Открытие Индии

Крушение надежд

Внезапное прекращение переговоров, которые вел Криппс, и его неожиданный отъезд удивили нас. Неужели же член английского военного кабинета приезжал в Индию только затем, чтобы сделать это жалкое предложение, которое оказалось, поскольку это касалось настоящего, всего лишь повторением того, о чем нам неоднократно заявляли в прошлом? Или же все это было лишь пропагандистской уловкой, предназначавшейся для американского народа? Наша реакция была сильной и болезненной. Надежды на соглашение с Англией не было. Индийскому народу не позволяли даже защищать свою страну от вторжения, как он того желал.

Между тем возможность такого вторжения усиливалась, и толпы голодных индийских беженцев непрерывно прибывали в Индию через ее восточные границы. В Восточной Бенгалии под влиянием паники, вызванной ожидаемым вторжением, были уничтожены десятки тысяч речных судов. (Впоследствии было заявлено, что причиной этого являлся неправильно понятый официальный приказ.)

В этом обширном районе имелось множество водных путей, и единственным доступным средством транспорта являлись эти суда. Уничтожение их изолировало большие группы населения, лишало их средств к существованию и передвижению и явилось одной из дополнительных причин, способствовавших возникновению голода в Бенгалии. Были проведены приготовления к массовой эвакуации из Бенгалии, и можно было считать вероятным повторение того, что произошло в Рангуне и Нижней Бирме.

В городе Мадрасе смутный и неподтвержденный слух (оказавшийся ложным) о приближении японского флота послужил причиной внезапного отъезда высших правительственных чиновников и даже частичного разрушения портовых сооружений. Создавалось впечатление, что гражданская администрация Индии находится в состоянии нервного потрясения. Она была сильна лишь в подавлении индийского национализма.

Что нам было делать? Мы не могли допустить, чтобы какая-либо часть Индии смиренно покорилась вторжению. Что касается вооруженного сопротивления, то это было делом армии и авиации. Американская помощь прибывала, особенно в виде поставок самолетов, и благодаря этому военная обстановка постепенно менялась. Единственный способ, каким мы могли бы оказать помощь, состоял в том, чтобы изменить всю атмосферу на внутреннем фронте, возбудить в народе энтузиазм и страстное желание сопротивляться любой ценой и создать с этой целью гражданское ополчение, отряды местной обороны и т. п.

Однако из-за политики Англии нам крайне трудно было это сделать. Даже накануне вторжения она не могла доверить оружие ни одному индийцу, не находящемуся в рядах регулярной армии, и даже наши попытки организовать невооруженные отряды самообороны в деревнях осуждались и иногда пресекались. Английские власти не только не поощряли организацию народного сопротивления, но боялись его, ибо они издавна привыкли рассматривать всякую организацию народной самообороны как мятежную и опасную для английского господства.

Им приходилось придерживаться своей старой политики, ибо единственной альтернативой было согласие на создание национального правительства, опирающегося на народ и организующего его для нужд обороны. Эта альтернатива была ими решительно отвергнута, а какой-либо средний путь или компромисс были невозможны.

Неизбежным результатом было то, что они обращались с народом как с рабами, которым не положено обладать какой бы то ни было инициативой и которыми можно помыкать и распоряжаться по своему усмотрению. Всеиндийский комитет Конгресса, собравшийся в конце апреля 1942 года, выразил свое глубокое негодование по поводу этой политики, а также по поводу подобного обращения и заявил, что он никогда не сможет согласиться с таким положением, при котором мы будем рабами чужеземных правителей.

Тем не менее, мы не могли оставаться безмолвными и пассивными свидетелями трагедии, которая, казалось, вот- вот должна была разразиться. Нам необходимо было сказать народу, огромным массам гражданского населения, как им следует вести себя в случае вторжения. Мы заявили им, что, несмотря на их возмущение политикой Англии, они не должны чинить никаких препятствий операциям английских или союзных вооруженных сил, ибо это явилось бы косвенной помощью вражеской агрессии.

Ни при каких обстоятельствах они не должны покоряться захватчику, подчиняться его приказам или принимать от него какие бы то ни было милости. Если вторгшиеся войска попытаются завладеть домами и полями индийцев, им необходимо сопротивляться до конца. Это сопротивление должно было носить мирный характер и представлять собой полнейший бойкот противника.

