Проблемы рукописной и печатной книги

Издательская деятельность Ф.В. Каржавина

И.М. Полонская


Колоритная фигура Федора Васильевича Каржавина (1745-1812) — выходца из купеческой среды, представителя разночинной интеллигенции, получившего образование в Париже, первого из русских путешественников, побывавшего на Американском континенте в годы американской революции, друга В.И. Баженова — заслуженно привлекает внимание исследователей.

В советское время появился ряд публикаций, характеризующих его как писателя-вольнодумца, атеиста, просветителя. Изучается его вклад в филологию, этнографию, теорию архитектуры, становление русско-американских отношений. Привлекает внимание и его издательская деятельность.

Нам представляется, что дальнейшее изучение издательской деятельности Каржавина, правильное ее осмысление невозможно без введения в научный оборот новых достоверных фактов его биографии. В этой короткой статье мы попытаемся дать ответ на несколько спорных или совсем не освещенных исследователями вопросов. Все они относятся к знаменательным годам — 1788-1793 гг., — к годам Великой французской революции, выхода в свет «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева, правительственной реакции на эти событии.

Мы будем оперировать в основном собственными книговедческими наблюдениями и фактами, почерпнутыми из обширной переписки Ф.В. Каржавина с женой (Шарлотой Рамбур) в 1788-1791 гг. Основная масса писем за этот период (51 письмо) хранится в архиве Института истории АН СССР (Ленинград), два письма — в архиве Института русской литературы АН СССР.

Переписка велась корреспондентами на французском языке. Подлинность ее не вызывает никакого сомнения: она насыщена историческими фактами и бытовыми подробностями, которые невозможно фальсифицировать. Письма нумерованы корреспондентами; как правило, помечена дата получения письма. Письма пересылались по почте или с оказией. В них много недомолвок, а иногда проглядывает и явное желание скрыть свои истинные мысли и замаскировать свои дела от посторонних взглядов. В одном из первых своих писем Каржавин наставляет свою жену быть осторожной: «...не пиши мне ничего о делах, но пиши о твоем здоровье, твоих занятиях, твоих развлечениях, твоих наблюдениях о физических событиях и т.д.». Однако время было бурное, революционные события вторгались в жизнь каждого парижанина, Каржавина не могла о них не писать. Ф.В. Каржавин реагирует на ее пространные описания очень скупо, одной-двумя ироническими фразами, которые оставляют возможность по-разному толковать его отношение к революционным событиям. К одному из писем жены, в котором речь шла об аристократических партиях, духовенстве, о слухах, что хотели убить короля, Каржавин, явно для отвода глаз, приписывает: «Это письмо стоит дорого, ничего интересного не содержит, беспокойства женщины!».

100 лет назад переписка Каржавина уже была предметом изучения. Н.П. Дуров, которому она тогда принадлежала, опубликовал статью о Каржавине. Однако он не исчерпал полностью ее содержания, в частности того, что в ней говорится о его издательской деятельности, о Французской революции (последнее должно быть предметом особой статьи).

Был ли Ф.В. Каржавин очевидцем взятия Бастилии

В «Сказке, показующей вкратце, в какое время и в каких местах я находился», составленной Ф.В. Каржавиным после возвращения в Россию, он пишет, что в июле 1788 г. отправился из Парижа с «живописцем, отданным под мое смотрение бывшего е. и. высочества пенсионером Иваном Ерменевым, коего я благополучно в Россию привез». В.И. Рабинович видит в этом утверждении Каржавина желание преднамеренно фальсифицировать данные, которые могут изобличить его участие в революционных действиях, и выдвигает «гипотезу о возможном присутствии (а по характеру — так и участии) Федора Васильевича Каржавина при штурме Бастилии 14 июля 1781) г. Для подтверждения своей гипотезы В.И. Рабинович приводит три аргумента:

1. В Эрмитаже хранится гравюра Женто-сына «Взятие Бастилии», сделанная по зарисовкам И.А. Ерменева «во время действия»;

2. Одну из своих книг Ф.В. Каржавин издал в Швейцарии в 1789 г.;

3. Он явно преднамеренно сдвинул даты выхода в свет нескольких своих книг, опубликованных в Петербурге и Москве, с 1791 г. на 1790 и даже на 1789 г.

Рассмотрим гипотезу В.И. Рабиновича с точки зрения достоверности тех фактов, которыми он оперирует, и попытаемся доказать, что И.А. Ерменев не присутствовал при взятии Бастилии, что книга «Описание вши, рассматриваемой в микроскоп» издана не в Швейцарии, а в России, что не было преднамеренного сдвига дат на книгах, изданных Ф.В. Каржавиным.

