополнения о «Русском слове» (по словам Руманова). «Русское слово» полагает, что Россия — национальное и государственное целое, которое можно держать другими средствами, кроме нововременских и правительственных. Есть нота мира и кротости, которая способна иногда застывать в благополучной обывательщине».

Звучащая в последних строчках откровенная ирония не оставляет сомнений в истинном характере оценки позиции газеты. Несколько позднее он прямо писал, что «»Русское слово», наряду с кадетской «Речью», является «консервативным органом», который, может быть, превратится в прогрессивный орган, если приобретет определенную физиономию, чью вопрос?». Впрочем, и на этот счет вряд ли у него имелись иллюзии, ведь даже наиболее широкий во взглядах сотрудник газеты, Руманов, по его же собственным словам, относился «отрицательно к социалистам всех оттенков». Обнадеживало лишь отношение к «Русскому слову» самого Сытина, отлично понимавшего сложившуюся ситуацию и тревожившегося за судьбу газеты, способной «застывать в благополучной обывательщине».

Руманов, раскрывший поэту «дворцовые тайны» газеты, вероятно, рассказывал и о том, что далеко не всегда Ивану Дмитриевичу удавалось преодолевать сопротивление московской редакции, и не умолчал, что рассчитывает на помощь Блока в этом скрытом противоборстве: Во всяком случае, так позволяет судить запись от 17 апреля 1912 г.: «Вечером — Руманов и живой с ним разговор о его делах, человеческих сначала, а потом о газете (будущей), на которую он возлагает особые надежды». По неведению комментаторы цитируемого собрания сочинений Блока поспешили сообщить, что ничего из этого намерения не получилось и никакой газеты в Петербурге Сытин не издавал. На самом деле основанная Сытиным газета «День» стала выходить в Петербурге с октября 1912 г., и на ее страницах поэт поместил целый ряд произведений. Другое дело, что начинание это не имело того эффекта, на который рассчитывали инициаторы его, если не считать возросшей роли Руманова в газете и делах «Товарищества».

По всей видимости, сотрудничество Блока в газете «День» и отдалило начало его участия в «Русском слове». Возможно, некоторую роль сыграли и привходящие обстоятельства. В частности, откровенно торгашеское отношение хозяев «Русского слова» к своим сотрудникам, свойственное им в той же степени, как и владельцам других буржуазных газет. С болью, даже ожесточением, поэт писал в дневнике:

Возникшее недоразумение, а, возможно, и скрытое противодействие московской редакции, весьма настороженно относившейся к «нашествию» петербуржцев, было преодолено, по всей вероятности, все же с помощью Руманова, ставшего «своим человеком» в доме Блока. Известно, что он помогал жене поэта в публикации наследия ее отца — Д.И. Менделеева. К. нему же она не раз обращалась и за другими услугами. Все это, правда, не мешало Блоку видеть и слабые стороны бывшего присяжного поверенного: его самомнение, позирование, саморекламу, витиеватость речи, иронически воспроизведенную в письме поэта к одному из своих друзей.

Впрочем поэт оказался связанным договорными отношениями с «Товариществом И.Д. Сытина» еще до начала сотрудничества в газете «День» и «Русском слове». Видимо, в мае 1912 г. он принял предложение сына Сытина — Василия Ивановича, ведавшего детским отделом фирмы, составить для юных читателей два небольших сборника своих стихов. К отбору произведений, оформлению книжек Блок отнесся со свойственной ему ответственностью. Согласившись с просьбой издательства «дать детям более доступный материал», он не только исключил из рукописи ряд стихотворений, но и внес в одно из них рекомендованное сокращение (в стихотворении «Старушка и чертенята» были отсечены две последние строфы). Правда он выставил свои условия, попросив И. Сытина прислать ему для согласования: «1) Несколько образцов шрифтов, рисунки и обложку—попроще, 2) корректуру — сверстанную, 3) поместить список книг...» п.

Весьма примечательно, что в требованиях к оформлению книг для юного и взрослого читателя Блок не делал никаких исключений. Чуждый всякой вычурности и украшательства, он желал, в сущности, только одного: «благородной скромности», как он писал об этом отцу еще по поводу своей первой книжки «Стихи о Прекрасной Даме».

Его интерес к детской литературе не был случаен. Ранее поэт принимал близкое участие в судьбе детского журнала «Тропинка», издававшегося с 1905 г. Н.И. Манассиной и П.С. Соловьевой (Аллегро). В этом журнале сотрудничал он сам, его мать и тетка. Поэт частенько «наставлял» значительно старшую его по летам издательницу, что видно из его «дневников». Впоследствии журнал перекупил Сытин, у которого, кстати, до последних дней существования фирмы уже в советское время продолжала печататься тетка поэта, известная детская писательница М.А. Бекетова.

Два небольших сборника стихов Блока, о которых идет речь, «Круглый год» и «Сказки» были оформлены художником А. Алексеевым безвкусно, и если не аляповато, как большинство детских книг, издаваемых «Товариществом И.Д. Сытина», то явно без всяких попыток проникновения в поэтическую ткань произведения. Серая, невыразительная обложка и столь же беспомощные рисунки. Автору было от чего прийти в уныние. Тем не менее он издался еще в рождественском альманахе «Огоньки», вышедшем чуть позже книжек — 25 декабря 1912 г., но от предложения В.И. Сытина дать стихи для весеннего детского альманаха «Вербочки», видимо, отказался.