Многие весьма саркастически критиковали эту нелепую, по их мнению, идею сопротивления вторгшейся в страну армии методами ненасильственного бойкота. Между тем в ней не только не было ничего нелепого, но это был единственный метод, остававшийся в распоряжении народа, и притом метод, требовавший очень большого мужества. Мы рекомендовали его не вооруженным силам, и мирное сопротивление предлагалось не в качестве альтернативы вооруженному сопротивлению.

Наш совет относился только к невооруженному гражданскому населению, которое, почти как правило, покоряется захватчику в тех случаях, когда вооруженные силы терпят поражение или отступают. Помимо регулярных частей, можно создавать партизанские части, которые тревожили бы противника. Но мы лишены были этой возможности, ибо такие части нуждаются в обучении и оружии и в полной поддержке со стороны регулярной армии. К тому же, если бы даже удалось обучить какие-то партизанские части, надо было подумать и об остальном населении.

Считается обычным, что гражданское население покоряется вражеской оккупации. Было известно, что английские власти в некоторых угрожаемых районах издали инструкции, рекомендующие населению и даже части мелких чиновников после ухода армии и отъезда высших чиновников покориться врагу.

Мы прекрасно понимали, что мирный бойкот не может остановить наступающую вражескую армию. Мы знали также, что для большинства мирных жителей сопротивляться противнику было бы трудно, даже если бы они этого хотели. И все же мы надеялись, что некоторые видные лица в городах и селениях, оккупированных противником, откажутся подчиняться ему, выполнять его приказы, содействовать в получении продовольствия или оказывать какую бы то ни было иную помощь.

Это грозило им немедленным наказанием, вполне вероятно — даже смертью, а также могло вызвать репрессии. Мы рассчитывали, что такое неповиновение пусть даже ограниченного числа лиц, их сопротивление до конца произведут сильное впечатление на население не только данного района, но и всей Индии. Мы надеялись, что таким образом можно будет пробудить в народе дух сопротивления.

На протяжении нескольких предыдущих месяцев мы создавали в городах и селениях, часто вопреки противодействию властей, продовольственные комитеты и отряды самообороны. Продовольственная проблема сильно тревожила нас, и мы опасались возникновения кризиса в связи с усиливающимися транспортными затруднениями и другими обстоятельствами, связанными с войной. Правительство почти ничего не предпринимало в этой связи.

Мы пытались организовать самоснабжение населения, особенно в сельских местностях, и поощрять использование примитивных средств транспорта, например телег, запряженных волами, в случае выхода из строя современных средств. Можно было также ожидать, что в случае вторжения противника с востока большое число беженцев и эвакуирующихся внезапно двинется в западном направлении, как это было в Китае. Мы пытались подготовиться к тому, чтобы принять и устроить их. Все это было чрезвычайно трудно и даже едва ли возможно без содействия правительства, и все же мы пытались сделать все, что могли.

Задачей отрядов самообороны было помогать нам в этих начинаниях, предотвращать панику и поддерживать порядок в своих районах. Воздушные налеты и вести о вторжении противника хотя бы в отдаленный район могли вызвать панику среди гражданского населения, и чрезвычайно важно было это предотвратить. Меры, предпринимавшиеся с этой целью властями, были совершенно недостаточны и не внушали доверия общественности. В сельских районах усиливались грабежи и бандитизм.

Мы разработали обширные планы и кое-что сделали для претворения их в ЖРХЗИЬ, однако было совершенно очевидно, что мы не затрагиваем существа стоящей перед нами гигантской проблемы. Ее действительное разрешение мыслимо было лишь при полном сотрудничестве между правительственным аппаратом и народом, а это оказалось невозможным.

Создалась надрывающая сердце ситуация: в то самое время, когда кризис громко напоминал нам о себе и мы были преисполнены кипучим стремлением к действию, всякая возможность действительно полезной деятельности была у нас отнята. Бедствие, катастрофа гигантскими шагами приближались к нам, а Индия лежала беспомощная и инертная, ожесточенная и угрюмая — поле сражения для соперничающих и чужеземных сил.

При всей моей ненависти к войне перспектива японского вторжения в Индию ничуть меня не пугала. В глубине души я даже в некотором смысле радовался этому приходу в Индию войны, сколь бы ужасной она ни была. Ибо я хотел, чтобы миллионы людей лично испытали мощную встряску, которая вывела бы их из состояния могильного покоя, навязанного нам Англией.