Первое письмо, от 9 июля 1788 г. нового стиля, и второе, недатированное, письмо Каржавина написаны накануне отплытия из Гавра корабля «Королева Голкондская», с которым он покидал Францию; следующее письмо — 18 июля 1788 г. с моря. В первом письме, написанном жене из России 25 августа 1788 г., он сообщил, что прибыл в Кронштадт 25 июля. И действительно, мы находим в «Санктпетербургских ведомостях», где регулярно печатались сообщения из Кронштадта о прибывающих и отбывающих кораблях, известие о том, что в числе кораблей, прибывших туда 13 и 14 июля старого стиля, был также французский корабль капитана Ланглуа «Ларень де Голконд», покрывший расстояние от Гавра-де-Грасса до Кронштадта за 13 дней. Следовательно, Каржавин отбыл из Франции 12 июля н. ст. 1788 г., т.е. за год до штурма Бастилии.

В письмах Каржавина за июль 1788 г. — декабрь 1789 г. несколько раз упоминается А.И. Ерменев, в связи с их совместным отъездом из Франции в июле 1788 г., как художник, нарисовавший миниатюрный портрет его жены, а также по поводу тех неблагоприятных сведений, которые Ерменев сообщил родственникам Каржавина о его жене. Каржавину было поручено привезти Ерменева из Франции, где он находился в качестве пенсионера вел. кн. Павла Петровича, так как он окончательно спился. Одним из последних упоминаний (21 сентября 1789 г.) Каржавина о Ерменеве было следующее: «...Ерменев совсем сошел с ума, я не знаю даже, жив ли он еще, никто из его друзей его не видит и не встречает». Таким образом, вряд ли можно предположить, что Ерменев, спившийся и потерявший расположение своего патрона, мог в 1789 г. снова оказаться во Франции и делать эскизы во время штурма Бастилии.

Приведенных архивных данных вполне достаточно для того, чтобы считать гипотезу о присутствии Ф.В. Каржавина при взятии Бастилии опровергнутой. И все же мы остановимся на двух других аргументах В.И. Рабиновича, так как их рассмотрение переносит нас в область издательства деятельности Ф.В. Каржавина.

Где была издана брошюра Ф. В. Каржавина «Описание вши, рассматриваемой в микроскоп»

По своему содержанию книга Ф.В. Каржавина относится к истории микроскопических исследований в России. В ней помещена гравюра с изображением вши в увеличенном виде (она перегравирована из энциклопедии Дидро и д’Аламбера) и дано описание отдельных ее частей, видимых в микроскоп, на русском и французском языках. Брошюра имеет научно-популярный просветительский характер. Тема дала возможность Каржавину затронуть вопрос о равенстве всех людей, независимо от цвета кожи, сравнить здравый смысл простого народа и «милостивость» имп. Юстиниана не в пользу последнего, прийти в поддельный восторг от величия божия, которое он узрел в столь ничтожном объекте. В торжественном посвящении профессору Беллини сквозит ирония.

На титульном листе книги указано, что она напечатана в Каруже (небольшом местечке около Женевы) в 1789 г. в типографии «королевского печатника» Жана Тома. Неожиданность этих выходных данных давно привлекла внимание библиографов: В.С. Сопиков и В.Г. Анастасевич назвали местом издания этой книги Санктпетербург. Позднее Г.Н. Геннади и Я. Ф. Березин-Ширяев приняли ее выходные данные на веру. После же опубликования в 1875 г. статьи Н.П. Дурова, казалось, было найдено объяснение тому, почему именно Жан Тома мог напечатать это сочинение за границей. Н.П. Дуров привел отрывок из письма Ф.В. Каржавина жене от 29 апреля 1791 г., в котором он писал ей о типографе Жане Тома следующее: «...говорят даже, что он, в отсутствие типографщика и без его ведома, захватил ящик с пунсонами для русского шрифта, который он позабыл возвратить при отъезде в Париж...».

Факты заставляют нас вернуться к этому вопросу еще раз и признать, что выставленное на титульном листе книги место издания — «Carouge» — является вымышленным.

Как выясняется из переписки Ф. В. Каржавина с женой, он был связан с Тома деловыми и дружескими отношениями.

Титульный лист замаскированного издания Ф.В. Коржавина, напечатанного в Петербурге в 1789 г.

