Деятельность Кирилла и Мефодия в Моравии
Для правильного понимания дальнейших событий и, в частности, героической и сложной истории борьбы Константина и Мефодия с немецко-католическим духовенством необходимо еще раз напомнить, что римско-католическая церковь представляла собой в эпоху средневековья, по определению Ф. Энгельса, наивысшее обобщение и санкцию феодального строя.
«Ясно, что при этих условиях, — пишет Энгельс, — все выраженные в общей форме нападки на феодализм и прежде всего нападки на церковь, все революционные — социальные и политические — доктрины должны были по преимуществу представлять из себя одновременно и богословские ереси». «Всякая борьба против феодализма, — пишет он в другой работе, — должна была тогда принимать религиозное облачение». Поэтому не следует удивляться и тому сугубо религиозному облачению, которое приняла борьба Константина и Мефодия с немецким духовенством за славянскую народную культуру и письменность. Не следует удивляться и тому, что эта борьба внешне сводилась к защите богослужебных книг и богослужения на понятном населению Моравии славянском языке.
Летом 863 г. Константин и Мефодий после длительного и трудного путешествия прибыли наконец в гостеприимную столицу Моравии Велеград.
Пригласивший их князь Ростислав, согласно всем дошедшим до нас источникам, был любимый народом, осторожный, мудрый, но в то же время отважный и смелый правитель. Всю жизнь он боролся с немцами за независимость своей сравнительно небольшой и неокрепшей страны. Иногда Ростислав был вынужден лавировать и даже шел на уступки. Но, накопив силы, снова переходил в наступление и не раз одерживал крупные победы в сражениях со своим непримиримым врагом королем Людовиком Немецким.
В этой борьбе Ростислав погиб, вероломно преданный племянником Святополком. Но славянские народы надолго сохранили память о князе Ростиславе. Недаром даже десятилетия спустя, в другой славянской стране — в Болгарии, Черноризец Храбр, упоминая Ростислава в «Сказании о письменах», ласково называет его уменьшительным именем «князь Ростица».
Ростислав принял посланцев дружественной Византии, привезших славянскую азбуку и книги, с радостью и почетом. Восторженно встретил их, по рассказам «Житий», и моравский народ.
Сразу по прибытии в Велеград Константин и Мефодий повели большую многообразную работу. На богослужениях в самом Велеграде и в моравских деревнях они читали по-славянски Евангелие и другие переведенные ими книги. И народ с радостным изумлением внимал родным славянским словам, впервые прозвучавшим в моравских церквах. С помощью Ростислава братья избрали себе учеников и усердно обучали их славянской азбуке и церковным службам на славянском языке. А в свободное от занятий время продолжали переводить па славянский язык привезенные греческие книги. Так, с самого приезда в Моравию Константин и Мефодий делали все возможное для скорейшего распространения в стране славянской письменности и культуры.
Постепенно моравы все более привыкали слышать в церквах родной язык. Церкви, где служба велась на латинском языке, пустели, а немецко-католическое духовенство теряло в Моравии влияние и доходы. Поэтому понятна злоба, с которой обрушивалось на братьев это духовенство. Константина и Мефодия обвиняли в ереси, в том, что они нарушают все освященные веками церковные законы, ибо сам бог избрал только три языка, на которых подобает к нему обращаться. Особенно негодовал зальцбургский архиепископ. Ведь еще Карл Великий пожаловал зальцбургскому епископату права на моравскую церковь, на десятинный сбор по всей Моравии и на треть доходов с моравских земель. А сейчас все это уплывало от могущественного архиепископа из-за дерзостных деяний каких-то византийских священника и монаха!
Прошло около полутора лет, и грозовые тучи нависли над Моравией.
В конце августа 864 г. король Людовик Немецкий, в союзе с болгарами, перешел с большим войском Дунай и осадил в крепости Довина князя Ростислава. Не имея достаточных сил для сопротивления объединенным немецким и болгарским войскам, Ростислав вынужден был приять предложенные Людовиком условия мира. Он даже признал себя вассалом Людовика.
