История библиофильства как отрасль книговедения
О.Г. Ласунский
Содержание понятия «история книга и книжного дела» по своей природе охватывает огромный по объему и разнообразный по характеру материал. Тенденция к дифференциации и специализации внутри историко-книговедческой науки заявляет о себе довольно активно.
В частности, на правах обособленной, вспомогательной отрасли в систему знаний о прошлом отечественной книги и книжного дела мы включаем историю библиофильства в России и СССР.
Библиофильство как социально-психологический феномен, как своеобычный вид созидательной человеческой деятельности издавна служит обществу значительным культурным подспорьем. Библиофильство не замкнуто в самом себе и имеет многообразные выходы в другие сферы духовной жизни. И вместе с тем это явление глубоко специфическое, у него есть собственные теоретические, исторические, методические и организационные проблемы, которые требуют вдумчивого анализа.
До недавнего времени о существовании этих проблем предпочитали говорить эпизодически и в связи с другими вопросами. Теперь общие сдвиги в области книговедческой мысли, а также очевидный факт резко возросшего, массового интереса к практической стороне книгособирательства в корне изменили ситуацию. К непосредственному изучению библиофильства, после нескольких десятилетий перерыва, вновь обратилась наука, уже на более высоком уровне. Сейчас уже невозможно оспаривать определенные достижения советской библиофилии, т.е. теории библиофильства, учения о библиофильстве (кстати, не подумать ли о введении более удобного и общепонятного термина «библиофиловедение», оставив за понятием «библиофилия» его прямое, чисто психологическое, этическое значение — любовь, влечение к книге и книжному собирательству?).
Однако никакая теория, как известно, не может успешно развиваться без всесторонне обследованной истории вопроса. Эта истина в полной мере относится и к библиофилии. На богатом историческом материале всегда легче обосновать и уточнить ту или иную концепцию, проверить возникшую идею, составить прогнозы на будущее.
И самые последние годы сделано необычайно много для изучения истории отечественного книголюбия. На первое место здесь нужно, бесспорно, поставить работы выдающегося ученого — филолога и книговеда П.Н. Беркова. Его вклад в теорию и историю библиофильства весьма значителен, что уже неоднократно отмечалось современными исследователями Особую ценность представляет последняя, вышедшая уже посмертно монография П.Н. Беркова об истории советского библиофильства. Автор убедительно продемонстрировал принципиальную общественную важность и актуальность поднятой темы, способной только на первый взгляд показаться слишком узкой, камерной.
Статьи по истории русского и советского книголюбия публикуются в сборниках «Книга», возродившемся «Альманахе библиофила» и журнале «В мире книг». Внимание к общественной роли крупных личных собраний книг в XI — начале XVIII в. отличает монографии М.И. Слуховского: и С.П. Луппова. Обращают на себя внимание работы о частных библиотеках русских деятелей культуры и науки, содержащиеся в сборнике «Рукописная и печатная книга в фондах научной библиотеки Московского университета» (1973). Наконец, обширный, хотя и далеко не равноценный, материал по интересующему нас вопросу систематически помещает на своих страницах ряд массовых изданий.
Задача создания научной истории книголюбия в нашей стране из года в год становится все более актуальной. Остро ощущается необходимость теоретического обобщающего труда, который был бы посвящен в своей основе не столько жизнеописанию отдельных собирателей, сколько социально-психологической истории библиофильства. Особенно велика потребность в специальном исследовании, подводящем итоги наших эмпирических знаний из прошлого русского книголюбия. По своему богатству, интересу и поучительности дореволюционное библиофильство вряд ли уступит современному. А главное — невозможно представить себе общую панораму и эволюцию отечественного книголюбия без ретроспекции в его прошлое. Чрезвычайно важно изучение под этим углом зрения периода начиная со второй половины XVIII в. и кончая предоктябрьской эпохой, когда книжное дело в России стало неотъемлемым фактором историко-культурного процесса.