В 1789 г. Ф.В. Каржавин отдает печатать в типографию Горного училища переработанное сочинение своего покойного дяди Е.Н. Каржавина. Там служил в это время фактором Жан Тома. Об этом мы узнаем из особого экземпляра «Remarques», хранящегося в Библиотеке имени В.И. Ленина, имеющего не 26, как все экземпляры законченного издания 1791 г., а лишь 19 тетрадей и выходные данные на титульном листе: «А Saint-Petersbourg, de l’imprimerie de l’Ecole imperiale des mines, 1789». В главе, написанной самим Ф.В. Каржавиным, имеется отрывок, восхваляющий Ж. Тома. Он гласит: «Ныне царствующая императрица, покровительствующая наукам и художествам, имеет особое пристрастие к искусству книгопечатания, которое она очень поощряет в своем государстве, как это можно видеть по прекрасным изданиям, которые ежедневно выходят из-под печатных станков Петербурга, и особенно типографии Горного училища, под наблюдением Ж. Тома, которому поручено там управление делами. Патриотическому усердию и неусыпным заботам генерала Петра Александровича Соймонова государство обязало приобретением этого французского печатника».

Шрифтами типографии Горного училища напечатана и брошюра Каржавина «Описание вши, рассматриваемой в микроскоп». Но ведь существует версия, сообщенная Каржавиным жене, что при отъезде в Париж Ж. Тома захватил с собой пунсоны русского шрифта. Когда Тома выехал за границу? Не мог ли он все же напечатать сочинение Каржавина в Каруже? Переписка Каржавина и «Санктпетербургские ведомости» помогают ответить на этот последний вопрос отрицательно. Объявление о выходе книги в свет и продаже ее в Петербурге появилось в августе 1789 г., до отъезда Ж. Тома во Францию, который состоялся в середине сентября того же года.

Отправляя 21 сентября 1789 г. жене в Париж 6 экз. «Описания вши», напечатанного в Петербурге с замаскированными выходными данными, Ф.В. Каржавин писал: «Посылаю пробу, которая покажет тебе, как родина меня взрастила: не забава и удовольствие заставляет меня наживать седину таким образом в мои годы, но надежда на наше соединение вопреки завистникам и желание иметь несколько су на старости лет придает мне всегда смелость и внешнее спокойствие, которое принимают за внутреннее удовлетворение и беззаботность; уверяю тебя, что они обманываются. Исследование меня немного развеселило. У меня в печати сейчас две книги. Одна здесь, это коренная переделка сочинения моего дяди о русском языке, которое знал г-н Бюаш. К нему я присоединил записку г-на Барбо и принадлежащий мне взгляд на литературную Россию. Другая печатается в Москве, это архитектура Витрувия на русском языке».

Таким образом, «Описание вши, рассматриваемой в микроскоп» не может служить аргументом в пользу присутствия Каржавина при взятии Бастилии, но изобличает его в причастности к истории русского замаскированного книгоиздания.

Каржавин не даром назвал это издание «пробой». Трудно сказать, как бы развернулась дальше его издательская деятельность, если бы не процесс А.Н. Радищева, заставивший Каржавина, видимо, опасаться разоблачения в незаконности этой пробы. Явный намек на эти переживания содержится в дарственной надписи Каржавина 1805 г. А.М. Сулакадзеву на экземпляре книги: «Вошка микроскопическая, или Федора Каржавина история вшивая, 1789 года».

О чем свидетельствуют «сдвиги» в датах выхода в свет книг Ф.В. Каржавина

Приведенный выше отрывок из письма Ф.В. Каржавина от 21 сентября 1789 г. частично дает ответ на этот вопрос. Каржавин упомянул две книги. Первая — «Remarques sur la langue russienne», вышедшая в свет в 1791 г. Каржавин говорит о ней как уже печатающейся в 1789 г. Следовательно, не удивительно, что в Библиотеке имени В.И. Ленина сохранился экземпляр с первоначальным вариантом титульного листа, имеющим дату — 1789 г. Задержка с выходом в спет этого издания связана с отъездом Жана Тома.

В письме от 22 декабря 1789 г. Каржавин писал по этому поводу жене: «Мой труд о русском языке остановился на последнем листе в связи с отъездом Тома. Придется ждать его возвращения, чтобы он закончил. В противном случае я теряю труд и 250 рублей, которые я ему вручил, не получив от него ни одного листа».

Вторая книга, упомянутая Ф.В. Каржавиным как печатающаяся в 1789 г., — его перевод сочинения К. Перро «Сокращенный Витрувий, или Совершенный архитектор». На ее титульном листе выходные данные: «Москва, в Университетской типографии, у Н. Новикова, 1789». Однако на стр. 171-228 помещен с отдельным титульным листом и выходными данными «Москва, 1791» сочиненный Ф. В. Каржавиным «Словарь, в котором по возможности моей изъяснены иноязычные обретающиеся в архитектонических сочинениях речи, из которых многие переняты нашими зодчими без нужд от иноземельных мастеров. Собранный в 1772 году при Модельном доме в Кремле и поправленный для пользы общества в 1789 году в С. П. Б. архит. помощником Ф. К.». В.И. Рабинович увидел противоречие в датах в том, что на стр. 199 Каржавин упомянул год своего возвращения из Америки — 1788 — как «прошлый» год. С его точки зрения, прошлым, т.е. прошедшим, годом следовало бы назвать по отношению к дате выхода книги 1790. Но и тут никакого сдвига дат нет. Каржавин назвал 1788 г. прошлым по отношению к 1789 г., в котором он «поправлял» свой «Словарь». Судя по шрифтам, «Словарь» был напечатан в типографии Компании типографической. Передача издания из одной типографии в другую вполне объяснима: как известно, в мае 1789 г. кончился срок аренды Н.И. Новиковым Университетской типографии. Следовательно, вся книга вышла в свет в 1791 г.

