Новый подход к старой проблеме
Современные люди, вернее лучшие их представители, по природе своей практичны и прагматичны, альтруистичны и гуманны. Они проникнуты этическими и социальными принципами и руководствуются практическим идеализмом, целью которого является совершенствование общественного строя. Вдохновляющие их идеалы являются выражением духа эпохи.
Они в значительной мере отказались от философского подхода древних, от их поисков изначальной сущности, а также от набожности и мистицизма эпохи средневековья. Их богом является человечество, их религией — служение обществу. Такого рода концепция, быть может, несовершенна, ибо человеческое сознание в любую эпоху было ограничено окружающими условиями, и каждая эпоха видела в той или иной частичной истине ключ ко всякой истине вообще.
Каждое поколение и каждый народ питают иллюзию, что их точка зрения на вещи является единственно правильной или, во всяком случае, приближается к единственно правильной. Всякая культура обладает своими определенными ценностями, ограниченными и обусловленными этой культурой. Народ, воспитанный в духе этой культуры, принимает эти ценности как нечто само собой разумеющееся и приписывает им непреходящее значение.
Таким образом, может оказаться, что ценности нашей сегодняшней культуры не являются вечными и непререкаемыми, и все же они имеют для нас существенное значение, ибо в них находят свое отражение идеи и дух времени, в котором мы живем. Некоторые провидцы и гении, взоры которых обращены в будущее, быть может, имеют более полное представление о человечестве и о вселенной; они скроены из того ценнейшего материала, который является источником всякого истинного прогресса. Огромное большинство людей не поспевает даже осмыслить ценности сегодняшнего дня, хотя могут говорить о них на современном жаргоне, и живут в плену прошлого.
Нам поэтому приходится руководствоваться в своих действиях высшими идеалами эпохи, в которую мы живем, хотя мы можем добавлять к ним что-то свое и пытаться облечь их в форму, соответствующую нашему национальному духу. Эти идеалы можно разбить на две группы: гуманизм и научный дух. Между ними издавна существовал открытый конфликт, но совершающийся сегодня великий переворот в мышлении, в результате которого все ценности ставятся под сомнение, уничтожает былые границы между этими двумя подходами, так же как и между внешним миром науки и внутренним миром самосозерцания.
Гуманизм и научный дух все более сливаются, порождая своего рода научный гуманизм. Наука, оставаясь приверженной фактам, также находится на пороге проникновения в иные сферы; по крайней мере, она перестала презрительно отрицать их существование. Наши пять чувств и то, что они способны воспринять, явно не исчерпывают вселенную. За последние двадцать пять лет в представлениях ученых о физическом мире произошли глубокие изменения.
Наука обычно рассматривала природу как нечто почти не связанное с человеком. Теперь же, по утверждению Джеймса Джинса, суть науки состоит в том, что «человек не рассматривает более природу как нечто отличное от самого себя». Но тут вновь возникает старый вопрос, волновавший мыслителей Упанишад: как познающему познать самого себя? Как могут глаза, способные видеть внешние предметы, увидеть сами себя? И если внешнее составляет неотъемлемую часть внутреннего, а то, что мы ощущаем и воспринимаем, есть лишь отражение нашего сознания, если вселенная, природа, душа, разум и тело, трансцендентное и имманентное — все в основе своей едино, каким образом можем мы, ограниченные рамками нашего сознания, объективно постигнуть великое устройство всего сущего?
Наука начала затрагивать эти проблемы, и хотя решение их может от нее ускользнуть, серьезный ученый нашего времени напоминает философа и служителя религии прошлых эпох. «В наш материалистический век, — говорит профессор Альберт Эйнштейн, — серьезные деятели науки являются единственными глубоко религиозными людьми»
За всем этим чувствуется твердая вера в науку, но в то же самое время — и опасение, что чисто фактическая, лишенная цели наука может оказаться недостаточной. Быть может, наука, проявляя столь усиленную заботу о внешней стороне жизни, игнорирует то, что составляет ее истинный смысл? Мы являемся свидетелями попыток привести мир фактов в согласие с миром духа, ибо становилось все более очевидным, что чрезмерный упор на первом из них разрушает дух человека.
Вопрос, волновавший философов древности, снова возник в новой форме и в иной связи: как примирить внешнюю жизнь мира с внутренней, духовной жизнью индивидуума? Врачи установили, что недостаточно лечить тело человека или даже всего общества в целом.