«История русского библиофильства» — название для предстоящего исследования (или цикла исследований) достаточно условное. Может быть, с большим основанием его следовало бы озаглавить «История книгособирательства в России», поскольку нецелесообразно ограничиваться только кругом собственно библиофильских тем, да это было бы и искусственно. Ведь библиофильство, т.е. собирательство преимущественно редких и ценных изданий, а также совокупность связанных с этим практических проблем, является лишь составной частью книгособирательства вообще. Задача заключается в том, чтобы определить разумное соотношение освещаемого материала — сугубо библиофильского и, так сказать, внебиблиофильского.
Объектом истории книголюбия, по нашему мнению, может стать не только собственно библиофильство в традиционном, довольно узком значении этого понятия, но и многое из того, что связано с бытованием рукописной и печатной книги в частных руках: различные аспекты книгособирания, книговладения, книгопользования, книгоприобретения, книгораспространения. В поле зрения историка, видимо, имеют право попасть, помимо сугубо любительских, личные библиотеки других профилей: родовые дворянские, рабочие библиотеки государственных деятелей, ученых, литераторов, библиотеки просветительского характера. Весьма полезна уже сама работа по типологии частных собраний книг в России.
Это не значит, однако, что история библиофильства как определенная отрасль книговедения лишится своей специфики, а поставленные проблемы растворятся в слишком обширном материале. Ведь основное внимание будет сосредоточено все-таки на собраниях с библиофильским уклоном. К тому же многие русские сановники, ученые, писатели в своем отношении к собственным библиотекам зачастую совмещали требование утилитарной пользы с бескорыстием и страстностью подлинного любителя книги. В любом случае исследователю надлежит выявлять и подчеркивать характерные библиофильские моменты, какой бы стороны жизни книги в обществе они ни касались.
Итак, можно вести речь о планомерном и многоаспектном освещении ключевой проблемы - эволюции отечественного библиофильства в рамках и на фоне книгособирательства вообще.
Чтобы создать объективную картину развития русского книголюбия, необходимо вскрыть реальное разнообразие отдельных течений и школ внутри библиофильства. Не все еще здесь изучено с необходимой основательностью. В частности, мы мало знаем о демократическом крыле русского книголюбия, а оно существовало, и особенно активно — с выходом на общественную арену в 1860-х годах поколения разночинцев. Последние смотрели на цели и способы составления личных библиотек несколько иначе, чем библиофилы-аристократы с их устойчивыми, традиционными представлениями о библиофильских нормах. Состав и биография разночинских библиотек, манера общения книголюбов между собой, понимание того, что есть редкая книга, — все это несколько отличается от соответствующих явлений в среде дворянских библиофилов. Примером книголюба нового типа может служить сподвижник Чернышевского М.Л. Михайлов, автор замечательной работы «Старые книги» (1854).
На редкость увлекательная и благодарная задача — разыскание сведений о роли и судьбах книжных собраний, библиофильских в том числе, революционеров, начиная от декабристов, продолжая шестидесятниками и народниками 70-80-х годов и заканчивая социал-демократами. Здесь известно еще до обидного мало. Можно быть уверенным, что при кропотливых поисках обнаружатся новые данные, которые заставят с еще большим уважением относиться к библиофильству.
П.Н. Берков в свое время коснулся и вопроса о крестьянском и пролетарском книголюбии, зародившемся в недрах демократического библиофильства. Эта совершенно неизученная страница также ждет своего доброжелательного толкователя.
Абсолютно «белым пятном» остается состояние провинциального библиофильства. Если в области литературного краеведения как прикладной литературоведческой дисциплины мы имеем несомненные успехи, то в области современного книжного краеведения говорить о больших достижениях пока не приходится, хотя тут и есть значительные удачи (таковы исследования Е.Д. Петряева из Кирова, Ю.М. Курочкина из Свердловска, Л.Н. Большакова из Оренбурга, Г.Д. Зленко из Одессы, москвича В.Г. Уткова, занимающегося вопросами истории книжного дела в Сибири, и др.).