И, наконец, дата выхода в свет — 1790 г.— третьей книги («Описание хода купеческих и других караванов в степной Аравии» Б. Плейстида), подвергнутая сомнению В.И. Рабиновичем, подтверждается объявлением о продаже книги у Т. Полежаева в сентябре 1790 г.

Таким образом, ни одного умышленного «сдвига» дат не обнаружено. Даты свидетельствуют об особых обстоятельствах, задерживавших печатание книг Ф.В. Каржавина. К этим особым обстоятельствам относятся и попытки Ф.В. Каржавина выехать за границу, к рассмотрению которых мы переходим.

Выезжал ли Ф.В. Каржавин из России во Францию после 1788 г.

Переписка Ф.В. Каржавина с женой говорит о том, что на протяжении 1789-1790 гг. он дважды пытался выехать из России во Францию и оба раза безуспешно.

Возвращаясь в 1788 г. в Россию после 12 лет жизни во Франции, на Мартинике, в Америке, на Кубе, Ф.В. Каржавин не имел твердого намерения больше не покидать родину. Он предполагал получить наследство отца и должность в каком-нибудь консульстве или посольстве за границей. «Нельзя оставаться праздным в государстве, где все работают и служат родине...», писал он в Париж жене 9 сентября 1788 г. В делах Каржавина сохранился его черновик прошения в Государственную коллегию иностранных дел, датированный ноябрем 1788 г., о принятии на службу. Очевидно, прошение не было удовлетворено или не было подано, так как 5 декабря того же года он писал жене, что Россия находится в критическом состоянии (имелась в виду русско-турецкая и русско-шведская войны) и что сейчас не время просить о должности.

Каржавин и его жена, француженка, были разного вероисповедания. Их брак с точки зрения русской православной церкви был незаконным. Сам атеист и противник церковной обрядности (таинства крещения, бракосочетания), он понимал, что приезд жены в Россию мог быть чреват многими осложнениями. Он внушал ей, что в России царит веротерпимость и одновременно предостерегал быть откровенной относительно обстоятельств их женитьбы. 28 августа 1788 г. он писал жене: «Петербург — город, который стоит повидать; нет равного ему в Европе по великолепию его сооружений и улиц и по свободе совести: здесь много русских, женатых на католичках и протестантках; разрешают жениться даже на персианках, которые исповедуют магометанскую религию, — ведь не с религией, а с женой должен жить муж. Те же мотивы звучат и в описаниях его первых впечатлений о Москве: «Что касается религии, здесь все разрешено, и это никого не беспокоит; избегают даже говорить об этом в компаниях. Книги, наука, литература — все это здесь как и в Париже». Наряду с этими оптимистическими заверениями, он настойчиво повторяет жене, чтобы она запомнила день их свадьбы — 15 февраля 1774 г., — совершенной руками отца Симеона, что при этом присутствовали два свидетеля, «одни из которых умер, другой — неизвестный или отсутствующий».

Время от времени в письмах Ф.В. Каржавина проскальзывает возмущение положением бесправия перед законом. В ноябре 1788 г. по поводу ареста брата за несоблюдение каких-то полицейских формальностей в качестве домовладельца Ф.В. Каржавин замечает: «...вот как здесь живут, когда возомнят себя господином, не научившись подчиняться». Еще более решительно выражает он свою мысль в феврале 1790 г.: «...почему бы мне не уехать? Разве я раб?»

Надежды на богатое наследство не оправдались. Местное купечество оценивало капитал умершего в 1780 г. отца Ф.В. Каржавина в 200-300 тыс. рублей, но ему удалось получить в декабре 1788 г. от матери лишь 10 тыс. рублей на условиях отказа от всяких дальнейших претензий на наследство. Между родственниками начались бесконечные распри. Они особенно обострились весной 1789 г. По свидетельству Каржавина, 14 апреля он оказался в угловой комнате родительского дома без огня, пищи и воды, так как родственники «заколотили гвоздями все двери и пресекли все к ним коммуникации». В этих условиях Каржавин принимает решение выехать за границу и сообщает о своем намерении жене 1 мая.