Эти события сразу усилили позиции немецкого духовенства в Моравии. Оно принялось чинить всяческие препятствия деятельности Константина и Мефодия и, в частности, решительно отказало в посвящении их учеников в духовные звания. Братья оказались в очень трудном положении. Ведь Константин имел сан простого священника, а Мефодий был только монахом. Поэтому братья не имели права сами ставить своих учеников на церковные должности, а без этого их ученики не могли совершать церковные службы. Так на пути распространения славянского обряда в Моравии возникли казалось бы почти непреодолимые препятствия.
Константину и Мефодию оставался только один выход — искать разрешения созданных немцами затруднений в Византии или Риме.
Самым естественным для них было бы, конечно, направиться в Византию. Ведь оттуда они были посланы в Моравию. Там патриарший престол все еще занимал друг и покровитель Константина Фотий, а императорский престол — пославший их в Моравию Михаил. Там им легче всего было бы получить церковный сан для их учеников.
Однако Константин и Мефодий едут почему-то не в Византию, а в Рим. В Рим, представителем которого был враг славянского богослужения — архиепископ зальцбургский. В Рим, где папский престол занимал Николай, яростно ненавидевший патриарха Фотия и всех с ним связанных. В Рим, откуда совсем недавно пришло папское послание Людовику Немецкому с вознесением молитв за успех похода Людовика против моравов.
Почему же Константин и Мефодий избрали Рим, а не Византию? На что, отправляясь туда, могли они надеяться?
Легенды разно отвечают на этот вопрос. По одним — папа Николай, извещенный о подвигах солунских братьев в славянских землях, много порадовался тому и особым посланием пригласил их в Рим; по другим — Константин выполнял данный им некогда обет посетить Рим; по третьим — они едут в Рим, чтобы представить папе труд своего перевода священного писания; по четвертым — папа позвал солунских братьев, желая их видеть, как ангелов божьих.
Все эти объяснения столь же наивны, сколь невероятны. Поэтому многие современные исследователи считают, что хотя в конечном итоге Константин и Мефодий приехали в Рим, но их первоначальной целью была все же Византия. Эту цель братья изменили только прибыв в Венецию и получив там будто бы неожиданное для них приглашение от папы Николая.
«Вопрос о цели путешествия братьев вызвал в исторической литературе большие споры. Однако трудно не согласиться с теми исследователями, которые считают, что целью этого путешествия была Византия». И далее: «Братья держали путь в Венецию, потому что оттуда легко можно было попасть на один из кораблей, совершавших регулярные рейсы в Византию».
Однако достаточно свериться с картой, чтобы убедиться, что путь из Велеграда в Византию через Венецию почти в два раза длиннее прямого пути через Болгарию. Не угрожал этот короткий, прямой путь и какими-либо опасностями. Ведь Моравия граничила тогда с Болгарией, а с болгарским князем Борисом у Мефодия давно были дружеские связи.
Нет, братья, видимо, с самого начала решили ехать в Рим. С самого начала надеялись на благосклонный прием со стороны папы.
Что же могло вселить в них эти надежды?
Нам представляется, что ответ возможен только один: найденные Константином и увезенные им из Херсонеса останки Климента. Не случайно Константин не отдал эти останки митрополиту Херсонеса, не поместил их в какой-либо из византийских или моравских церквей. Не случайно, никогда не расставаясь с ними, он повсюду возил с собой эти почерневшие кости: из Херсонеса в Византию, из Византии в Моравию и, наконец, в Рим.
Тонкий дипломат, Константин предвидел, какую большую роль смогут сыграть эти останки в его судьбе.
В течение многих веков римские папы усердно собирали, скупали и даже похищали мощи различных святых, стремясь составить возможно более полную коллекцию священных останков. В особенности же ценились и тщетно разыскивались Римом мощи древнейших римских пап. Большую роль играло здесь то, что католическая церковь, стремясь обосновать свои притязания на всемирную власть, объявила первым папой самого апостола Петра. А Климент считался третьим папой после Петра, т.е. одним из самых древнейших.
Поэтому Константин мог не только надеяться, но даже мог быть уверенным, что за такую ценную реликвию, как останки Климента, папа пойдет на большие уступки, вплоть до разрешения богослужения и книг на славянском языке.
Как будет показано дальше, эти надежды Константина полностью оправдались.