На протяжении столетий на территории России складывались своеобразные культурные гнезда, где, наряду с другими факторами духовной жизни, отмечался повышенный интерес к книге и книгособирательству. В числе старых провинциальных книжников немало значительных библиофилов. Здесь часто можно было встретить среди любителей книги купца, городского мещанина, крестьянина. Историк русского библиофильства не может обойтись без учета данных о положении библиофильства в губерниях и даже отдельных уездах.
Один из кардинальных вопросов истории библиофильства ее периодизация. Последняя в основных чертах будет совпадать, конечно, с периодизацией истории отечественной культуры вообще, истории книги и книжного дела в частности. Однако в эту принципиальную канву придется вносить некоторые коррективы, вызванные тем, что в библиофильстве вехами часто становятся судьбы отдельных крупных собраний и самих собирателей.
Истоки коллекционирования книг, еще рукописных, восходят почти ко времени появления на Руси письменности (X-XI вв.). Но начало собирательства с библиофильским уклоном относится к концу XVII — первой половине XVIII в. Эпоха расцвета русского библиофильства — XIX в., особенно его конец, и начало XX в. На протяжении всего этого времени не только возникали новые взгляды на природу и назначение библиофильства, изменялось и само библиофильство, приобретая с каждой исторической эпохой новые, ею порожденные черты. Вся сложность в том и состоит, чтобы с максимальной приближенностью к истине выявить ведущие тенденции и закономерности библиофильства как явления динамического, развивающегося.
При рассмотрении собирательства как процесса перед ученым открываются широкие перспективы. Первоочередная цель — обозначить и объяснить узловые моменты в меняющемся отношении самого общества, общественного мнения к библиофильству.
Книгособирательство, любовь, тяготение к книге, при всей их несомненной значимости для человеческой культуры, не относятся к магистральным явлениям интеллектуальной жизни общества, и не приходится удивляться тому, что в отношении разных эпох к библиофильству или отдельным его сторонам отмечаются заметные колебания. В свою очередь, сама амплитуда таких колебаний служит любопытным показателем для характеристики эпохи и в этом смысле ценна для историка.
Эволюция теоретических и методологических воззрений на отдельные проблемы книголюбия и на данное явление в целом, смена соответствующих школ и направлений, полемика в области библиофильской теории, особенно острая в начале XX в., сами труды, трактующие с разных точек зрения учение о редкой книге и характере ее собирательства, — все это также является объектом пристального исследования для историка библиофильства. В этом плане многое уже сделано П.Н. Берковым, но еще больше предстоит сделать.
Увлекательны и другие, более специальные задачи. Например, проследить рождение новых объектов, форм и методов коллекционирования памятников письменности. В течение XVIII-XX вв. состав собраний постепенно видоизменяется: раннюю рукописную книгу вытесняли первопечатные западноевропейские и славянские издания, затем предметом библиофильской страсти последовательно становились: литература петровского времени, издания Новикова, альманахи пушкинской поры, нелегальная, «потаенная» литература, иллюстрированные книги начала XX в., издания первых лет Советской власти. Вместе с тем эта естественная логика нарушалась какими-то аномалиями, что вдвойне интересно для историка библиофильства. Изгибы библиофильской моды, чередование ее приливов и отливов тоже требуют истолкования.
При рассмотрении форм и методов коллекционирования книг нельзя, видимо, отмахнуться и от такого вопроса, как пути приобретения частной книги, а следовательно, состояние антикварно-букинистического рынка. Конечно, история букинистической торговли — область особая, но она непосредственным образом касается и нашей темы. Торговля старинными книгами традиционно включается в круг проблем, обслуживаемых библиофилией.
Исследование библиофильства должно вестись на основе марксистско-ленинской научной методологии. Прежде всего необходимо отрешиться как от иделлистической от любой попытки воспринять библиофильство как абстрактную, вознесенную над течением времени общность людей. Нелепо видеть в книголюбах одноликую среду, для которой тяга к чтению и составлению библиотек оказалась бы сильнее политических, национальных или религиозных предрассудков. Если стать на такую зыбкую почву, то не приходится рассчитывать на воссоздание картины дореволюционного книголюбия во всей ее действительной полноте и сложности. В стране, пораженной язвами классового антагонизма, библиофилы не могут оставаться изолированной от внешнего мира кастой.