8, 12 и 15 июня 1789 г. в «Санктпетербургских ведомостях» появилось объявление о том, что в числе прочих за границу отъезжает Федор Каржавин, «архитектуры помощник», живущий в 15 линии, где часовая фабрика. Публикация об отъезде в газете была обязательной формальностью для получения паспорта. Однако отъезд не состоялся, так как сестры подали в суд жалобу, в которой обвинили его в том, что он завладел всем наследством отца, спрятал от них его завещание. Каржавин выдвинул встречный иск. Началась судебная тяжба.

Вторую попытку выехать во Францию Ф. В. Каржавин предпринимает в июле 1790 г. Отъезд во Францию летом этого года был связан с большими трудностями, вызванными следствием по делу А.Н. Радищева, развитием революционных событий во Франции, войной со Швецией. Каржавин не знал, что 4 июня 1790 г. Екатерина II послала распоряжение русскому послу И.М. Симолину, чтобы ее подданные, живущие в Париже, покинули Францию.

В письме от 14 июня 1790 г. Каржавин уведомлял жену: «Я записываюсь в настоящее время на три недели в газету, после чего надлежит получить паспорт и ожидать отбытия судна во Францию; возможно, это судно будет заходить в Швецию, поэтому нужна ловкость, чтобы скрыть от капитана, что я русский; предоставим это моей флибустьерской голове... Прощай, не пиши мне более, это бесполезно, и предоставь действовать богу, законам и мне». Через 17 дней после трехкратной публикации об отъезде Каржавина в «Санктпетербургских ведомостях» появилось объявление об отъезде Ивана Баха, иностранца, живущего по Екатерининскому каналу под № 894. Невольно вспоминается, что свое путешествие из Мартиники в Америку в 1782 г. Каржавин совершил под именем Ивана Баха составив сам себе свидетельство на это имя. Видимо, это было не случайное совпадение фамилий. Каржавин снова прибег к старой хитрости, но на этот раз она ему не удалась. Правда, родственники надолго потеряли его из виду. Еще в начале 1791 г. они полагали, что он скрылся, выехав через Ригу за границу. По письму Каржавина, написанному от имени Г.О. Москвина, создается впечатление, что он действительно скрывался. О его уединенном образе жизни сказано здесь следующее: «...он занимал угол в нашем доме, где он жил несколько раз подолгу, не показываясь, иногда без огня и, возможно, без хлеба и безусловно без друзей...» Только ли от своих родственников скрывался Каржавин? Уж очень настоятельно уверяет он свою жену, что у него нет врагов, кроме его собственных родственников. «Г-н Карж[авин],— пишет он, — у которого ничего нет на совести, спокоен, он все спрятал в надежном месте и ничем не владеет, кроме одежды и книг; что могут от него требовать или отобрать? И по какому праву?..» Так же настойчиво отрицает Каржавин, что у нею есть другие дела, кроме спровоцированных родственниками. Он пишет как бы от лица Москвина: «Вы правильно говорите, что я его друг, но я но его доверенное лицо, и я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь когда-нибудь был им, так как его голова только для него, и никто не знает его намерений. Проигрыш и выигрыш для него лишь видимость. И никто не знает его дел, и я думаю, что никаких и нет, если не считать, что в течение двух лет его задерживают сестры под предлогом, что он получил, а они не получили часть наследства».

Перейдем к рассмотрению дел Каржавина, а чтобы закрыть вопрос о том, не выезжал ли он из России во Францию после 1788 г., сообщим, что 31 июля по старому стилю 1791 г. по вызову Каржавина в Россию прибыла его жена. Он не советовал ей приезжать под его именем, так как в этом случае ей не разрешено будет покинуть больше Россию, а «он сам тогда более, чем когда-либо будет не в состоянии вновь увидеть Францию или более отдаленные страны». Мысль о путешествиях не покидала его. Свою краткую автобиографическую заметку в «Remarques sur la langue russienne» он заканчивает фразой о том, что он, будучи «возвращен в свое отечество чрез Францию, поехал я еще странствовать и умер в...»

Что мы знаем о делах Ф. Каржавина

Ф.В. Каржавин был принят на государственную службу лишь в 1797 г. — переводчиком Адмиралтейской коллегии. В годы царствования Екатерины II причастность к кругу опального В.И. Баженова не способствовала его карьере.