За последние годы медики, знакомые с выводами современной психопатологии, отказались от противопоставления «органических» заболеваний «функциональным» и придают большое значение психологическому фактору. «Величайшая ошибка, допускаемая при лечении болезни,— писал Платон,— состоит в том, что существуют врачи, лечащие тело, и врачи, лечащие душу, тогда как то и другое составляет единое и неразрывное целое».
Великий ученый Эйнштейн говорит, что «судьба человеческого рода сегодня больше, чем когда бы то ни было, зависит от его моральной силы. Путь к радости и счастью ведет через самоотречение и самоограничение во всем». Он возвращает нас внезапно из нашего гордого века науки к философам древности, от жажды власти и стремления к наживе к духу самоотречения, столь широко знакомому Индии.
По всей вероятности, большинство других ученых нашего времени не согласится с ним в этом, как и со следующим его утверждением: «Я абсолютно убежден, что никакие богатства в мире не могут помочь человечеству продвинуться вперед, даже если они будут находиться в руках деятеля, наиболее преданного идее.
Лишь пример великих и чистых личностей способен рождать великие идеи и благородные поступки. Деньги возбуждают лишь эгоистичные чувства и вечно служат непреодолимым соблазном, толкающим их владельцев к злоупотреблению ими».
В своих попытках разрешить этот вопрос, столь же старый, как сама цивилизация, современная наука располагает многими преимуществами, неизвестными философам древности. Она обладает запасом накопленных знаний и методом, который полностью себя оправдал. Она обследовала и изучила многие области, неведомые древним.
Поскольку она обогатила знания человека о многих вещах и увеличила его власть над ними, они перестали быть загадками, которые служители религии использовали в своих целях. Но есть у нее и свои минусы. Само обилие накопленных знаний затрудняет человеку составить синтетическое представление о целом, и он теряется в какой-то части этого целого, анализирует ее, изучает, частично постигает, не видя при этом ее связи с целым.
Великие силы, разбуженные наукой, подавляют человека и неумолимо влекут его, часто как невольную жертву, вперед, к неведомым берегам. Темп современной жизни, постоянная смена одного кризиса другим мешают беспристрастным поискам истины. Самое мудрость теснят и толкают, и ей нелегко обрести то спокойствие и отрешенность, которые так необходимы для истинного понимания. «Ибо спокойны пути мудрости и дух ее бестрепетен».
Мы, быть может, живем в одну из великих эпох человечества, и нам приходится платить за эту привилегию. Великие эпохи всегда были полны конфликтов, неустойчивости, попыток заменить старое чем-то новым. Не существует вечной устойчивости, безопасности, постоянства. Если бы они существовали, сама жизнь прекратилась бы. Самое большее, к чему мы можем стремиться, это к относительной устойчивости и подвижному равновесию.
Жизнь — это непрестанная борьба человека с человеком, а также борьба человека с окружающими его условиями. Это физическая, интеллектуальная и моральная борьба, и в процессе ее принимают определенные очертания новые явления, рождаются новые идеи. Разрушение и созидание идут бок о бок, и в человеке и природе всегда можно наблюдать обе эти стороны. В основе жизни лежит принцип роста, а не застой, принцип непрерывного становления, не допускающего статичного положения.
Сегодня в мире политики и экономики наблюдается погоня за властью. Между тем, когда власть удается обрести, многое другое, представляющее значительную ценность, пропадает. Место идеализма занимают политическое надувательство и интриги, место бескорыстного мужества — трусость и эгоизм. Форма берет верх над содержанием, и власть, которой домогались с таким пылом, почему-то не приносит тех плодов, которых от нее ожидали.
Ибо власть имеет свои пределы, и сила — это обоюдоострое оружие. Ни та, ни другая не могут управлять духом, хотя они могут укрепить и закалить его. «Вы можете лишить войско полководца, — говорит Конфуций, — но вы не можете отнять у простого человека его волю».
Джон Стюарт Милль писал в своей автобиографии: «Я убежден теперь, что никакое существенное облегчение участи человечества невозможно до тех пор, пока не произойдут коренные изменения в его образе мыслей». Однако эти коренные изменения в образе мыслей сами являются результатом изменения окружающей обстановки и той боли и страданий, которыми сопровождается непрестанная жизненная борьба.
