Открытие Индии

Мусульманская лига. М. А. Джинна

Главной мусульманской организацией, никогда не вступавшей в конфликт с английскими властями, если не считать словесных споров, является Мусульманская лига, которая, несмотря на ряд перемен и событий и даже приобретя большое число новых членов, так и не избавилась от своего феодального руководства, состоящего из представителей высших классов.

Мусульмане-шииты также были объединены, правда довольно непрочно, в самостоятельную организацию, преимущественно для выдвижения политических требований. В начальный период ислама в Аравии происходили ожесточенные споры в связи с наследованием халифата, в результате чего произошел раскол и возникли две группы или секты — сунниты и шииты.

Этот раскол принял постоянный характер и сохранился до сих пор, хотя и не носит больше политического характера. В Индии и в мусульманских странах преобладают сунниты, исключение составляет Иран, где шииты составляют большинство. Временами между этими двумя группами возникали религиозные столкновения. Шиитская организация в Индии существовала особо, отдельно от Мусульманской лиги. Эта организация высказывалась за общие избирательные округа для всех. Однако много видных шиитов входит в состав Лиги.

Все эти, а также некоторые другие мусульманские организации (за исключением Мусульманской лиги) совместно организовали «Свободную мусульманскую конференцию», которая представляла собой своего рода единый фронт мусульман, противопоставленный Мусульманской лиге. В 1940 году в Дели состоялась первая сессия этой конференции, носившая весьма представительный характер и прошедшая успешно.

Крупнейшая индусская общинная организация — это Хинду маха сабха, организация, аналогичная Мусульманской лиге, но относительно менее влиятельная. Она проникнута таким же воинствующим религиозно-общинным духом, как и Лига, но пытается прикрыть крайнюю узость своего мировоззрения туманной националистической фразеологией, хотя она стоит скорее за возврат к старому, чем за прогресс. У этой организации оказались чрезвычайно неудачные лидеры, склонные к безответственным и резким выступлениям, подобно некоторым лидерам Мусульманской лиги. Словесная война, ведущаяся обеими сторонами, постоянно обостряет их отношения. Слова заменяют действия.

В прошлом Мусульманская лига неоднократно занимала неразумную позицию в религиозно-общинном вопросе, но столь же неразумной была позиция Хинду маха сабха. Индусское меньшинство в Пенджабе и Синде и многочисленная группа сикхов в Пенджабе часто вели себя агрессивно и препятствовали урегулированию разногласий. Политика англичан состояла в том, чтобы поощрять и разжигать эти разногласия и усиливать общинные организации в противовес Конгрессу.

Результаты выборов дают представление о значимости той или иной группы или партии или, по крайней мере, о ее влиянии в массах. На общих выборах в Индии в 1937 году Хинду маха сабха полностью провалилась: она нигде не играла серьезной роли. Мусульманская лига оказалась в лучшем положении, но в общем ее успехи были довольно скромными, в особенности в провинциях, где преобладает мусульманское население. В Пенджабе и Синде она потерпела полный крах, а в Бенгалии достигла лишь частичного успеха.

В Северо-Западной пограничной провинции Конгресс образовал правительство позднее. В провинциях, где мусульмане составляют меньшинство, Лига в общем достигла большего успеха, но в законодательных собраниях были представлены и независимые мусульманские группы, а также отдельные мусульмане, избранные как представители Конгресса.

Тогда Мусульманская лига начала ожесточенную кампанию против конгрессистских правительств в провинциях и против самого Конгресса. Изо дня в день повторялись утверждения, что правительства совершают «зверства» по отношению к мусульманам. В состав правительств входили и мусульмане, но они не были членами Мусульманской лиги. В чем именно заключались «зверства» — об этом обычно умалчивали; иногда же искажали и преувеличивали некоторые мелкие местные инциденты, к которым правительства не имели никакого отношения.

«Зверствами» были также объявлены некоторые мелкие ошибки, допущенные отдельными ведомствами и вскоре исправленные. Временами выдвигались совершенно ложные и необоснованные обвинения. Был даже опубликован некий отчет, совершенно фантастический по своему содержанию, не опиравшийся на какие-либо факты. Конгрессистские правительства предлагали тем, кто выдвигал эти обвинения, сообщить факты, чтобы можно было произвести расследование, либо же самим расследовать эти факты с помощью правительств.

