Цензура - страница 2
Цензоры не разрешали к изданию книги, которые не отвечали современному уровню развития пауки. 4 ноября 1826 г. цензор Ф. А. Денисов писал, что он не может одобрить «Новейшую детскую энциклопедию», так как помещенный в ней материал остался без перемен после первого издания и, следовательно, не сообразен «с ходом и успехами нынешнего просвещения». Цензор В. В. Измайлов запретил «Новейший и самый полный снотолкователь», так как «такая книга, выданная даже за шутку без всякой важности, подействовала бы, может быть, на слабых, легковерных и непросвещенных».
Цензуру медицинских книг осуществлял медицинский факультет Московского университета. Декан факультета А. А. Альфонский, ставший затем ректором университета, 1 октября 1838 г. и 20 декабря 1839 г. писал в цензурный комитет по поводу книги «Врач, исцеляющий больных холодною водою», что медицинский факультет нашел в ней «много вредных советов», которые «не оправданы никакою опытностию, не показывают в сочинителе никакой врачебной образованности».
Н. Данилевский представил в цензурный комитет в 1847 г. книгу под названием «Подарок новобрачным, или Туалетная книжка для молодых и пожилых супругов; сочинение одного практического врача, перевод с немецкого 8-го издания Николая Данилевского». Профессор Г. И. Сокольский в своем отзыве, направленном в цензурный комитет 19 июня 1847 г., писал, что он нашел это сочинение «по медицинскому содержанию нелепым, а по цели безнравственным», что «автор назвал сочинение переводом с немецкого, по которому оригинала он не отыскал; он (автор) приписывает оригинал одному практикующему врачу и тем марает сословие врачей, возводя на него вину собственной мелочной промышленности».
Но эта работа цензуры оставалась в тени. Основною обязанностью ее было не допускать «сочинений, коих содержание противно закону, правительству, благопристойности, добрым нравам и личной чести какого-либо частного человека».
В начале царствования Александра I цензура была довольно либеральна и даже доносы не достигали цели. Так, попечитель Московского университета П. И. Голенищев-Кутузов, обскурант и реакционер, 4 сентября 1811 г. писал министру народного просвещения Разумовскому донос на профессора философии Буле: «...в его истории о философии довольно одной статьи, в коей он хвалит учение Спинозы, чтобы извергнуть его из благоустроенного общества...». Сочинения Карамзина Голенищев-Кутузов считал зловредным для юношества учением, и ему невыносимо было видеть, что «в университете его сочинения, как модель штиля, сделались классическими», что «профессоры курят фимиам перед ним».
В 1821 г. цензор был наказан только после того, как военный губернатор Малороссии донес, что волнение крестьян в одном полтавском имении вызвано напечатанной в «Историческом, статистическом и географическом журнале» Московского университета статьею «Взгляд на успехи земледелия и благосостояния в Российском государстве», «наполненною неуместными выражениями и осуждениями» по крестьянскому вопросу. В результате профессор Н. Е. Черепанов, пропустивший статью, был удален от цензорства и от деканства и было сделано общее запрещение писать по крестьянскому вопросу.
В статье, переведенной из гамбургского журнала, автор видит залог благосостояния России в открытии училищ и в освобождении крестьян: «В царствование императора Александра I учреждено пять университетов, пятьдесят восемь гимназий и сто уездных училищ, кроме множества народных школ и других учебных заведений. Главное средство к возведению государства в высшую степень просвещения и благосостояния заключается в том, чтобы исподволь и с благоразумием доставить крестьянам большую свободу и даровать им в полной мере права, принадлежащие им как людям и существам разумным.
В тысяча восьмистах городах живет в России шесть миллионов граждан, наслаждающихся полною гражданскою свободой; многие крепостные получили свободу от рабства с согласия своих господ, крестьянам позволено покупать свою свободу; постепенное уничтожение крепостного права начато уже на окраинах государства, откуда исподволь может распространиться и во внутренние пределы страны».
При Николае I подобную публикацию трудно себе представить, журналисты и цензоры преследовались за любые строчки, которые можно было истолковать в неблагоприятном смысле для правительства, для любого из его ведомств. Попечитель Московского университета граф С. Г. Строганов получил предупреждение только за то, что в статье «Освобождение негров во французских колониях», помещенной в «Московских ведомостях» (№ 42-45, 1844), невольничество было названо «гнусным остатком варварства».
Главное управление цензуры относилось к московским издателям и Московскому цензурному комитету с недоверием, чему способствовал и донос в III Отделение, поступивший в 1827 г. на издателя «Московского телеграфа» П. А. Полевого. По некоторым предположениям, донос был послан Ф. В. Булгариным. В нем говорилось: «Москва есть большая деревня. Там вещи идут другим порядком, нежели в Петербурге, и цензура там никогда не имела пи постоянных правил, ни ограниченного круга действия.
Замечательно, что от времени Новикова все запрещенные книги и все вредные, ныне находящиеся в обороте, напечатаны и одобрены в Москве. Даже «Думы» Рылеева и его поэма «Войнаровский», запрещенные в Петербурге, позволены в Москве. Все запрещаемое здесь печатается без малейшего затруднения в Москве. Сколько было промахов по газетам и журналам, то всегда это случалось в Москве. Все политические новости и внутренние происшествия иначе понимаются и иначе толкуются к Москве, даже людьми просвещенными.
