Абсолютная монархия
Принято думать, что абсолютистский режим ввели в Испании короли Австрийского дома. Ошибочность этого утверждения станет очевидна, если мы вспомним политику католических королей — неустанные стремления средневековых монархов укрепить свою верховную власть и устранить все помехи, стоящие на ее пути, а также деятельность правоведов — последователей римского права, распространявших идею абсолютной монархии среди образованных людей того времени.
Карл I и его преемники лишь унаследовали то, что было создано предшественниками, и продолжили их дело с большим размахом, опираясь, с одной стороны, на более усовершенствованные методы управления и на свой авторитет правителей самого обширного и самого могущественного в мире государства, а с другой — на господствовавшую в ту эпоху идею неограниченной королевской власти.
Римский цезаристский принцип, гласящий «слово короля — закон», представляет собой формулу абсолютизма, поскольку он означает, что король царствует и правит и что воля его превыше всего; в соединении с правом наследования короны, которое было введено королевскими династиями еще в середине средних веков, принцип этот выражает всю совокупность прав монарха.
Однако, пользуясь этими правами, король обязан был считаться с предшествующими установлениями (Карл I и Филипп II, например, дали клятву кортесам, что будут уважать привилегии и обычаи страны) и с благом подданных (этим определяется разница между властью абсолютной и властью тиранической); кроме того, испанские философы и историки той эпохи оспаривали цезаристский принцип, который без всяких оговорок применялся во Франции и других странах.
Но так как вместе с тем подтверждалось и подчеркивалось признанное в указе 1348 г. право самодержца исправлять и изменять законы по своему усмотрению, то практически это означало передачу в руки короля всей политической власти и права самому устанавливать границы действия старых фуэрос и привилегий. К тому же теория божественного происхождения королевской власти, оспариваемая философами, но поддерживаемая монархистами и охотно принятая самими королями, не только содействовала тому, что они поверили в свое превосходство по сравнению с подданными, но и стали вести себя соответствующим образом.
Карл I доказал это, едва ступив на испанскую землю. Его презрение к законам королевства, покровительство прибывшим с ним из Фландрии придворным, высокомерное отношение к кортесам достаточно показывают, какое значение придавал он собственной воле.
Если вспомнить, как мало уделял он внимания почтительным советам, с которыми обращались к нему в течение всего периода борьбы с городами некоторые правители; как поступил он по отношению к Сиснеросу; как часто еще в первые годы своего царствования он возбуждал недовольство аристократии своим пренебрежением к ней (в связи с чем аристократия на первых порах сочувствовала движению комунерос, а герцог Альба отказался сопровождать короля в Арагон); как относился он к дворянам во время толедских кортесов 1538 г.; если, наконец, принять во внимание, как враждебно отнеслась немецкая знать к притязаниям своего нового императора и политические (не говоря даже о религиозных) мотивы завязавшейся в Германии борьбы, то станет ясно, что этот король являлся приверженцем законченной концепции абсолютизма.
Новые тому доказательства Карл I давал своим личным участием в управлении. В первые годы царствования молодость и неопытность сделали его игрушкой в руках фаворитов (Шьевра называли вторым королем) или по крайней мере позволили последним вмешиваться во все дела государства. Но по мере того как он познавал жизнь и формировалось его политическое сознание, король становился все независимее и в конце концов оказался центром всей правительственной деятельности.
Эта перемена, начавшаяся еще в 1521 г. и открывшая самый плодотворный и бурный период царствования Карла I, отразилась в его советах и поучениях принцу Филиппу, в воспитании которого король принимал непосредственное участие. Основной принцип монаршего воспитания заключался в том, чтобы не доверять советникам и не позволять никому брать над собой верх.
С самой ранней молодости принца, еще в 1543 г., перед тем как первый раз доверить ему управление Испанией, Карл особо советовал сыну не давать власти при дворе герцогу Альбе, который «надеялся править и руководить государством и, потерпев неудачу при мне, попытается добиться этого при новом государе» и, возможно, для достижения своих целей прибегнет к «влиянию женщин на молодого короля»; никоим образом не допускать вмешательства знатных грандов в дела правления; если же придется ему пользоваться познаниями и политической проницательностью таких людей, как Гранвела, Кобос, Суньига ит. п., то пусть рассматривает их как «простое орудие своей верховной воли».