Нужно было что-то такое, что заставило бы их взглянуть в лицо сегодняшней действительности и освободиться от прошлого, которое с таким упорством цеплялось за них, подняться над поглощавшими их мелкими политическими дрязгами и временными проблемами, которые приобретали в их представлении преувеличенные масштабы. Не порывать с прошлым, но и не жить в нем, понимать настоящее и обратить свои взоры к будущему. Изменить ритм жизни и привести его в соответствие с настоящим и будущим.

Бремя войны было тяжелым и возможные последствия ее еще совершенно неясны. Мы этой войны не хотели, но, коль скоро она пришла, можно было воспользоваться ею, чтобы закалить народ, чтобы приобрести тот необходимый опыт, из которого может произрасти новая жизнь.

Множество людей умрет, это неизбежно, но лучше умереть на войне, чем от голода, лучше умереть, чем влачить жалкую жизнь, лишенную всякой надежды. Из смерти рождается новая жизнь; люди и нации, не умеющие умирать, не умеют и жить. «Только там, где есть могилы, там есть и воскресение».

Но хотя война пришла в Индию, она не вызвала у нас духовного подъема, не открыла перед нами возможности излить свою энергию в некоем радостном порыве, когда забываешь о боли, о смерти и о собственном я и когда значение имеет лишь свобода и видение будущего. Нашим уделом были лишь скорбь и страдания да сознание надвигающейся катастрофы, обострявшее наши чувства и усугублявшее боль, — катастрофы, которую мы не могли отвратить. Нас все более угнетало тягостное сознание неизбежной и неотвратимой трагедии — трагедии в одно и то же время личной и общенациональной.

Это не имело никакого отношения к победе или поражению в войне, к тому, кто выйдет победителем и кто окапается побежденным. Мы не хотели, чтобы войну выиграли державы оси, ибо это, несомненно, повело бы к катастрофе. Мы не хотели, чтобы японцы вторглись в какой-либо район Индии или оккупировали его. Этому необходимо было сопротивляться всеми силами, и мы постоянно внушали народу эту мысль, однако все это был негативный подход.

Какая же позитивная цель содержалась в этой войне, какое будущее должно было возникнуть из нее? Была ли она всего лишь повторением прошлых безумств и катастроф, игрой слепых сил природы, не считающихся с желаниями и идеалами человека? Какая судьба ожидает Индию?

Мы вспоминали о завещании Тагора, о его предсмертном обращении, написанном год назад: «Демон варварства отбросил прочь всякое притворство и уже не скрывает своих когтей, готовый предаться оргии разрушения и растерзать человечество. Все небо над миром затянуто ядовитым дымом ненависти. Дух насилия, по-видимому пребывавший в скрытом состоянии в психике Запада, в конце концов пробудился и осквернил дух человека.

Наступит день, когда волею судьбы англичане будут вынуждены отказаться от своей индийской колонии. Но какую Индию оставят они после себя, какую вопиющую нищету! Когда поток веков господства Англии наконец высохнет, сколько грязи и тины останется в его русле! Когда-то я верил, что из сердца Европы забьют родники цивилизации. Но сегодня, когда я готовлюсь покинуть мир, от этой веры не осталось и следа.

Оглядываясь вокруг, я вижу разбитые осколки гордой цивилизации, разбросанные как какой-нибудь ненужный хлам. И все же я не впаду в тяжкий грех и не утрачу веры в человека. Я буду надеяться, что наступит момент, когда в истории его откроется новая глава, после того как катаклизм завершится и атмосфера очистится духом служения и жертвенности. Быть может, заря эта займется на нашем горизонте, на востоке, там, где восходит солнце. Наступит день, когда непокоренный человек, преодолевая все преграды, снова вступит на свой победоносный путь, чтобы отвоевать свое утраченное человеческое наследие.

Сегодня мы являемся свидетелями тех опасностей, какие таит в себе наглая сила. Когда-нибудь станет ясно, как правы были мудрецы, когда они говорили: «Прибегая к нечестивым средствам, человек преуспевает, добивается того, что кажется ему желанным, побеждает своих врагов, но при этом сам он внутренне гибнет».

Нет, потерять веру в человека нельзя. Бога мы можем отрицать, но на что нам останется надеяться, если мы будем отрицать человека и тем самым все низведем к тщетности? И все же трудно было во что бы то ни было верить и считать, что справедливость неизбежно восторжествует.

Усталый физически и обеспокоенный душевно, я стремился вырваться из своего окружения и предпринял путешествие в Кулу, находящийся в одной из внутренних долин Гималаев.

MaxBooks.Ru 2007-2023