Никто не воспользовался этими предложениями, но кампания продолжалась по-прежнему. В начале 1940 года, вскоре после отставки конгрессистских правительств, тогдашний председатель Конгресса д-р Раджендра Прасад обратился с письмом к М. А. Джинне и, кроме того, сделал публичное заявление, предложив

Мусульманской лиге изложить все обвинения в адрес кон- грессистских правительств перед федеральной следственной комиссией.

Джинна отверг это предложение, упомянув о возможности создания для этой цели королевской комиссии. Вопрос о создании такой комиссии не поднимался, да и вообще это могло сделать только английское правительство. Некоторые английские губернаторы, занимавшие свои посты при конгрессистских правительствах, публично заявляли, что они не находили ничего предосудительного в позиции этих правительств по отношению к меньшинствам. Закон 1935 года давал губернаторам специальные полномочия для защиты меньшинств в случае, если бы в этом возникла необходимость.

Я внимательно проанализировал методы пропаганды, которыми пользовались нацисты после прихода Гитлера к власти, и был поражен, обнаружив, что нечто весьма похожее происходит в Индии. Годом позднее, в 1938 году, когда Чехословакия стояла перед лицом судетского кризиса, официальные представители Мусульманской лиги изучали нацистские методы, применявшиеся при этом, и одобрительно отзывались о них.

Они находили аналогию меяеду положением судетских немцев и индийских мусульман. Устные выступления и статьи некоторых газет носили чрезвычайно резкий, провокационный характер. Один из конгрессистских министров, мусульманин, был заколот кинжалом, и ни один из лидеров Мусульманской лиги не осудил этот факт, ему даже нашли оправдание. Неоднократно имели место и другие акты насилия.

Я был страшно подавлен этими событиями и общим снижением уровня общественной жизни. Насилие, грубость и безответственность все нарастали, и это, видимо, встречало одобрение видных лидеров Мусульманской лиги. Я обратился с письмами к некоторым из этих лидеров и просил их сдержать указанные тенденции, но безуспешно. Что касается конгрессистских правительств, то они явно были заинтересованы в том, чтобы привлечь на свою сторону любое религиозное меньшинство и любую группу, и настойчиво добивались этого.

В некоторых кругах высказывалось даже недовольство тем, что они оказывают чрезмерное предпочтение мусульманам за счет других групп. Но дело сводилось не к каким-либо конкретным жалобам, которые можно было бы удовлетворить, или к разумному обсуждению какого-нибудь вопроса. Это была регулярная кампания, которую вели члены и сторонники Мусульманской лиги, чтобы внушить мусульманским массам, что происходит нечто ужасное и что виновен в этом Конгресс.

В чем заключалось это ужасное — никто, видимо, не знал, но считалось, что вопли и проклятья не могут быть беспричинными и если причина не здесь, то она в другом месте. Во время дополнительных выборов был поднят вопль: «Ислам в опасности»,— и избирателей заставляли клясться на Коране, что они будут голосовать за кандидатов Мусульманской лиги.

Все это, несомненно, оказывало воздействие на мусульманские массы, тем не менее удивительно, как много людей не поддавалось этой пропаганде. На дополнительных выборах Лига в большинстве случаев одержала победу, но в некоторых местах потерпела поражение. Даже тогда, когда победа оказывалась на стороне Лиги, против нее голосовало значительное количество мусульман, отдававших предпочтение аграрной программе Конгресса.

Но на этих выборах Мусульманская лига впервые в своей истории приобрела поддержку масс и начала превращаться в массовую организацию. Хотя я и был огорчен происходившими событиями, в некотором смысле я приветствовал это явление, полагая, что в конечном счете феодальное руководство Лиги будет устранено и выдвинутся более прогрессивные элементы. Главную трудность до сих пор составляла крайняя политическая и социальная отсталость мусульман, в силу чего реакционные лидеры могли легко эксплуатировать их.