В 1789-1791 гг. Каржавин занимается литературным трудом — переводами с французского и английского языков, частично используя свои старые работы, выполненные в бытность архитекторским помощником у В.И. Баженова. По содержанию это микроскопическое исследование, сочинения по архитектуре, филологии, учебник французского и немецкого языков, путешествия, приключения — сочинения и переводы, казалось бы, далекие от общественно-политической тематики. Однако Каржавин умело насыщает их примечаниями и философскими отступлениями, в которых выражает свои просветительские взгляды

Он пытается вложить деньги, полученные по наследству, в издательское и книготорговое дело. Письмо Каржавина от 21 сентября 1780 г. вводит нас в курс его дел. Среди массы прочих новостей он сообщает жене: «Возможно, Тома поедет вскоре в Париж по делам типографии: шрифт, бумага, печатныен — во всем этом будет необходимость этой зимой. Г-н Le Kavoye, заинтересованный в этой типографии, должен был прислать все сюда к осени, но так как он не собирается больше в Париж, а здесь не удастся или будет затруднительным, и думаю, что Тома рискнет отправиться в Париж».

С именем Ж. Тома мы уже встречались и знаем, что в середине сентября 1789 г. он выехал во Францию. Фамилия Le Kavoye, секретаря русского вельможи, впервые упоминается и письме жены Каржавина от 16 августа 1789 г. Это Семен Лехавой, числящийся на службе с 1772 г. В 1786 г. он был товарищем Н.И. Тредьяковского по заведению типографии при Горном училище и, в 1791 г. произведен в чин коллежского асессора, в 1794 г. значится состоящим при генерал-поручике, сенаторе П.А. Соймонове. Видимо, русский вельможа, упомянутый в письме, и П.А. Соймонов — одно и то же лицо, хотя Каржавин ни разу не называет в переписке его имени. Из переписки Каржавиных по крупицам восстанавливается следующая картина.

Тома уезжал во Францию по делам типографии как должностное лицо, «начальник», «директор» «типографии Кабинета» (так называет Каржавин типографию Горного училища, которая много печатала по заказу Кабинета Екатерины II). По-видимому, кроме С. Лехавого и Н.И. Тредьяковского, в этой типографии были заинтересованы также Ф.В. Каржавин и его друг гравер И.К. Набгольц, на имена обоих Ж. Тома присылал письма из Парижа. Кроме приобретения оборудования дли типографии, Тома должен был получить на комиссию около 10 тыс. книг. По сведениям жены Каржавина, Тома поручили произвести закупки на 60 тыс. ливров (т.е. 12 тыс. рублей), и поэтому он не успеет вернуться зимой 1789/1790 гг. в Россию. Каржавин поправляет жену: не на 60 тыс., а на 6-7 тыс. ливров — и выражает неудовольствие, что она вторгается не в свои дела.

Из Парижа Тома выезжал в Лион и Монпелье, а в сентябре 1790 г., или несколько ранее, в Петербурге стало известно, что он не собирается возвращаться в Россию. «У нас здесь имеются надежные сведения, что Тома провозгласил себя открыто мошенником и вором», — пишет Каржавин жене. И, явно рассчитывая на возможную перлюстрацию, добавляет: «Вот один из плодов вашей французской свободы; сохрани небо другие страны от подобной свободы!» Каржавин всячески открещивается от Тома, хотя ранее называл его своим другом. Обнаружить деловые связи с Тома становится небезопасным. «Тома мне никогда ничего не посылал», — пишет он в ответ на сообщение жены, что Тома послал ему на 3 тыс. рублей книг без переплета. «Когда Тома уезжал отсюда, его карманы были набиты золотом, я сам дал ему 1256 ливров (здешних 250 рублей)... Он должен здесь многим. Они потеряли все, так как директор типографии один захватил все имущество...», — сообщает Каржавин жене в том же письме.

В конце ноября Каржавин получил письмо жены от 29 октября 1790 г., в котором она сообщила, что Тома обосновал в Париже типографию в один печатный стан, что 15 дней тому назад его арестовали, а затем выпустили под обещание вернуться в Россию. На основании письма Каржавина от 29 апреля 1791 г. можно предположить, что деятельность Тома как печатника и книгопродавца пошла в революционном Париже по пути, который не могло одобрить правительство Екатерины II: «Здесь говорят, что Тома продает брошюры на улицах Парижа и что он скоро дождется того, что его повесят, если он не изменит профессию», — сообщает Каржавин. И в новом свете предстает та цитата из письма Каржавина, которую привел в своей публикации Н.П. Дуров: «Говорят даже, что в отсутствие типографа и без его ведома он взял ящик с русскими пунсонами, который забыл возвратить перед своим отъездом в Париж. К тому же в Париже на листке, который он там напечатал, он присвоил себе титул 1-го типографа се величества. Этот титул никогда ему не принадлежал. Он был только фактором, который сам выполнял заказные работы по приказам директора».

Исследователям еще предстоит вылепить, что же напечатал Тома в Париже. В Россию он так и не вернулся. 10 марта 1791 г. в Петербург приехал типограф Магон (Mahon), который ранее жил в Америке, а теперь заменил Тома в типографии Горного училища.