Несомненно, две небольшие книжечки Блока не могут дать полного представления о характере выпускавшейся «Товариществом» детской литературы. Не следует забывать, что почти одновременно с ними вышли и «Аленушкины сказки» Д.Н. Мамина-Сибиряка, несколько книжек Городецкого, Саши Черного, П.В. Засодимского, Марко Вовчка, знаменитые «Дедушкины сказки» Макса Нордау, «Сказки природы» Карла Эвальда и другие книжки, пользовавшиеся заслуженным успехом у юного читателя. Все это дало право одному из знатоков книжного дела с полным основанием отметить, что многие из сытинских изданий, предназначенных для детей, отличались не только «необычайной дешевизной», но и «незаурядными достоинствами».

Книжки Блока были изданы за необычайно короткий срок (менее полугола), а расчет произведен с предельной аккуратностью. Все это смягчило у поэта ледок предубеждения к фирме. Однако прошел почти год прежде чем Руманов решился попросить Сытина официально пригласить поэта сотрудничать в «Русском слове». Зная педантизм Блока, можно предположить, что такое приглашение последовало где-то в начале декабря 1913 г. Принимая его, поэт отправил редактору «Русского слова» Благову весьма характерный для него ответ:

И вслед за этим, через два дня, отправил само стихотворение, сопроводив его краткой запиской:

Речь шла о стихотворении «Россия» («Новая Америка»), открывшем 25 декабря 1913 г. ряд публикаций Блока на страницах «Русского слова». И хотя Руманов долго уверял поэта в особой значимости его сотрудничества в газете, Блок в ответе Благову наоборот, подчеркивал обыденность этого события. Будучи прекрасно осведомлен о размере ставок Бунина и Мережковского (три рубля за строку), он, имевший полное право рассчитывать на равную с ними оплату, обусловливал сотрудничество обычным для него гонораром — «1 рубль за строку»¹Лишь поэму «Соловьиный сад» Блок впоследствии попросил оплатить из расчета: 2 руб. строка. В сущности, минимальным был гонорар, запрошенный самим поэтом, за детские издания: 200 руб. за книжку., не желая тем самым связывать себя какими-либо обязательствами.

Блок печатался в «Русском слове» не часто, но на протяжении нескольких лет (с 1913 по 1916 г.). В сущности, все его стихи, опубликованные в газете, посвящены двум основным, неразрывно связанным в его жизни темам: «Поэт и народ» (так был назван при публикации в газете пролог к поэме «Возмездие») и «Родина».

Уже в первом из публикуемых стихотворении Блок писал о постоянном внутреннем движении, которое он провидел за внешней неподвижностью и косностью жизни страны. Это стихи о будущем России, которой суждено стать «новой, а не старой Америкой» (3, 298). Мысли о судьбах Родины развиваются и в последующих публикациях: «Грешить бесстыдно, непробудно», «Петроградское небо мутилось дождем», «Дикий ветер», «Коршун». Все эти стихи вошли впоследствии в центральный цикл составленного самим поэтом 3-го тома собрания стихотворений. В понимании Блока, именно они больше всего соответствовали газете со столь обязывающим названием. Естественно, не той газете, которой были свойственны «внутренняя противоречивость и известная косность, благополучие», а той, какой она мыслилась поэту. Перед его глазами всегда стояла более чем двухмиллионная аудитория читателей, и к ним были обращены строки стихов, обнажающих трагизм современного российского бытия. «Толстокожее» мещанство («Грешить бесстыдно, непробудно»), «дикий ветер», «сотрясающий... дом» поэта, обреченность отправляемых на «галицийские кровавые поля» и, наконец, символический коршун, кружащий над русской землей, «заплаканной и древней», навеяли поэту финальные строки стихотворения: «Доколе матери тужить, доколе коршуну кружить», вызванные «страстью и ненавистью к отчизне», т.е. тем активным, действенным отношением к Родине, которое Блок считал единственно приемлемым — «неподдельным и настоящим».

В марте 1915 г. он опубликовал в «Русском слове» четыре стихотворения, вошедшие впоследствии в цикл «Ямбы». Размышления о пути поэта, навсегда покинувшего «красивые уюты», переплетаются с раздумьями о путях родной страны. Блок как бы присягает верности ее трагической судьбе и вновь вспоминает «бурю» 1905 г. («Так. Буря этих лет прошла».) Его цель — «тихими стихами» «громко обличать» «страшный мир» окружающей действительности. Он гордо хранит «неразделенную любовь» к людям, веру в будущее, повсюду слыша «песни» подземных струн, которые вскоре выльются на землю грозой революции.

Та же генеральная для Блока тема неразрывности судьбы поэта и Родины звучит в поэме «Соловьиный сад», («Русское слово», 1915, 25 декабря) и в отрывках из поэмы «Возмездие» («Русское слово», 1914, 7 апреля и 25 декабря). Идея неизбежности выхода из «Соловьиного сада» к повседневной жизни и неизбежности «неслыханных перемен», «неслыханных мятежей» — основной мотив этих чрезвычайно важных для творчества поэта произведений.

Воспринимая газету как общественную трибуну, Блок большинство своих стихотворений публикует небольшими циклами. Весьма характерен состав подборки «Родные картинки», помещенной в газете 10 апреля 1916 г. В нее вошли четыре стихотворения: «Дождик» («На улице дождик и слякоть...»), «Ветер» («Дикий ветер...»), «Коршун» и «Песня» («Лениво и тяжко плывут облака...»). В собрание стихотворений они вошли в разные циклы: первое — в цикл «Разные стихотворения», второе и третье — в цикл «Родина», четвертое — в цикл «Ante lucem». Соединенные вместе, они воссоздают картину внутреннего движения поэтической мысли: примиренность и безнадежность, звучащая в стихотворении «На улице дождик и слякоть», взрывается трагическими строками «Дикого ветра» и особенно «Коршуна». Так, в каждой из публикаций достигалась не только тематическая завершенность, но цельность, определенность поставленной задачи.

Публикации «Русского слова» содействовали популярности имени Блока, они фактически сделали его известным всей читающей России.