Сам М. А. Джинна был более образованным человеком, чем большинство его коллег по Мусульманской лиге. Безусловно, он был на голову выше их и поэтому стал незаменимым руководителем. В своих публичных выступлениях он неоднократно резко осуждал оппортунизм, а временами и более серьезные слабости своих коллег. Он хорошо знал, что значительная часть передовых, мужественных и самоотверженных элементов из среды мусульман вступила в ряды Конгресса и сотрудничала с ним.

И, однако, то ли судьба, то ли обстоятельства толкали его именно к тем людям, которых он не уважал. Он был их лидером, однако удержать их вместе он мог, лишь став пленником их реакционной идеологии. Впрочем, нельзя сказать, что в том, что касалось идеологии, он был пленником против воли; при всем своем внешнем модернизме он принадлежал к старому поколению, которое плохо разбиралось в современных течениях политической мысли и в современных событиях.

В экономике, играющей главенствующую роль в современном мире, он, видимо, был совершенно невежествен. Необычайные события, происшедшие во всем мире после первой мировой войны, вероятно, не оказали на него никакого влияния. Когда Конгресс в политическом отношении совершил скачок вперед, он вышел из его состава. Пропасть между ним и Конгрессом выросла, когда Конгресс повернулся в сторону экономических проблем и в сторону масс.

В области идеологии Джинна, видимо, оставался на том же уровне, на каком находился четвертью века раньше, более того, он сделал шаг назад, так как теперь выступал уже как против единства, так и против демократии в Индии. «Они не могут существовать, — заявлял он, — при системе правления, основанной на нелепых представлениях западной демократии». Прошло много времени, прежде чем он понял нелепость того, что он отстаивал в течение всей своей долгой жизни.

Джинна одинок даже в самой Мусульманской лиге, он чуждается самых близких своих сотрудников» Его уважают, по держатся на расстоянии, его больше боятся, чем любят. Нет сомнений в его одаренности как политического деятеля, но эта одаренность в какой-то мере связана со специфическими условиями английского господства в современной Индии.

Он известен как адвокат-политик, как тактик, считающий, что использует противоречия между индийским национализмом и английской властью. Если бы условия были иные, и ему пришлось бы столкнуться с реальными политическими и экономическими проблемами, трудно сказать, насколько помогли бы ему его способности. Он, пожалуй, и сам сомневается в этом, хотя и не страдает отсутствием самомнения.

Этим, по-видимому, объясняется его инстинктивная враждебность к переменам, стремление сохранить существующее положение вещей, избегать переговоров и спокойного обсуждения проблем с людьми, которые не согласны с ним полностью. В нынешних условиях он чувствует себя на месте, но трудно сказать, будет ли он или кто-либо другой соответствовать новым условиям.

Какая страсть владеет им, к каким целям он стремится? Или, может быть, им не владеет никакая страсть и ему просто доставляет удовольствие разыгрывать острую политическую шахматную партию, в которой часто представляется возможность объявлять «шах»? Он, видимо, ненавидит Конгресс, и эта ненависть с годами растет. Предметы его отвращения и антипатии ясны, но к чему он питает симпатии? При всей своей силе и твердости воли он представляет какую-то странную, негативную фигуру; характеризующим его символом могло бы быть слово «нет». Поэтому все попытки понять его позитивную сторону оказываются безуспешными, и к этому трудно подступиться.

Со времени установления в Индии власти англичан из мусульманской среды выдвинулось мало выдающихся деятелей современного типа. Мусульмане дали несколько замечательных людей, но, как правило, они были носителями старой культуры и старых традиций и им трудно было поспевать за современными событиями. Эта неспособность идти в ногу со временем и приспособиться в культурном и других отношениях к новой обстановке вовсе не объяснялась, разумеется, каким-то врожденным недостатком.

Это было результатом определенных исторических причин, запоздалого развития нового промышленного среднего класса и сугубо феодальной среды, в которой жили мусульмане, препятствовавшей развитию и проявлению способностей. Особенно велика была отсталость мусульман в Бенгалии, но это, вероятно, вызывалось двумя причинами: истреблением их высших классов в первое время британского владычества и тем фактом, что подавляющее их большинство до обращения в ислам принадлежало к самому низшему классу индусов, издавна лишенному возможностей роста и развития.

