Книжная торговля
И. И. Новиков и в книготорговле достиг в конце XVIII в. необыкновенных успехов. Карамзин называл его «главным распространителем книжной торговли», отмечая при этом, что Новиков «всеми способами старался приучить публику к чтению, угадывая общий вкус и не забывая частного». Главным было то, что Новиков торговал «с умом, с догадкою, с дальновидным соображением».
При Новикове Москва была настоящим центром русской книжной торговли. Число книжных лавок возросло с двух до 20. В них был высокий уровень обслуживания: предоставлялись кредиты, заключались договоры на поставку, впервые было введено книготорговое ученичество, для обучения начинающих были разработаны «Условия продажи книг».
Но книжное дело Новикова было разгромлено. Товарищи Новикова, его ученики продолжали начатое дело, но робко, не с таким размахом. Первое десятилетие XIX в. для книжной торговли в Москве, как и для издательского дела, можно назвать восстановительным. Но после войны 1812 г. многим опять пришлось начинать с нуля. Расцвет книжной торговли, как и издательский, падает на 1830-е годы, когда в России насчитывалось более 100 частных книжных лавок и они были заполнены покупателями, среди которых «стали показываться аристократы и люди высшей администрации, до того времени в руки не бравшие русских книг, зимою появлялись в значительном числе помещики, покупавшие за раз на большую сумму книг». В 1840-е годы произошел резкий спад в книжной торговле. Если и продавали книги, то в основном учебники.
Расцвет книжной торговли в значительной степени был связан с именем Л. Ф. Смирдина. Его деятельность совпала с расцветом русской литературы, когда писали Пушкин, Баратынский, Веневитинов, Дельвиг, Вяземский, Козлов, Жуковский, Лермонтов, Гоголь, Кольцов. К. А. Полевой так вспоминал о Смирдине: «Приезжая по временам в Москву, А. Ф. Смирдии наделял тамошних книгопродавцев громадами книг, и каждый его приезд походил если не на триумф, то, по крайней мере, на книжную ярмарку. Литераторы и книгопродавцы толпились в его квартире, находили у него поощрение, пособие, и все пользовались его готовностью сделать для каждого все возможное и невозможное».
В 1824 г. Смирдин взял на себя обязанности сообщать университету о всех выходивших в Петербурге изданиях и распространять университетские. Он был комиссионером университета до 1829 г., когда его сменил книгопродавец Урбен. Смирдин, вероятно, имел в Москве книжную лавку. Во всяком случае, в «Московских ведомостях» уже после его смерти в 1857 г. появилось объявление о покупке фирмою «Анатолий Черенин и К» книжной лавки Смирдина, расположенной на Никольской улице в доме графа Шереметева.
Г. И. Поршнев в работе «История книжной торговли в России» делил книгопродавцев на книжников-культуртрегеров и книжников-коммерсантов. Книжник-культуртрегер — это тот, кто «к книжному делу подходит, сознавая его культурную полезность. Выгоды для него имеют второстепенное значение, и нередко он не интересуется практической стороной дела, не углубляется в работу...». Но если такие книгопродавцы имелись, то их было очень мало и они не могли оказывать решающего влияния на книжную торговлю.
Книжник-коммерсант — это профессионал, в большей части чернорабочий книжного дела. Свой путь он начинал обычно с «мальчиков», горбом брал каждую ступень служебной лестницы и на самостоятельную дорогу выбивался случайно.
В культурном отношении он почти всегда ниже культуртрегера, вследствие чего внешние приемы его работы примитивны, реклама груба и смахивает на рыночное «зазывание». Несомненным преимуществом профессионала перед культуртрегером является его навык к технике работы и знание рынка сбыта. Именно таким было большинство книгопродавцев в Москве.
Высоко ценил книгопродавцев В. Г. Белинский: «...науке, искусству и литературе оказывали иногда величайшую услугу люди, которые ничего не писали и не были ни учеными, ни поэтами, ни литераторами. Нужно ли говорить, какое великое влияние на успехи литературы может иногда иметь книгопродавец-издатель?»