Поэтому, хотя мы и можем попытаться изменить этот образ мыслей непосредственно, еще важнее изменить ту обстановку, в которой он возник и которая питала его. Одно зависит от другого и влияет на него. Умы людей бесконечно разнообразны. Каждый человек представляет себе истину по-своему и часто оказывается неспособным понять точку зрения другого. Это вызывает конфликт. В результате этого взаимодействия рождается также более полная и цельная истина. Ибо нам необходимо понять, что истина многогранна и не является монополией какой-либо группы или нации.
То же самое относится и к образу жизни. Он может быть различным у разных народов и в различных условиях. Индия и Китай, так же как и другие государства, создали свой собственный уклад жизни и подвели под него прочный фундамент. Они воображали, а многие в этих странах и до сих пор тщеславно воображают, что их уклад является единственно мыслимым. Между тем сегодня Европа и Америка создали свой собственный уклад жизни, который является господствующим в мире и который народы этих стран считают единственно возможным укладом.
Однако вероятнее всего, ни один из этих укладов не является единственно желательным и каждому из них есть чему поучиться у другого. Индия и Китай, безусловно, должны поучиться многому, ибо они стали статичными, тогда как Запад не только выражает дух эпохи, но и отличается динамичностью, изменчивостью и обладает способностью к росту, хотя рост этот и совершается ценой периодического саморазрушения и жертв.
В Индии, а возможно также и в других странах, проявляется попеременная тенденция то прославлять себя, то оплакивать. Обе они нежелательны и позорны. Сентиментальность и эмоциональный подход не помогут нам понять жизнь. Мы сможем понять ее лишь при том условии, если будем честно и мужественно смотреть в лицо действительности. Мы не можем предаваться бесцельным романтическим исканиям, не имеющим никакого отношения к проблемам жизни, ибо судьба шествует своим путем, не дожидаясь нас.
Мы не можем также сосредоточить свое внимание на одной только внешней стороне дела, забывая о значении внутренней жизни человека. Необходимо привести их в равновесие, попытаться достигнуть гармонии между ними. «Величайшим благом, — писал Спиноза в XVII веке, — является понимание той связи, которая существует между разумом и всей природой. Чем больше познал дух, тем лучше он понимает и свои силы и порядок природы, тем легче он может сам себя направлять и устанавливать для себя правила; и чем лучше он понимает порядок природы, тем легче может удерживать себя от тщетного; а в этом состоит весь метод».
В нашей личной жизни нам также необходимо найти равновесие между духом и телом, между человеком как частью природы и человеком как частью общества. «Для нашего совершенствования, — говорит Тагор, — нам нужно физически быть дикарями, а в духовной сфере — цивилизованными людьми; мы должны обладать даром быть естественными, когда мы имеем дело с природой, и человечными, имея дело с человеческим обществом».
Мы не можем достигнуть совершенства, ибо это было бы равносильно концу; мы вечно в пути, пытаясь приблизиться к чему-то, постоянно отдаляющемуся от нас. И в каждом из нас живет множество совершенно различных человеческих существ со свойственными им непоследовательностью и противоречиями, причем все они тянут нас в разные стороны.
Тут и любовь к жизни, и отвращение к жизни, приятие всего того, что жизнь несет с собой, и непризнание многого в ней. Привести в гармонию эти противоречивые тенденции затруднительно, временами преобладает одна из них, временами другая.
При всей нашей способности к рассуждениям и умозаключениям, при всех накопленных нами запасах знаний и опыта мы мало что знаем о тайнах жизни и можем лишь строить догадки относительно сущности ее таинственных процессов. По мы всегда можем любоваться ее красотой и через искусство выполнять божественную функцию творчества. Пусть мы всего лишь слабые и заблуждающиеся смертные, которым отпущен короткий и ненадежный срок жизни, — все же в нас есть нечто от бессмертных богов.
«Поэтому, — говорит Аристотель, — мы не должны слушаться тех, кто призывает нас на том основании, что мы смертные люди, помышлять лишь о том, что должно быть свойственно смертным. Мы должны в меру наших сил стремиться к бессмертию и не щадить никаких усилий ради того, чтобы жить в соответствии с тем лучшим, что есть в нас».