Мы познакомились с не осуществившимися в 1789-1791 гг. планами группы людей поставить на широкую ногу типографию Горного училища и наладить торговлю книгами, издававшимися в революционной Франции. Активное участие в этих планах принимал Ф.В. Каржавин. Они тем более интересны, что по времени совпадают с вытеснением Н.И. Новикова из сферы типографской деятельности и поисками А.И. Радищевым типографской базы для опубликования своей революционной книги.

Каржавина не останавливает эта неудача. Уже 17/28 сентябри 1791 г. он дает поручение жене выяснить через их знакомого стоимость типографии со всем оборудованием у Дидо. «Мой друг, типограф императрицы, — пишет он, — поручил мне узнать у г-на Дидо цены следующего: цену печатного станка Дидо, цену гарнитур шрифтов как прямых, так и курсивных латино-французских,... цену его греческих шрифтов, цену матриц, если он их изготовляет, цену пунсонов, которые делают для него, цену много другого, относящегося к типографии. Он хотел бы продать здесь всю свою типографию, вполне хорошую, и оборудовать ее заново шрифтами надлежащего количества и качества». 23 ноября 1790 г. соответствующий счет был получен Каржавиным. Следует отметить здесь, что еще перед отъездом в Россию в 1788 г. Каржавин заказывает парижскому граверу Клерамбургу сделать русский алфавит и оставляет ему образцы русских печатных букв. Каржавин поручает жене выяснить, выполнена ли эта работа, и расплатиться с гравером. В ноябре 1789 г., 10 листов русского алфавита были готовы. Таким образом, Каржавин принимал участие в изготовлении нового рисунка русского шрифта и обновлении оборудования какой-то типографии. Это могла быть все та же типография Горного училища или типография И.К. Шнора. У Шнора в 1790-1790 гг. вышло 15 изданий, в которых Каржавин выступал в качестве автора, переводчика или человека, принимающего участие в подготовке изданий к печати. Отметим, кстати, что в конце XVIII в., по данным А.Г. Шицгала, у Дидо заказывали русские шрифты лишь две петербургские типографии — Корпуса чужестранных единоверцев, находившаяся до 1793 г. в ведении Горного училища, и И.К. Шнора.

Парижские связи Ф.В. Каржавина

Переписка Каржавина с женой проливает некоторый спет на его парижские связи, а через них и на некоторые белые пятна в его деятельности.

В письмах неоднократно упоминается некто Бюаш, которому Каржавин перед возвращением в Россию помогал в составлении большого атласа карт Балтийского моря, переводя русские названия на французский язык. Каржавин интересуется, состоялось ли его путешествие в Сенегал и закончена ли карта Балтийского моря. В 1790 г. Каржавин посылает ему каталог географических карт, изданных в России. При одном из писем жены приложен его автограф — маленькая записка, в которой Бюаш призывает Каржавина сделать перевод новых русских путешествии, то ли в Сибирь, то ли по Америке, и обещает им хороший успех по Франции. Они обмениваются через жену Каржавина дружескими приветами. В сентябре 1789 г. в связи с событиями французской революции Каржавин не без иронии желает Бюашу смелости вступить в Патриотическую гвардию.

Таким образом, устанавливаются связи Каржавина с Ж.Н. Бюашем (Buache do la Neuville Jean Nicolas, 1741-1825). В мире географии это довольно заметное лицо: с 1770 г. он член Академии наук, в 1773 г. назначен в Депо военных карт, в дальнейшем получил звания первого географа короля, главного инженера-географа, хранителя морских карт.

Второе лицо, с которым Каржавина объединяют также картографические интересы, — инженер-географ и гравер Ле Руж. У него во время своего кратковременного пребывания в Париже в январе — июне 1788 г. работал Каржавин, и тот поместил его имя на одной из изданных им карт. «Я поставил на карте Moscva и Pscove вместо Moscow и Plescow, — вспоминает Каржавин в октябре 1788 г., — у меня были для этого основания: пришло время, чтобы французские географы узнали наши подлинные названия». К вопросу правописания на французском языке русских географических названии он неоднократно возвращается в своих филологических трудах, и это позволяет нам установить, что же именно издал Каржавин совместно с Ле Ружем в Париже в 1788 г. Это перегравировка карты, которая была приложена к книге «Путешествие ея имп. величества в полуденный край России, предприемлемое в 1787 году», изданной в Петербурге в типографии Горного училища в 1786 г. Вот что пишет он по поводу этой карты в своих «Примечаниях словопроизводных о неправильном выговоре и писании многих иностранных слов»: «Когда я напечатал во Франсеской столице Пари или Парисе чертеж путешествия Ея Ими. Величества в Полуденные край Россия, все Париские ученые люди послали на меня как на человека, сделавшего раскол в словесных знаниях тем, что я назвал Москву Moscva и Псков Pscove, а не Моску, Москоу, Москов, Плесков, Плескоу, как они прежде писали Moskow и Pleskow...»