Вместе с тем нельзя не учитывать специфику библиофильства как исключительно своеобразного и противоречивого явления духовной деятельности, где взаимопереплетаются моменты социально-общественные с психологическими и нравственными. Возникает реальная угроза засоциологизировать анализ, слишком прямолинейно связав его с перипетиями идеологической обстановки. Поэтому необходимо всячески учитывать психоэтическую, «человековедческую» сторону книговладения. Не следует, по нашему мнению, исключать существование известного «сродства душ» среди библиофилов определенной эпохи и внутри определенного общественного круга. Инстинкт собственника всегда сочетался в книголюбах со стихийным стремлением к объединению в некий коллектив. Летописцу русского библиофильства не обойтись без того, чтобы, рисуя многообразную портретную галерею книгособирателей, не вывести и обобщенные социально-психологические типажи.
Удачную в целом попытку создать такие типажи сделал в своих «Русских книголюбах» П.Н. Берков. Вспомним страницы, посвященные С.А. Соболевскому, Я.Ф. Березину-Ширяеву, Д.В. Ульяновскому, В.А. Верещагину, И.А. Шляпкину. Автор проявил здесь научную проницательность, трезвость оценок, понимание библиофильской деятельности как опосредованного выражения определенных общественных потребностей. Однако характеристикам П.Н. Беркова подчас не хватает проникновения в душевные тонкости библиофильского чувства. Увлеченный в основном социологической стороной вопроса, автор не в полную меру использует возможности подхода к теме с точки зрения психологии и морали. Сочетать и то и другое нелегко, но речь идет сейчас о желательном варианте.
Перед историком библиофильства стоит очень серьезная задача не заслонить человека книжным раритетом. Часто бывает действительно трудно устоять перед соблазном выпятить судьбу какого-нибудь уникального экземпляра, имеющего незаурядную родословную; автоматически личность владельца (или владельцев) отступает тогда на задний план. Самое ценное в библиофильстве, со всех точек зрения, — это все-таки не книги и библиотеки, какими бы роскошными они ни были, а люди, сами библиофилы, их биографии, иногда блистательные, а зачастую и драматические.
Книговедение — комплексная наука о книге и книжном деле, библиофилия же как своеобразная ветвь книговедения уделяет преимущественное внимание субъекту в сфере книг. Она исследует сложный механизм взаимосвязей между книгой и собственником книги. В поле зрения историка библиофильства не могут не попасть также «деликатные» проблемы, как нравственный климат библиофильства в тот или иной исторический период, привычки, обычаи, традиции, этические нормы, сложившиеся в среде книголюбов данного времени, соотношение индивидуальности с коллективной библиофильской моралью, характер внутренних взаимоотношений между книголюбами и отношений последних, условно говоря, с внешним миром. Исследовать это, конечно, намного сложнее, чем, скажем, характер личной библиотеки, поскольку мы имеем здесь дело с трудно поддающимся научному анализу материалом.
Рассмотрение явлении библиофильства позволяет внести в познание книжности еще один специфический штрих. Нередко историки книги изучают свой предмет в некоем национальном вакууме, не выходя за пределы тех или иных государственных границ. А между тем печатное слово как духовная продукция, связывающая представителей разных стран, активно служит гуманным целям интернационального содружества людей. В сфере библиофильства это свойство книга, может быть, наиболее ощутимо. Русские библиофилы всегда находились в многообразных контактах с зарубежными коллегами по увлечению, принимали участие в деятельности иностранных книголюбских организаций и обществ, печатались в их изданиях. Библиотеки в России часто составлялись благодаря услугам заграничных корреспондентов и европейских антикварно-аукционных фирм. Эту благотворную роль книгособирательства как основы, на которой происходило сближение людей разной национальности, нельзя предавать забвению.