Для многих книгопродавцев того времени содержание книг, которыми они торговали, не имело значения. У дверей книжных лавок стояли зазывалы, в гостиных и торговых рядах шла торговля «из шкапчиков» и в развалах. Как писал П. К. Симони, раздоры между купцами доходили до кулачных расправ. Крупные книгопродавцы, бывшие одновременно издателями, снабжали книгами средних и мелких, те, в свою очередь, давали книги на комиссию офеням, ходебщикам, давали им в долг. Ходебщики даже вели торговлю букинистической и антикварной книгой вразнос.
Книгопродавцы внимательно следили за тем, какая книга пользовалась спросом, и стремились приобрести ее для продажи или издать что-то похожее. Поэтому не случайно обращение в цензурный комитет коллежского советника П. Максимова, переводчика и составителя книги «Друг детей». Его беспокоило то, что «быстрый расход почти двух изданий ее возбудил корыстные виды некоторых книгопродавцев». Книгопродавец Лисенков вознамерился сделать якобы новый перевод. Максимов просил цензурный комитет не разрешать, не пропускать ничего похожего на его книгу.
Центр книжной торговли в Москве после 1812 г. от Спасских ворот Кремля переместился на Никольскую улицу. Здесь у Заиконоспасского монастыря открывались новые книжные лавки. Второй центр книжной торговли находился на Кузнецком мосту, где чаще располагались книжные лавки иностранцев. Книжные развалы с 1820-х годов разместились на Сухаревском рынке, на рынке у ворот Китай-города, располагавшемся на Старой площади, являвшейся средоточием торговли древними книгами.
В адресной книге Москвы на 1826 г. перечислены казенные книжные лавки: «Университетской типографии на Петровском валу; Синодальной типографии (духовных книг) на Никольской улице; Библейского общества в Мясницкой части; частные: Рисса на Петровке; Готье (иностранные книги) в Тверской части в доме князя Щербатова; Буве (иностранные книги и библиотека для чтения) в Рождественском переулке; Урбена (иностранные книги и библиотека для чтения) на Петровке в доме Анненкова; Эльцнера в Старогазетном переулке; Глазунова Ивана на Никольской улице (там же и библиотека для чтения); на Никольской улице находились магазины Струкииа, Душина, Свешникова, Логинова, Порывкина, Ферапонтова, Ильина, Базунова (с библиотекой для чтения), Пономарева, Немова Василия, Андреева, Трухачева, Кривцова; в других районах Москвы имелись лавки Сиротинина, Нефедьева, Михайлова, Федорова, Беляева, Немова Константина, Ступина, Голикова, Добрынина, Хрусталева. Имелись и музыкальные магазины Ленгольда, Шильдбаха, Рейнздорфа (на Никольской улице) — всего около 40 книжных лавок.
В Москве не прерывалась торговля иностранными книгами. Ею в основном занимались иностранцы. Обычно они начинали с ввоза в Россию иностранных книг или с переплетного ремесла, а потом заводили книготорговлю. Многие не останавливались на этом и обзаводились типографиями. По подсчетам П. Столпянского, книгопродавческой деятельностью в России с 1768 по 1852 г. занимались 50 иностранцев.
В Москве, как видно по приведенному выше списку, книжной торговлей занимались в 1826 г. пять иностранцев. Известно также, что в 1849 г. в Москве было шесть иностранных книжных лавок, владельцами которых были французы, торговавшие преимущественно французскими книгами. В этих лавках наряду с книгами часто продавались цветочные семена, пряности, табак, бакалея.
В книжных лавках иностранцев, как правило, был организован предварительный заказ на книги, давались библиографические справки, проводилась подписка, имелись книжные витрины, что способствовало расширению торговли. Но основная причина успешной торговли иностранными книгами заключалась в том, что основным предметом изучения в гимназиях, университетах и других учебных заведениях и при домашнем воспитании были иностранные языки, особенно французский. Знание языков делало устойчивым спрос на зарубежную литературу.
Русские книгопродавцы в глазах дворян, пользовавшихся услугами иностранцев, проигрывали. С П. Жихарев писал, что «русские книгопродавцы не могут понять, что для русской книготорговли необходимы сведения библиографические, зато в каком закоснелом невежестве они находятся: ни один из них не решится предпринять ни одного издания новой книги на свой счет, потому что не сумеет оценить ее достоинства». В какой-то степени эти упреки были справедливы.