Род, клан, семья, община - страница 2
Если же говорить о тех аристократах, кто не принадлежал к числу владетельной знати, то и они до определенной степени родства, как говорилось, сохраняли право на данные им в кормление от владетельного аристократа на определенных условиях владения и могли поддерживать приличествующий их положению и месту в системе аристократического родства уровень существования. Точных данных об этом крайне мало, а те, что имеются, нередко неясны, а то и спорны (прежде всего надписи на бронзе).
Но в общем и целом ситуация была именно такой: владетельный аристократический дом-клан заботился о статусе всех своих знатных родственников, предоставляя им обычно должности в администрации удела и способствуя тем самым процветанию их семей. Обособление знатных семей и кланов формально выражалось в праве на фамилию.
Фамилия в раннечжоуском Китае (о шанском трудно сказать в рассматриваемом плане что-либо определенное, хотя и в Шан были уже знаки типа фамильных для обозначения должностных лиц, нередко наследственно отправлявших те или иные должности типа, например, гадателей; впрочем, не исключено, что это были названия кланов) появилась на основе клановых наименований, и прежде всего, естественно, среди владетельной аристократии.
Позже свои фамилии обретали и представители низших звеньев аристократии, вплоть до служивых. Фамилией могло стать клановое имя, как это было у Конфуция, который принадлежал к слою служивых из клана Кун. Могли использовать в качестве фамилий и обозначения территорий, и просто случайные имена и названия.
Простолюдины собственных фамилий, видимо, еще не имели. Скорее всего, они именовались, как то было и на Руси еще сравнительно недавно, либо по фамилии владельцев территории, на которой они жили (преимущественно те же клановые наименования), либо по названию своих поселений. Впрочем, уже в период Чуньцю, насколько можно судить по имеющимся данным, все семьи, включая и крестьянские, начали обретать свои фамилии.
Существенно при этом заметить, что понятие «фамилия» обозначалось тем же термином, что и древний тотемический род (син), и что вместе со знаком рода носитель фамилии воспринимал правило родовой экзогамии: однофамильцам нельзя было вступать в брак. Правило это всегда было достаточно строгим и соблюдалось до недавнего времени.
А так как число фамилий в Китае было ограниченным (ныне всего лишь немногие сотни на сотни миллионов людей), то нетрудно понять, что запреты, о которых идет речь, имели достаточно суровый характер. К сказанному необходимо добавить, что термин бай-син (лаобайсин), т.е. «сто фамилий», используемый для обозначения народа в целом, следует рассматривать исторически. Применительно к шанско-раннечжоускому времени он в основном служил для обозначения знати, тогда как позже стал соответствовать понятию «народ».
Но независимо от того, с какого времени простолюдины обрели собственные фамилии, семья как ячейка была среди них нормой, как нормой было существование группы таких семей — родственных друг другу и иных, пришлых, — в рамках одного и того же поселения, сельской общины. Община в шанско-чжоуском Китае была генеральной социальной корпорацией, функционально сопоставимой с выделившимися еще в шанское время кланами-корпорациями воинов и ремесленников. Вне корпораций такого типа (крестьян, ремесленников, воинов) могли существовать лишь аристократы и обслуживавший их персонал, но и они все тем не менее всегда были теснейшим образом связаны с общинными структурами, ибо жили за счет продукта, поставляемого общинами.
Если оставить в стороне воинские общины-корпорации и корпорации ремесленников, о которых в источниках очень мало данных и о формах организации которых мы можем судить лишь на основании немногих сведений (военные поселения были структурами, где воинская служба обычно совмещалась с крестьянским трудом, что, видимо, не исключало немалых расходов со стороны казны для их содержания; специализированные ремесленные корпорации также жили преимущественно за счет выдач из казны, куда они сдавали практически все, ими созданное; как и воины, ремесленники, видимо, имели земли, где занимались крестьянским трудом), то все остальные общины были земледельческими, крестьянскими.
Для их обозначения в текстах использовалось немало разных терминов. Деревни могли и просто именоваться по названию, особенно в песнях «Шицзина». Но в любом случае это были именно сельские общины со своими устоявшимися, хотя и эволюционировавшими нормами существования. Отсылая интересующихся подробностями к специальным монографиям, в самом общем виде о шанско-раннечжоуской общине необходимо сказать следующее.
Шанская община, насколько можно судить, являла собой поселение, в котором большую роль играли кровнородственные связи между живущими рядом семьями. Как о том уже шла речь, формой отработок общинников в центральной зоне была работа их представителей на «больших полях», совместно обрабатывавшихся. В пределах периферийной зоны, как и в ряде владений внешней зоны, в том числе у чжоусцев до завоевания ими Шан, существовали, видимо, иные формы отработок.