В Северной Индии образованные мусульмане, принадлежавшие к высшим классам, были привержены старому традиционному образу жизни, а также старой системе землевладения. В последние годы происходят заметные сдвиги, и среди индийских мусульман сравнительно быстро развивается новый средний класс, но и теперь они значительно отстают от индусов и других групп в области науки и производства.

Индусы тоже являются отсталыми и порой еще более, чем мусульмане, ограничены и скованы традиционным мышлением и образом жизни, но тем не менее из их среды выдвинулось много выдающихся людей, проявивших себя в науке, промышленности и в других областях. Немногочисленная община парсов также дала крупных руководителей современной промышленности. Интересно отметить, что семья, из которой происходит Джинна, исповедовала раньше индуизм.

В прошлом многие одаренные люди как из индусов, так и из мусульман шли на государственную службу, поскольку она сулила наиболее заманчивые перспективы. С ростом политического движения за свободу эти соображения стали играть меньшую роль, и одаренные, искренние и мужественные люди примкнули к Конгрессу. Таким образом, в его состав вошли многие передовые мусульмане. В более позднее время мусульманская молодежь стала примыкать также к социалистической и коммунистической партиям.

Но если не считать этих самоотверженных и прогрессивных людей, мусульмане дали очень мало выдающихся руководящих деятелей, и в государственной службе они видели единственный путь для личного продвижения. Джинна был человеком иного склада. Одаренный, настойчивый, он не прельщался государственными постами, перед которыми не устояли многие другие. Поэтому он занял совершенно исключительное положение в Мусульманской лиге и сумел завоевать уважение, которым не пользуются многие видные деятели Лиги.

К сожалению, его упорство не позволяет ему прислушиваться к новым идеям, и безоговорочная власть над своей организацией выработала в нем нетерпимость как к инакомыслящим в своей среде, так и к другим организациям. Он стал олицетворением Мусульманской лиги. Но возникает вопрос: в условиях, когда Лига становится массовой организацией, как долго может продержаться такого рода феодальное руководство с его отжившими взглядами?

Когда я был председателем Конгресса, я неоднократно обращался к Джинне с письмами и просил его ясно сказать, что, по его мнению, мы должны делать. Я спрашивал его, чего хочет Лига и каковы ее конкретные цели. Я хотел также знать, какие претензии предъявляет Лига к конгрессистским правительствам. Я полагал, что путем переписки можно внести ясность в эти вопросы, а затем, уже при личной встрече, обсудить основные моменты, которые при этом выявятся.

Джинна отвечал мне пространными письмами, но не внес никакой ясности в вопрос. Просто поразительно, как старательно он избегал ясного ответа мне или кому-либо другому о том, чего он хочет и в чем состоят претензии Лиги. Мы неоднократно обменивались письмами, но все так и оставалось туманным и неясным, и я не мог добиться ничего определенного. Это очень удивляло меня, и я испытывал чувство какой-то беспомощности. Создавалось впечатление, что Джинна не хочет связывать себя какими-либо обязательствами и отнюдь не стремится к урегулированию разногласий.

В дальнейшем Ганди и другие лица из нашей среды неоднократно встречались с Джинной. Они беседовали часами, но так и не вышли из стадии предварительных переговоров. Мы предлагали созвать совещание представителей Конгресса и Лиги для обсуждения общих проблем. Джинна заявил, что это может быть сделано лишь после того, как мы публично признаем Мусульманскую лигу единственной организацией, представляющей индийских мусульман, и что Конгресс должен рассматривать себя как чисто индусскую организацию. Это создавало явные трудности.

Мы, разумеется, признавали крупное значение Лиги и именно поэтому обращались к ней. Но как могли мы игнорировать многие другие существовавшие в стране мусульманские организации, часть которых была тесно с нами связана? Кроме того, и в самом Конгрессе было много мусульман, они входили и в состав наших руководящих органов.

Если бы мы приняли требование Джинны, это означало бы, что нужно изгнать из Конгресса наших старых товарищей — мусульман и объявить, что им не место в Конгрессе. Это значило бы изменить самую сущность Конгресса и превратить его из открытой для всех общенациональной организации в религиозно-общинную организацию. Это было неприемлемо для нас. Если бы Конгресс вообще еще не существовал, мы все равно должны были бы создать новую общенациональную организацию, открытую для каждого индийца.