Особую главу в историю отечественного книголюбия вписали русские библиофилы, жившие за рубежом. Наши сведения об их деятельности ограничиваются, как правило, лицами, чьи собрания возвратились на родину (например, А.Ф. Онегина). Но сколько интереснейших имен еще ждет подробного и объективного рассказа о них! Напомним хотя бы о таких крупных собирателях, как С.П. Дягилев, С.М. Лифарь, Н.В. Зарецкий, Ю.С. Вейцман, Ю.Б. Генс. Их вклад в библиофильское движение первой половины XX в. значителен.
Рассматривая характерные признаки личного книговладения, свойственные данному периоду, историку библиофильства нельзя упустить из виду многие специальные проблемы. Сюда относятся: методика и практика составления библиотек, состояние переплетного дела, бытование библиофильского фольклора, печатная и изобразительная пропаганда книголюбия, форма библиофильских контактов и мн. др.
О каждой из названных проблем можно говорить подробно. Возьмем, к примеру, такую совершенно не изученную область, как бытование библиофильского фольклора. Культурно-творческое отношение библиофила к книге находит выражение, в частности, и в том, что в среде книголюбов возникают и получают распространение многообразные рассказы и легенды на библиофильские темы. Психология собирательства такова, что здесь открывается простор для разного рода преувеличений, домыслов, фантазирования. Каждый обладатель библиотеки в разговорах о ней не против приукрасить действительное положение дел, создать вокруг некоторых раритетов, особенно вокруг их происхождения или тиража, некий таинственный ореол. Постепенно образуется легенда, которая, обрастая новыми подробностями, начинает существовать изустно. К рассказам библиофилов о своих собраниях, не подтвержденным документально, вообще следует относиться с большой осторожностью.
И в то же время это благодатный материал для историка и психолога книгособирательства. «Библиофильский фольклор» — термин не вполне точный. Легенды, были, анекдоты бытуют не только изустно, но и письменно, особенно активно в эпистолярном жанре. К библиофильскому фольклору нужно отнести и самодеятельные литературные, преимущественно поэтические, опыты книголюбов — всевозможные библиофильские гимны, дифирамбы, оды, шутливые стихи, эпиграммы, народии и т.д., заведомо предназначенные для хождения в узком библиофильском кругу. Эта традиция в советское время стала весьма популярной, среди книголюбов появились даже свои более или менее признанные любительские поэты. О зарождении и развитии подобной традиции в дореволюционном библиофильстве пока мы знаем мало. Именно поэтому важен целенаправленный поиск материалов в данном направлении.
Своеобразной проблемой может стать для исследователя вопрос о миграции книг и библиотек, который, на наш взгляд, недостаточно привлекал и привлекает к себе внимание. Правда, сейчас к нему обратились такие ученые, как А.С. Мыльников, С.П. Луппов.
Как явление синтетическое, комплексное книга живет в нескольких измерениях. Мы подходим к ней преимущественно со стороны ее содержания, читательского восприятия, эстетики оформления и т.д. Но гораздо реже имеем в виду ту специфическую систему пространственно-временных отношений, вне которой нет книги как таковой, точнее, нет ее данного экземпляра или данного книжного собрания в целом. Наиболее важно и интересно выявить, как включается в эту систему частновладельческая книга.
Почти любое печатное или рукописное произведение несет на себе отпечаток житейской участи его собственника. Но и после смерти своего первого владельца оно продолжает существовать, теперь уже в составе новых собраний, и это бытование экземпляра в бесконечном потоке жизни представляет собой ценный объект научного анализа. Книга становится опредмеченной частицей движущегося времени и пространства и в качестве таковой может давать историку культуры факты необычайной значимости и яркости. География книжного или библиотечного маршрута становится дополнительным источником сведений о функционировании печатного слова в обществе. Особенно пристального изучения заслуживают биографии уникальных экземпляров, примечательных в каком-либо отношении — научном, художественном, историко-бытовом, мемориальном, полиграфическом, цензурном, документально-историческом.
