Древний Китай

Чжоусцы при Вэнь-ване

О Вэнь-ване в древнекитайских текстах рассказывается очень много. Правда, в большинстве случаев, начиная с «Шу-цзина», эти упоминания весьма общи и неконкретны. Говорится о величии, мудрости, добродетельности правителя, о том, что за все его качества и заслуги Великое Небо именно ему — а в его лице и всем чжоусцам, всему дому Чжоу, — вручило мандат на правление Поднебесной. Соответственно прославляются его имя и его великие заслуги (точнее даже — добродетели и прочие величественные свойства личности) в многочисленных песнях и гимнах «Шицзина».

Существенно, однако, разобраться в реалиях и выяснить, каковы же действительные заслуги Вэнь-вана перед чжоусцами и всей древнекитайской историей, всей китайской цивилизацией. Иными словами, что конкретно совершил этот незаурядный и прославивший свое имя в веках правитель Чжоу. Весьма обстоятельно, хотя и не слишком подробно, говорит об этом Сыма Цянь. Обратимся к материалам гл. 4 его труда, повествующей об истории дома Чжоу.

Из них явствует, что Чан сумел поладить с правителями Шан, которые (в частности, последний из них, Чжоу Синь — как об этом повествуется в «Чжушу цзинянь») закрепили за ним титул его отца — Си-бо, т.е. «управитель Запада». Действуя не столько силой, как то было характерно для Цзи Ли, сколько умом, проявляя и милосердие, и заботу о людях, и уважение к мудрости, Чан добился того, что люди стали тянуться к нему. Среди них были прославленные затем в конфуцианской традиции мудрецы-отшельники Бо И и Шу Ци из Гучжу, а также многие другие, включая беглых чиновников из Шан. Один из приближенных Чжоу Синя заметил по этому поводу: «Си-бо творит добрые дела, множит добродетели, и владетельные князья все устремляются к нему, что сулит вам, государь, беду», — после чего ван заточил Чана в тюрьму. Соратники Чана сумели, однако, раздобыть красавицу и хороших лошадей, которых они и поднесли Чжоу Синю с просьбой отпустить Чана, на что ван согласился.

Реабилитированный Чан продолжал свою политику, суть которой — по Сыма Цяню — сводилась к добродетельности и справедливости во внутренних делах и к военным походам против соседей. За почти полвека своего правления он заметно округлил владения Чжоу и перенес столицу из района Цишань на восток, во вновь отстроенный город Фэн (неподалеку от современной Сиани). За несколько лет до смерти Чан провозгласил себя ваном, т.е. присвоил титул, который до того имел право носить только правитель Шан.

Одновременно он присвоил этот же титул своему деду Дань Фу и отцу Цзи Ли, которые соответственно стали именоваться Тай-ван и Ван Цзи. Как полагает Сыма Цянь, такого рода акт был связан с тем, что Чан получил за свои добродетели «мандат Неба». Ко всему этому важно добавить, что и годы заточения в Шан не прошли для Вэнь-вана зря: считается, что именно тоща он разработал теорию и практику гаданий по тысячелистнику (легендарный Фуси изобрел триграммы, а Вэнь-ван — гексаграммы, т.е. 64 комбинации из шести цельных и прерванных линий).

Если очистить написанное Сыма Цянем от назидательной дидактики в конфуцианском духе, то картина станет вполне очевидной. При Чане за почти полвека чжоусцы сделали быстрый шаг вперед в своем развитии не только и даже не столько в сфере военно-политической (хотя успехи в ней были несомненны и благотворны для Чжоу), сколько в области культуры, так сказать, нравов, что для полуварварского этноса чжоусцев сыграло, видимо, колоссальную, может быть, решающую роль. Без этого скачка они едва ли смогли бы удержаться у власти после завоевания Шан. Необходимо аргументировать этот тезис, ибо он весьма важен для всего последующего изложения.

Посмертное имя Вэнь-ван (Просвещенный ван, Цивилизованный правитель) было дано Чану не случайно. В него был заложен достаточно глубокий смысл. Наследники Чана, всей своей деятельностью подготовившего крах Шан и триумф чжоусцев, стремились подчеркнуть этим именем не столько его политические способности и военные успехи, хотя и они высоко чтились, сколько именно причастность к высокой культуре. Похоже на то, что это соответствовало действительности.

Во-первых, нельзя забывать, что он был рожден шанской аристократкой и, что называется, с молоком матери впитал в себя многое из аньянских стандартов цивилизованности. Во-вторых, по характеру личности, по своим индивидуальным склонностям и способностям Чан явно не был лишен тех добродетелей, которые столь щедро ему приписываются. Имеются в виду и уважение к людям, и забота о них, и все прочее, с этим связанное, что, собственно, и подкупало всех, привлекало к нему.

Можно напомнить и об умственном потенциале, о склонности к интеллектуальной деятельности, о чем косвенно свидетельствует легенда о гексаграммах — вне зависимости от того, какую роль реально сыграл Вэнь-ван в разработке манипуляций со стеблями тысячелистника. Кое-какие из высказанных предположений подкрепляются и археологическими находками последних десятилетий.