Мы не могли понять настойчивости, с которой Джинна выдвигал это требование и отказывался обсуждать какие- либо другие вопросы. Мы могли только прийти к выводу, что он не хочет никакого урегулирования, так же как не хочет брать на себя каких бы то ни было обязательств.

Его устраивало существующее положение, и он надеялся, что таким путем добьется большего от английского правительства.

Требование Джинны основывалось на новой, недавно им выдвинутой теории о том, что Индия состоит из двух наций — индусов и мусульман. Почему только из двух — неясно, ибо если национальность определяется религией, то в Индии должно быть много наций. Из двух братьев один может быть индусом, а другой мусульманином, следовательно, они будут принадлежать к разным нациям. Эти две нации существуют в различных соотношениях в большинстве индийских селений.

Эти две нации не разделены границами — они переплетаются друг с другом. Получалось, что бенгальский мусульманин и бенгальский индус, живущие вместе, говорящие на одном языке, следующие одинаковым традициям и обычаям, принадлежат к разным нациям. Все это было очень трудно понять — это казалось возрождением каких-то средневековых теорий. Трудно дать определение понятия нации.

Возможно, что основная характерная черта национального сознания заключается в чувстве принадлежности к одному целому и в противопоставлении этого целого остальному человечеству. Можно спорить о том, насколько сильно это чувство в Индии в целом. Можно даже утверждать, что в прошлом Индия развивалась как многонациональное государство и что постепенно возникало национальное сознание.

Но все это — теоретические абстракции, которые мало интересуют нас. В настоящее время самые мощные державы являются многонациональными государствами, и в то же самое время там развивается национальное самосознание, как, например, в США или в СССР.

Из теории Джинны о двух нациях выросла концепция Пакистана то есть раздела Индии. Разумеется, это не разрешало проблему «двух наций», потому что они переплетаются на каждом шагу. Но это придавало метафизической концепции материальную форму. Это, в свою очередь, вызвало бурную реакцию среди большинства в пользу сохранения единства Индии.

Обычно национальное единство считается чем-то само собой разумеющимся. Лишь в том случае, когда оно находится под угрозой или под ударом, когда делаются попытки нарушить его, тогда единство начинают ценить и возникает активное стремление сохранить его. Так иногда попытки сеять рознь приводят к укреплению единства.

Между точкой зрения Конгресса и точкой зрения религиозно-общинных организаций существовало коренное различие. Среди последних ведущими были Мусульманская лига и соответствовавшая ей индусская организация Хинду маха сабха. Хотя эти общинные организации в теории и высказывались за независимость Индии, на деле они больше интересовались тем, чтобы добиться преимуществ и специальных привилегий для своих групп.

Поэтому им в поисках этих привилегий, естественно, приходилось обращать свои взоры к английскому правительству, и это вело к тому, что они избегали столкновений с англичанами. Позиция Конгресса была так тесно связана с делом освобождения Индии как единой нации, что все остальное отступало на задний план, а это вело к непрерывным конфликтам и трениям с английскими властями. В лице Конгресса индийский национализм противостоял английскому империализму. Конгресс еще дальше развил аграрную, экономическую и социальную программы.

Ни Мусульманская лига, ни Хинду маха сабха не занимались такими проблемами и не пытались разработать программу. Социалисты и коммунисты, конечно, весьма интересовались этими вопросами и имели свои программы, которые они пытались протолкнуть и в Конгрессе и за его пределами.

В политике и практической деятельности между Конгрессом и религиозно-общинными организациями имелось еще одно существенное различие. Совершенно независимо от агитационной работы и законодательной деятельности, когда таковая осуществлялась, Конгресс уделял очень большое внимание проведению различного рода конструктивных мероприятий среди масс.

Эти мероприятия заключались в организации и развитии кустарной промышленности, в улучшении положения угнетенных классов, а позднее — в распространении начального образования. В сельских районах его деятельность заключалась также в проведении санитарных мероприятий и в некоторых простейших формах медицинской помощи. Для проведения этой работы Конгресс создал специальные организации, не связанные с политической деятельностью, привлекшие к себе тысячи людей, полностью посвятивших себя этой деятельности, и еще большее число людей, отдававших ей часть своего времени. Эта спокойная созидательная работа, находившаяся в стороне от политики, проводилась и в периоды, когда политическая жизнь замирала.