Эту же мысль король продолжает, говоря о кардинале толедском: «А главное, не доверяйтесь только ему одному или кому другому ни сейчас, ни в иное время; обсуждайте дела со многими людьми, и не связывайте себя и не берите обязательств перед кем-нибудь одним, ибо хотя это и очень удобно, но не согласуется с вашими убеждениями и может вызвать толки, что вами правит другой, и, возможно, это будет правдой». Ту же мысль повторяет он, упоминая о Кобосе, человеке, заслужившем большое доверие с его стороны: «Хорошо, если вы будете пользоваться его услугами, как делаю это я, но только не давайте ему большей власти, чем то указано в моих наставлениях».
Карл предостерегал принца даже относительно духовника; подобные предупреждения повторяются неоднократно в его частной переписке с сыном. То, что некоторые из дошедших до нас инструкций, адресованных Филиппу, были составлены или выправлены политическим писателем того времени Г. Э. Лонейсом (1624 г.), не имеет значения, поскольку в основе их всегда лежат те же требования, на которых всегда особенно настаивал король-император.
Его сын не очень точно выполнял эти инструкции в первые годы своего правления; он успешно сопротивлялся притязаниям герцога Альбы во время пребывания в Англии, но не устоял против личного влияния гранда португальского происхождения Руй Гомеса де Сильвы, который в течение известного времени довольно активно вмешивался в дела управления. Но когда характер Филиппа сформировался, он сумел отгородиться от всякого постороннего влияния до такой степени, что его царствование стало, возможно, самым ярким примером единоличного правления во всей истории.
Его секретари (их всегда было несколько) и советники никогда не могли похвалиться тем, что полностью завоевали доверие короля, а он никогда не перелагал на них решение дел; прежде всего он изучал все дела сам, высказывал свое мнение или решение и диктовал или писал собственноручно даже мельчайшие указания своим подчиненным. Подозрительность и стремление решать все вопросы единолично — вот две черты, характеризующие Филиппа как правителя. Доведенные до крайности, эти черты не только привели к величайшему бюрократизму, но и стали причиной огромных неудач и вопиющего беспорядка в делах управления.
Король, лишив государственные органы всякой инициативы, обрекал их на бездействие в самые острые моменты, ибо необходимость ждать королевских инструкций в то время, когда сообщение между отдаленными пунктами было делом нелегким и нескорым (в испанском же королевстве особенно из-за обширности его территории), приводила к тому, что инструкции эти приходили не во время и были бесполезны в разрешении того вопроса, для которого они предназначались. Многочисленные примеры тому мы видели в политической истории.
Преемники Филиппа II в корне изменили это положение. Они продолжали быть абсолютными королями, если судить по законодательству и по внешним атрибутам самодержавной власти. В действительности же они царствовали, но не правили; уступая в уме и воле обоим своим предшественникам, они меньше заботились о государственных делах, меньше ценили свои королевские обязанности. Забыв заветы Карла I, они всецело доверялись либо одному секретарю или фавориту, который правил и руководил страной, либо духовнику, который пользовался своей духовной властью для политических интриг.
Филипп IV временами осознавал свой долг; иногда он проявлял интерес к правлению; бывали периоды, когда он принимал участие в заседаниях совета и непосредственно занимался изучением дел; выслушивал мнение людей, чуждых придворного честолюбия, как, например, монахини Марии де Агреда и епископа Гальсерана Альбанелы, бывшего своего наставника; но все это бывало не часто, и фавориты, сменяя друг друга и подавляя слабую волю короля, правили Испанией не без выгоды для себя, как это часто бывает в таких случаях.
Вырождение личной власти приняло другой характер при Карле II, который настолько был нерешителен, что подчинялся попеременно различным влияниям, как это было в вопросе о престолонаследии. При нем абсолютная монархия обратилась в фикцию, по крайней мере поскольку это касалось личности монарха. Но режим продолжал существовать и оказывать свое влияние на государство при посредстве тех, кто им действительно правил.
Во времена фаворитизма вся внутренняя политическая жизнь Испании свелась к интригам, направленным на то, чтобы сбросить соперника, завоевать доверие короля, а после прихода к власти вознаградить своих сторонников при распределении постов и бенефиций. Таким образом правительство превратилось в олигархию, единственным занятием которой была забота о собственной выгоде.