В знак признательности Каржавин пересылает Ле Ружу из Петербурга какую-то карту и 6 экз. своего замаскированного петербургского издания.

Третье лицо, с которым Каржавин сохранил дружеские отношения еще со времен, предшествовавших его американскому путешествию, — Бар. Он оказал поддержку жене Каржавина после его отъезда на Мартинику; ему Каржавин сообщил подробности своего путешествия. В 1789 г. Каржавин просит жену выяснить у книгопродавца Мериго с набережной Августинов, не живет ли у него Бар. В ноябре 1789 г. Каржавин получает подтверждение, что Бар по-прежнему живет в Париже.

Мы предполагаем, что это французский ученый («историограф религиозных и военных орденов», как он сам себя называл), рисовальщик и гравер Жак Шарль Бар (Bar Jacques Charles), работавший в Париже во второй половине XVIII в. Ему принадлежит 6-томный труд, изданный в 1778-1789 гг., — собрание костюмов религиозных и военных орденов всех народов, состоящее из раскрашенных гравюр и тщательно документированных исторических статей. Это роскошное научное издание (in folio), выходившее отдельными тетрадями. В числе его подписчиков была королевская семья, Екатерина II, д’Аламбер, многие книгопродавцы, в том числе и петербургские. В одном из экземпляров, хранящихся в Библиотеке имени В.И. Ленина, имеются добавления, относящиеся к 1793 г.: шмуцтитулы в каждом из шести томов и алфавитный указатель в томе 6. Так как именно эти добавлении служат для нас основанием связывать Коржавина с Ж. III. Варом, остановимся на них подробнее.

На обороте шмуцтитула 1-го тома напечатано: «Это произведение в основном предназначено для живописцев, рисовальщиков, граверов и т.д., предназначено в основном для изучения церковной и светской истории, чтобы служить продолжением религиозных церемоний и пояснением произведений самых знаменитых путешественников и т.д. В Париже, у Лами, книгопродавца, набережная Августинов, единственного владельца издания». В алфавитном указателе к шести томам имеются многочисленные отсылки, сделанные к имени Рабелли (Rabelli). Они обозначают, как пояснено здесь, что надо обращаться к историческому и критическому сочинению этого автора, напечатанному в 1793 г. и находящемуся также у книгопродавца Лами. Здесь дано его краткое заглавие. Приводим его полностью в переводе на русский язык: «Монашеские и богослужебные маскарады всех народов земного шара, правдиво представленные раскрашенными изображениями с кратким историческим, хронологическим и критическим пояснением каждого ордена, дополненным заметками о происхождении всех этих благочестивых дурачеств».

Джакомо Карло Рабелли — псевдоним Ж.Ш. Бара. Лами — фамилия парижских книгопродавцев, обосновавшихся на набережной Августинов, и одновременно фамилия Каржавина, под которой он жил в Париже в 1773-1776 гг.

Издание Бара 1793 г. выполнено в 1/8 долю листа. Оно рассчитано не на богатых подписчиков, а на народ, на то, чтобы подорвать его доверие к духовенству — «самому ловкому в выковывании цепей для человеческого рода». Издание направлено на то, чтобы разоблачить «шарлатанство священников всех религий», поддерживающих невежество.

Антиклерикальная направленность этого издания не только и его содержании и двух статьях, вводной и заключительной, в которых сформулировано кредо автора, но и в оформлении. На фронтисписе изображен старик с ослиными ушами в монашеской одежде, олицетворяющий Невежество. Он спит, оборотившись спиной к Истине, на книгах, заглавия которых: Анализ, Экспериментальная физика, Знание законов и обязанностей человека в обществе, Равенство в правах. Истина водружена на пьедестал с надписями «Права человека, 14 июля 1780, 10 августа 1792», которые означают начало эпохи царства истины во Франции (так квалифицируется взятие Бастилии и свержение монархии). Концовка — изображение весов с атрибутами папской и монашеской власти, удерживаемыми в равновесии черепом. Чтобы ни у кого не оставалось сомнения относительно аллегорического смысла этих изображений, к ним даны подробные пояснения.

Антиклерикальный дух сочинения вполне соответствует настроениям Каржавина и может объяснить причины дружеского расположения Каржавина к его автору — Бару.

Не потому ли нет следов издательской деятельности Ф.В. Каржавина в России в 1793 г., что их следует искать во Франции? Но это лишь гипотеза, для подкрепления которой мы не располагаем достаточными фактами и приглашаем исследователей подкрепить или опровергнуть ее. В случае ее подкрепления вся деятельность Каржавина предстала бы перед нами в новом, ярком свете.

MaxBooks.Ru 2007-2023