Но когда правительство находилось в открытом конфликте с Конгрессом, оно препятствовало даже деятельности этих организаций. Кое-кто сомневался в экономическом значении такого рода мероприятий, но нельзя было сомневаться в их социальном значении. Они воспитали многочисленные кадры работников, полностью посвятивших себя этому делу, поддерживавших тесную связь с массами, и привили народу дух взаимопомощи и уверенности в своих силах.

Конгрессисты, мужчины и женщины, играли также важную роль в профсоюзных и сельскохозяйственных организациях и фактически создали многие из них. Самый крупный и хорошо организованный индийский профсоюз — профсоюз работников текстильной промышленности — города Ахмадабада — был создан конгрессистами и работал в тесном сотрудничестве с ними.

Все эти мероприятия создавали прочную основу для деятельности Конгресса, в то время как у религиозно- общинных организаций такой основы не было. Работа последних носила агитационный характер и проводилась только спорадически, например во время предвыборной кампании. Участникам этих организаций не угрожала постоянная опасность подвергнуться репрессиям со стороны властей, с чем приходилось всегда считаться конгрессистам. Таким образом, карьеристы и оппортунисты значительно больше стремились в эти организации. Однако две мусульманские организации — «Ахрар» и Джамиат-ул-улема — много страдали от правительственных репрессий, так как они зачастую проводили такую же политическую линию, как и Конгресс.

Конгресс выражал не только общенациональные устремления в Индии, которые усилились с ростом новой буржуазии, но также в значительной мере стремление пролетариата к социальным преобразованиям. В частности, он стоял за революционные изменения в области аграрных отношений. Порой это вызывало внутренние конфликты в Конгрессе; помещики и крупные промышленники, часто настроенные националистически, держались в стороне от него из страха перед социалистическими преобразованиями.

Социалисты и коммунисты нашли себе некоторую опору в рамках Конгресса, откуда они могли влиять на его политику. Религиозно-общинные организации, как индусские, так и мусульманские, были тесно связаны с феодальными и консервативными элементами и противились каким бы то ни было революционным социальным сдвигам.

Таким образом, подлинный конфликт не имел ничего общего с религией, хотя религия часто маскировала вопрос; конфликт в основном происходил между теми, кто стоял за националистическо-демократическую социально-революционную политику, и теми, кто стремился сохранить пережитки феодального строя. В моменты кризиса эти последние неизбежно зависели от поддержки иностранной державы, заинтересованной в сохранении существующего положения.

С началом второй мировой войны возник внутренний кризис, результатом которого была отставка конгрессистских правительств в провинциях. До этого Конгресс предпринял еще одну попытку вступить в контакт с Джинной и с Мусульманской лигой. Джинна получил приглашение принять участие в первом заседании Исполнительного комитета Конгресса, состоявшемся после начала войны. Он не смог прибыть к нам.

Мы встретились с ним позднее и пытались разработать общую политику перед лицом мирового кризиса. Особого успеха мы не достигли, но все же решили продолжать переговоры. Тем временем конгрессистские правительства вышли в отставку в связи с политическими разногласиями, не имевшими никакого отношения к Мусульманской лиге и к религиозно-общинной проблеме. Однако Джинна выбрал этот момент для яростных нападок на Конгресс и призвал свою Лигу провести «День освобождения» от власти Конгресса в провинциях.

Он сопровождал это весьма неуместными замечаниями по адресу националистов-мусульман, входивших в состав Конгресса, и, в частности, по адресу председателя Конгресса маулана Абул Калам Азада, человека, пользовавшегося большим уважением как среди индусов, так и среди мусульман. «День освобождения», по существу, провалился, и в ряде районов Индии мусульмане провели контрдемонстрации.

Однако это усилило чувство горечи и укрепило нашу уверенность в том, что Джинна и руководимая им Мусульманская лига не имеют ни малейшего желания достичь соглашения с Конгрессом или содействовать делу освобождения Индии. Они предпочитали сохранять существующее положение.