В 1977 г. на территории раннечжоуского храма, остатки которого были раскопаны в местности Фэнчуцунь, был обнаружен архив из примерно 17 тыс. гадательных костей и панцирей, на 190 из которых были обнаружены надписи, всего около 600 иероглифов, начертанных в аньянском стиле. Среди надписей, расшифрованных специалистами, обратили на себя внимание несколько записей о жертвоприношениях. Как оказалось, они были совершены в честь шанских ванов Чэн Тана и Ди И, отца Чжоу Синя. Есть еще надпись с просьбой о покровительстве вана Тай Цзя. Все они были сделаны от имени вана, причем большая часть специалистов склонна считать, что им был Вэнь-ван, хотя, по мнению других, имелся в виду шанский ван Чжоу Синь.

Неизвестно, кем, когда и при каких обстоятельствах составлялись упомянутые надписи. Но ясно, что делались они на территории Чжоу и явно до крушения Шан, т.е., скорей всего, при жизни Вэнь-вана. Некоторые специалисты считают, что ваном, от имени которого шла речь, был все же Чжоу Синь, ибо после того, как Чан провозгласил себя ваном, он едва ли стал бы апеллировать к умершим шанским «верхним предкам», так как такого рода обращение, по логичному мнению исследователей, впрямую свидетельствовало бы о вассальной зависимости, признававшейся Чаном по отношению к Шан, скорей всего, лишь до провозглашения им себя ваном.

В любом случае, однако, очень интересен сам факт: чжоусцы при Чане уже не только были знакомы с аньянской письменностью и практикой гадания, но и практиковали обряд гадания с надписями у себя дома, завели архив по аньянскому образцу. Более того, осуществляли эксперименты, связанные с развитием шанских знаков: есть мнение, что обнаруженные среди надписей некоторые неточные цифрового характера записи имели отношение к той практике гаданий на стеблях тысячелистника, о которой уже упоминалось в связи с гексаграммами Вэнь-вана.

Надписи, о которых идет речь, содержат и еще некоторые интересные сведения. Так, из номенклатуры упоминаемых в них должностей явствует, что в Чжоу времен Чана уже существовала административная система с ее типичной именно для чжоусцев троичной формулой: называются главы трех основных ведомств (земледелия, отработок и военного дела), столь обычных для чжоуского Китая позже. Есть упоминания и некоторых иных должностей — писца и военачальника, ведающего дружиной вана. Хотя все упомянутые должности чисто чжоуские, нет никаких сомнений в том, что административная система в целом была структурирована под влиянием Шан и что все это тоже следует считать одним из проявлений активного приобщения Вэнь-вана к аньянской цивилизации.

Обнаруженные при археологических раскопках изделия из бронзы тоже восходят к шанским прототипам. Это же можно сказать и о чжоуских колесницах, видимо, и о военном искусстве, тактических приемах ведения боя, построения войска и т.п. Наконец, сохранились сведения, позволяющие заключить, что чжоусцы при Вэнь-ване имели зависимых от них союзников, если даже не вассалов: примерно в таком плане упоминаются в текстах владения Шу и Чао, а также Чу.

Сопоставление материалов письменных источников, включая фэнчуцуньские надписи, и иных данных, прежде всего предоставляемых археологией, позволяет зримо ощутить тот серьезный скачок в развитии, который совершили чжоусцы при Вэнь-ване. Можно определить этот шаг следующим образом: за полвека правления Чана чжоусцы если и не перестали быть полуварварами, то во всяком случае настолько близко подошли к стандартам цивилизации, что оказались в состоянии бросить вызов Шан и одолеть шанцев в открытом сражении. Вызов бросил Вэнь-ван, причем не с позиций голой силы, а с использованием иных методов и средств, прежде всего именно тех, что соответствовали высокой духовной культуре.

Не принимая за чистую монету ни обличений в адрес недобродетельного Чжоу Синя, ни восхищений сверхдобродетельным Вэнь-ваном, есть все же определенные основания согласиться с тем, что состояние кризиса в Шан как-то было связано с личностью Чжоу Синя, от которого его сторонники уходили, тогда как успехи Чжоу зависели от Вэнь-вана, к которому они шли. А коль скоро так, то независимо от степени добродетельности и величины интеллектуального потенциала Вэнь-вана (хотя очень похоже на то, что с тем и другим у этого выдающегося правителя чжоусцев все было в порядке) факт остается фактом: престиж чжоусцев возрастал, а шанцев — падал.

И только поэтому Чан где-то на 40-м году своего правления объявил себя ваном, бросив тем самым открытый вызов Шан. Позже все это было интерпретировано победившими чжоусцами в терминах теории о «мандате Неба». Но Чан, как известно, только бросил вызов. Военную победу над Шан одержал его сын У-ван.

MaxBooks.Ru 2007-2023