Скорее всего, они были такими, какие описаны в упоминавшейся уже песне «Ци юэ» (№ 154), где подробно рассказывается, как крестьяне работают и как они обслуживают при этом своего господина-гуна. В этой песне обращают на себя внимание формы коллективных отработок в пределах собственной общины, что свидетельствует о сильных родственных связях. Те же отработки на «больших полях» и коллективный труд в общинных поселениях сохранялись на населенных чжоусцами землях и позже. Из материалов более поздних источников (комментарий «Гунъян чжуань» к хронике «Чуньцю», эпоха Хань) явствует, что в древности в общине функционировали «старшие» и «старейшины», которые обязаны были следить за своевременным выходом крестьян на работу и за выплатой повинностей.
Едва ли их можно отнести к разряду чиновников, скорее они были кем-то вроде старшин, на чьи плечи в рамках крестьянской семьи и деревенской общины ложилась обязанность следить за соблюдением привычной нормы.
Судя по имеющимся данным, с IX-VIII вв. до н.э. раннечжоуская община достаточно быстро эволюционировала. Отмирала практика совместных работ на «больших полях» (та самая, что позже нашла отражение в концепции цзин-тянь в «Мэн- цзы» и «Чжоули», и на смену ей приходило деление деревенской общины на домохозяйства-дворы. С VII-VI вв. до н.э. начался учет по дворам, что свидетельствует об изменении характера общинного труда и системы редистрибуции. Земли перераспределялись по дворам в зависимости от размеров и состава семьи, и с каждого двора брался поземельный налог в виде десятин или другие формы налога.
Отвечали за выплату налога, видимо, по-прежнему старшие, фу-лао и линь-чжэны; они же, надо полагать, ведали и перераспределением земель. Некоторые данные свидетельствуют о том, что за свой дополнительный труд общинные старейшины получали двойной надел и даже повозку с лошадьми.
Община и семья, как уже говорилось, являлись главными социальными корпорациями для низших страт, простолюдинов.
Это немаловажное обстоятельство сыграло в раннечжоуском Китае решающую роль в сложном процессе ассимиляции различных этнических групп, перемещавшихся с места на место при создании новых уделов и перемешивавшихся там в различных пропорциях.
Система этнической суперстратификации, связанная с первоначальным привилегированным положением чжоусцев, достаточно быстро исчезала именно потому, что нечжоуские этнические компоненты как бы поглощались немногочисленными чжоускими — ситуация, в чем-то напоминающая более поздний процесс арабизации завоеванных мусульманами-арабами обширных территорий Ближнего Востока и Северной Африки.
Процесс поглощения, правда, в рассматриваемом случае не был резко усилен общей для всех мощной религией, какой был для арабов и поглощавшихся ими народов ислам. Но он, как и в случае с арабами, был существенно активизирован за счет того, что старая родовая элита нечжоуских народов либо уничтожалась, либо принимала заданные чжоусцами параметры существования и тем самым инкорпорировалась ими, становилась по духу, пусть не по крови, чжоуской.
Простолюдины же первоначально различных этнических групп, ориентируясь на родовые и клановые нормы существования чжоуской и сближавшейся с ней нечжоуской элит, тоже быстрыми темпами, причем относительно легко и безболезненно, обретали свойственный чжоусцам и задававшийся ими образ жизни. Результатом всего этого стал процесс трансформации этнически гетерогенных социально-политических структур, особенно в уделах, в нечто иное. Иными словами, формировался этнически гомогенный чжоуский Китай — вначале преимущественно в Чжунго, даже в рамках основных уделов-царств, на которые все очевидней распадался к VIII в. до н.э. чжоуский Китай.
Следует заметить, что, хотя между уделами-царствами возникали некоторые различия — и эта разница наглядно отражена в песнях «Шицзина», рубрики первого раздела которого как раз и скомпонованы по основным царствам, — складывалось определенное этнокультурное единство в Чжунго и даже в Поднебесной в целом. Население чжоуского Китая осознавало себя членами своей семьи, членами своей общины, подданными своего князя в рамках удела-царства и пусть в последнюю очередь, но все же подданными чжоуского вана, правителя Поднебесной, и никто из простолюдинов в VIII в. до н.э. уже не ощущал себя этнически чуждым своим соседям по общине или по уделу-царству. Прерогатива и привилегия помнить о древних генеалогических связях и этническом родстве сохранялась только в среде знати, где клановые и родовые связи имели еще, как упоминалось, определенное значение.
Таким образом, на смену этнической гетерогенности рубежа Шан — Чжоу пришла устойчивая социальная неравноценность между удельно-феодальной знатью, с одной стороны, и простолюдинами — с другой. Именно социальные и социально-политические, а как следствие и социально-экономические различия между верхами и низами уже в западночжоуском Китае стали основными, первостепенными. Они определяли многие стороны жизни людей, от самых обыденных форм повседневного существования до строго санкционированных сложным и тщательно разработанным ритуальным церемониалом обязательств. Речь идет, иными словами, об образе жизни верхов и низов.