Индивидуальное гражданское неповиновение
Итак, вместо того чтобы воодушевиться мечтой о свободе, которая развязала бы нашу энергию и побудила бы наш народ с энтузиазмом включиться во всемирную борьбу, мы испытывали боль разочарования, ибо нам было отказано в свободе. Этот отказ был сформулирован в самых надменных выражениях и сопровождался прославлением английского господства и английской политики, а также перечислением ряда условий, которые требовалось соблюсти, прежде чем Индия могла претендовать на свободу, — условий, из которых некоторые казались совершенно невыполнимыми.
Для нас стало совершенно очевидным, что все эти разговоры, весь ритуал парламентских дебатов в Англии с их высокопарными фразами и торжественным стилем были не более как политическим надувательством, весьма плохо прикрывавшим твердое намерение до последней возможности цепляться за Индию как за владение и собственность империи; империализм не желал разжимать своих когтей, которые оп глубоко запустил в живое тело Индии. Чего же стоил тот международный свободный и демократический порядок, за который Англия, по ее утверждению, вела борьбу?
О том же свидетельствовал и другой знаменательный факт. Бирма выдвинула скромное требование, чтобы ей гарантировали предоставление статуса доминиона после войны. Это было задолго до начала войны на Тихом океане, и ее требование никоим образом не могло помешать ведению войны, ибо осуществление его мыслилось лишь после окончания военных действий. Бирма просила не независимости, а всего лишь предоставления ей статуса доминиона.
Ей, так же как и Индии, неоднократно заявляли, что статус доминиона составляет цель английской политики. В отличие от Индии она была гораздо более однородной по составу населения страной, и все те возражения, действительные или надуманные, которые выдвигались англичанами применительно к Индии, были к ней не приложимы. И тем не менее единодушное требование бирманцев было отклонено, и никакого заверения им дано не было. Статус доминиона предназначался для какого-то отдаленного будущего, это была некая расплывчатая и призрачная метафизическая идея, имевшая отношение к какому-то иному миру и к какой-то иной, не нашей эпохе.
Это было, как заявлял Уинстон Черчилль, пустым разглагольствованием, формальностью, не имевшей никакого касательства к настоящему или к ближайшему будущему. Но и все возражения против независимости Индии, все выдвинутые Англией нелепые условия также были пустым разглагольствованием, лишенным, как это всем было известно, всякого реального содержания и смысла.
Единственное, что было реальным, — это решимость Англии любой ценой удержать Индию и решимость Индии вырваться из ее рук. Все прочее было софистикой, юридическим краснобайством или дипломатической казуистикой. Только будущее могло решить исход этого непримиримого конфликта.
Будущее довольно скоро продемонстрировало нам плоды английской политики в Бирме. В Индии это будущее вскоре также стало постепенно открываться нашим взорам, неся с собой борьбу, горечь и страдания.
Остаться пассивными зрителями того, что происходило в Индии, после последнего оскорбительного отказа английского правительства стало невозможным. Если такова была позиция этого правительства в разгар опасной войны, когда миллионы людей во всем мире верили в необходимость огромных жертв во имя свободы и шли на них, то какою же она будет, когда кризис минует и этот общественный подъем ослабнет?
Между тем по всей стране наших людей хватали и бросали в тюрьмы. Наша обычная деятельность ограничивалась, и ей чинились всевозможные препятствия. Ибо следует помнить, что английское правительство в Индии ведет непрерывную войну против националистического и рабочего движений — оно не ждет, когда начнется кампания гражданского неповиновения, чтобы действовать.
Время от времени эта война разгорается, превращаясь в наступление на всех фронтах, иногда она несколько затихает, но никогда не прекращается. В течение короткого периода существования конгрессистских правительств провинций эта война вступила в полосу затишья, однако вскоре после их ухода в отставку возобновилась с новой силой, и административным чиновникам доставляло особое удовольствие отдавать всевозможные приказания видным конгрессистам и членам легислатур и затем сажать их в тюрьмы.
Решительные действия стали неизбежны, ибо иногда единственной причиной неудачи является именно бездействие. Согласно нашей установленной политике, эти действия могли проводиться лишь в форме гражданского неповиновения. Однако мы позаботились о том, чтобы не допустить народных волнений, и гражданское неповиновение было ограничено специально избранными лицами. Это было так называемое индивидуальное гражданское неповиновение в противоположность массовой разновидности этого движения.
По существу, оно носило характер широкого морального протеста. Политику может показаться странным, что мы сознательно избегали всяких попыток расстроить нормальную деятельность администрации и позволяли ей легко упрятывать в тюрьму нарушителей порядка. Подобные методы не применялись в ходе наступательных политических действий или революций в других странах.
Но именно таков был метод Ганди, сочетавший этику с революционной политикой, а Ганди был неизменным руководителем такого движения всякий раз, когда оно возникало. Таким путем он хотел показать, что хотя мы и отказываемся подчиниться английской политике и выражаем наше возмущение и решимость бороться против нее, добровольно идя на страдания, однако цель наша состоит не в том, чтобы вызвать беспорядки.
Это индивидуальное гражданское неповиновение проводилось вначале в весьма ограниченных масштабах. Каждый должен был пройти своего рода испытание и получить соответствующее разрешение, прежде чем он или она могли принять участие в этом движении. Избранные для этой цели лица нарушали какое-нибудь официальное установление, подвергались аресту и приговаривались к тюремному заключению.
Как это обычно у нас практикуется, в первых рядах шли руководящие лица — руководители Исполнительного комитета Конгресса, бывшие члены правительств провинций, легислатур, члены центрального и провинциальных комитетов Конгресса. Постепенно круг расширялся, пока от 25 до 30 тысяч мужчин и женщин не очутилось в тюрьме.
Среди них были спикеры и большое число членов наших провинциальных законодательных собраний, деятельность которых была временно приостановлена правительством. Тем самым мы показывали, что депутаты наших выборных законодательных собраний не подчинятся деспотическому режиму, воспрещающему деятельность этих собраний, и предпочитают тюрьму.
Помимо тех, кто оказывал действительное гражданское неповиновение, несколько тысяч человек было арестовано и осуждено за публичные выступления или какую-либо иную деятельность или же содержалось под стражей без суда. Я был арестован в самом начале кампании и приговорен к четырем годам тюрьмы за произнесенную мною речь.
С октября 1940 года и на протяжении года с лишним все эти лица пребывали в тюрьмах. Мы пытались следить по доступным нам источникам за ходом войны и за развитием событий в Индии и во всем мире. Мы слышали о «Четырех свободах» президента Рузвельта, мы слышали об Атлантической хартии, а вскоре после этого услышали об оговорке Черчилля насчет того, что на Индию эта хартия не распространяется.
В июне 1941 года мы были взволнованы внезапным нападением Гитлера на Советскую Россию и с горячим интересом следили за драматическими изменениями в ходе войны.
4 декабря 1941 года многие из нас были освобождены. Тремя днями позже произошло нападение на Перл-Харбор и началась война на Тихом океане.