Москва, удаленная от центра политики, всегда превратно толковала происшествия, и журналы, выбирая даже статьи петербургских газет, помещают их часто столь неудачно с пропусками, что дела представляются в другом виде. Вообще московские цензоры, не имея никакого сообщения с министерствами, в политических предметах поступают наобум и часто делают непозволительные промахи».
Из московских цензоров мало кто сумел избежать опалы. Не помогли ни усердие, ни осторожность.
Поводом к тому, чтобы за журналами была установлена еще и цензура III Отделения, послужила невинная статья в мартовской книжке московского журнала «Атеней» за 1829 г. «Антропологическая прогулка», где были строки о гвардейских офицерах, которые «убивают целые дни в самых пустых занятиях». За эту статью Бенкендорф «изобличил» известного ученого М. Г. Павлова в «невежестве», а цензора В. В. Измайлова, известного писателя, признал просто «глупым».
Чтобы цензоры не теряли бдительности, они регулярно получали предупреждения вроде циркуляра от 9 февраля 1832 г., в котором Главное управление цензуры уведомляло Московский цензурный комитет, что А. X. Бенкендорф «неоднократно имел случай заметить расположение издателей московских журналов к идеям вредного либерализма» и особенно этим отличались журналы «Телескоп» и «Московский телеграф».
И цензоры старались. 5 мая 1833 г. цензор Л. А, Цветаев в рукописи «О государственном кредите» (имя автора не указано) нашел «несколько резких мыслей»; автор их исправил, но Л. А. Цветаев тем не менее сомневался одобрять рукопись, так как «предмет, в оной излагаемый, есть один из важнейших в государственном управлении». Цензор В. Н. Лешков 18 июня 1848 г. писал в цензурный комитет, что у него нет возражений против книги П. А. Иовского «Замечания о современной политике», но вызывает сомнение название, которое может «возбудить особенное внимание в читающей публике и подать повод к частым подобным вопросам». Министр народного просвещения поддержал цензора.
О цензоре С. Н. Глинке К. А. Полевой, участвовавший вместе с братом в издании «Московского телеграфа», писал, что он «не годился в цензора», так как, когда от них «требовали мелочной внимательности, и они не имели никаких определенных правил, что можно и чего нельзя было дозволить к обнародованию», Глинка заявлял: «...как можно судить мысль и намерение человека?.. В самых невинных словах может быть злое намерение; а как я угадаю это?»
Глинка «выражал этим мысль справедливую в обширном смысле; но был несносен тем, что вследствие своих убеждений и своего характера подписывал все, не читая». А убеждение его заключалось в следующем: «Горе тому обществу, где из мухи делают слона и где, развязывая умы, усиливаются сковать их цепями».
Глинка не раз наказывался за пропуск довольно безобидных статей. Например, он и Н. А. Полевой получили строгий выговор за то, что в «Московском телеграфе» (№ 14, 1828) была опубликована статья «Приказные анекдоты», в которой рассказывалось, как иногда приказные чиновники проводят и обманывают мало знающих дела губернаторов.
Бенкендорф распорядился арестовать цензора С. Н. Глинку за пропуск статьи в «Московском вестнике» (№ 1, 1830), где были напечатаны три заметки С. Т. Аксакова, из которых одна осмеивала какого-то министра, дававшего рекомендацию чиновнику. В середине 1830 г. Глинке пришлось высидеть на гауптвахте вторично за стихи в альманахе «Денница» М. А. Максимовича, которым Главным управлением цензуры было дано «противоправительственное толкование». Вскоре Глинка был отстранен от должности цензора, как писал он сам, за публикацию брошюры па французском языке, в которой он критиковал закон о журналах, существовавший во Франции, тем самым как бы подвергая сомнению и существующий в России.
Если С. Н. Глинка, можно считать, заслужил свое увольнение, то профессор Л. А. Цветаев неукоснительно выполнял все требования начальства и старался не пропустить ничего недозволенного. Однако и его 23 июля 1832 г. Главное управление цензуры предписало уволить из цензурного комитета за пропуск в «Телескопе» (№ 7) такой фразы: «Дай Бог, чтоб Академия наук, пишущая и читающая до сих пор, к стыду нашему, только по-французски и по-немецки, оценила но достоинству это русское сочинение и увенчала его Демидовскою наградою!» (фраза из отзыва на книгу Андросова «Статистическая записка о Москве»).
С. Т. Аксаков был отстранен от службы в цензурном комитете после пропуска им в 1832 г. баллады «Двенадцать спящих будочников», напечатанной под псевдонимом Елистрата Фитюлькина, под которым скрывался воспитанник Московского университета Василий Андреевич Проташинский. В балладе пародировались романы Булгарина и остроумно описывались нравы полиции. Царь нашел, что баллада «заключает в себе описание действий московской полиции в самых дерзких и неприличных выражениях... что цензор Аксаков вовсе не имеет нужных для звания его способностей...». Аксаков был уволен, автор баллады удален из Москвы.
Показательны цензурные злоключения «Горя от ума», «Мертвых душ». История цензуры помогает вернее судить о состоянии книжного дела, об утерянных возможностях в литературе.