Ученому, озабоченному миграционными судьбами конкретного экземпляра, неоценимую услугу могут оказать персональные приметы последнего: переплет, читательские и владельческие маргиналии, различные вклейки, вкладки, наклейки, особенно же наличие книжного знака. Изучение экслибрисов — особая вспомогательная отрасль библиофилии, способная поставлять исследователю библиофильства богатейшую информацию о книголюбах и их собраниях. В высшей мере поучительны и содержательны работы «отца отечественной экслибрисистики» У.Г. Иваска. Его фундаментальный трехтомный труд «Описание русских книжных знаков» (1905-1918) является неисчерпаемым резервуаром сведений из прошлого книгособирательства в России. Сюда же примыкает и новаторская по своей сути работа о русских частных библиотеках (1911-1912). Творческое наследие У.Г. Иваска как теоретика, библиографа и практика библиофильства вообще заслуживает специального рассмотрения.
Не следует пренебрегать и таким своеобразным источником знаний о библиофильстве, как художественная трансформация образа современника-книголюба в беллетристических, очерковых и публицистических сочинениях. Здесь важно прежде всего само по себе фактическое содержание, но, пожалуй, еще важнее отношение к нему автора, которое мы вправе рассматривать как активное выражение общественного мнения, необычайно драгоценное для историка библиофильства. Известно, что различные оттенки книголюбия хорошо отражены в произведениях французских писателей. Русская словесность в этом смысле значительно беднее. Проштудировав дореволюционные альманахи и журналы, можно обнаружить в них еще неизвестные произведения на библиофильские темы.
В этой связи приходится констатировать, что до сих пор отсутствует общая библиография русского библиофильства и, в частности, библиография художественной библиофилианы. Развернувшаяся в этом плане деятельность секции библиофильской библиографии Ленинградского общества библиофилов, основанной по инициативе М.Н. Куфаева в 1930 г., не успела получить должного развития. Одной из первоочередных задач, стоящих перед современной библиофилией, является как раз создание системы библиографических указателей, могущих учесть большой объем публикаций по волнующей нас теме, в первую очередь на русском языке. Имеющиеся немногие труды в этом жанре (например, соответствующие ключевые слова в «Словарном указателе по книговедению» А.В. Мезьер) уже не могут удовлетворить запросы сегодняшнего дня.
Серьезную источниковедческую помощь книговеду способны оказать печатные каталоги и библиографические описи домашних библиотек, не только те, что издавались самими собирателями, но и аукционные, букинистические, чаще всего составлявшиеся после смерти владельцев. При рассмотрении этого рода литературы интерес представляет буквально все: и характер отраженных в ней книг, и структура самих указателей, и свойственные данной эпохе приемы библиографирования, и черты библиофильской индивидуальности хозяина библиотеки.
Большое подспорье для специалиста представляют собой также рукописные каталоги, сохраняющиеся в государственных и личных архивах. Вообще крайне необходима планомерная, целенаправленная работа по выявлению архивных фондов, относящихся к нашей теме. Помимо рукописных каталогов, там могут оказаться чрезвычайно полезные для историка мемуары книжников, их переписка между собой и с антикварными заведениями, не увидевшие света библиофильские трактаты, рукописные библиофильские журналы и альманахи и мн. др. Огромный пласт ценнейших материалов по истории русского книголюбия, разбросанных по разным архивохранилищам страны, в значительной степени не введен еще в научный оборот...
Однако, несмотря на различные сделанные нами оговорки, следует сказать: советская наука о книге накопила сейчас достаточно значительный запас эмпирических, частных знаний из прошлого отечественного библиофильства. Пришла пора эти разрозненные наблюдения, дополненные новыми разысканиями, связать в стройную научную теорию, а из хаоса фактов вывести определенную концепцию. Эта нелегкая задача столь же благодарна, как и необходима. Библиофилия но может дальше существовать и двигаться вперед без хорошо оснащенной исторической базы.
История книгособирательства и библиофильства входит на правах самостоятельного раздела во всеобщую и универсальную историю книги и книжного дела. Разработка проблем истории русского библиофильства, как и других исторических аспектов книговедения, не является самоцелью. Значение ее состоит в том, что мы сможем, вскрыв объективные закономерности развитии предшествующего библиофильства, глубже осознать традиции и новаторство современного этапа книголюбия, уточнить роль и место библиофильства в социалистическом обществе.