Алфавит

О письменности (От редактора)

Письменность — одно из самых существенных культурных завоеваний человека. Хотя, казалось бы, она играет в истории культуры подсобную, техническую роль, очевидно, что без нее не было бы возможно то огромное культурное развитие человечества от каменного до атомного века, которое сделало современный мир таким, каким он является ныне. Вплоть до изобретения радио и звукозаписи только письменность давала возможность передавать творения человеческой мысли на расстоянии и сохранять их в течение веков. Однако и сейчас письменность имеет ряд преимуществ перед механической звукозаписью, прежде всего в компактности и обозримости письменного текста.

Проследить историю развития письменности от первых древних рисуночных письмен и до современной книги, проследить все вариации этого изобретения и разнообразные виды иероглифов и алфавитов, существовавшие у различных народов,— задача чрезвычайно увлекательная. Популярные книги по истории письма всегда вызывали интерес читателя.

Однако эта задача не только очень интересная, но и исключительно трудная. С полной компетентностью судить о какой-либо одной системе письма и рассказать о ней может только тот, кто в полной мере владеет и этой системой письма, и языком, для которого она предназначена, а для того, чтобы проследить ее историю, нужно, кроме того, хорошо знать историю данного народа, его культуры, литературы и языка. Между тем в течение многовековой истории человечества были созданы тысячи систем письменности для тысяч языков и народов.

Не удивительно поэтому, что наука грамматологии — как было недавно предложено называть теорию и историю письменности — отстает в своем развитии от других гуманитарных наук и что писать историю письменности решались до сих пор лишь немногие. Те же, кто отваживался на этот шаг, нередко вызывали нарекания специалистов, так как в изложении отдельных систем письма и их истории допускали слишком много погрешностей.

Из новейших трудов по истории письменности книга Д. Дирингера «Алфавит» по обилию привлеченных источников и полноте охвата различных систем письменности принадлежит к числу лучших. Правда, и в этой книге есть ошибки, пробелы и погрешности, которые редакторы русского перевода стремились по мере сил исправить, прибегая к консультации специалистов, однако естественно, что полностью избежать фактических неточностей в подобной книге невозможно. В целом же представленная Д. Дирингером картина достаточно верна, да и по полноте фактического материала вряд ли можно найти исследование, которое превзошло бы работу Д. Дирингера.

Впрочем, многие теоретические положения, высказываемые автором, не могут считаться убедительными, а некоторые покажутся советскому читателю наивными. Теоретическая разработка вопросов грамматологии позволяет в настоящее время иначе взглянуть на предлагаемый автором материал. Поэтому нам казалось правильным предпослать книге Д. Дирингера краткое историко-теоретическое введение, изложив наш взгляд на различные виды письменности и их пути развития от древнейших времен до наших дней. В этом редакционном введении мы свели фактический материал до минимума, так как читатель найдет его в достаточно полной мере в самой книге.

В составлении настоящего введения большую помощь его автору оказали В.С. Воробьев-Десятовскй и Б.И. Панкратов.

Письмо представляет собой фиксацию человеческой речи для передачи ее в целях общения на расстоянии и во времени с помощью системы начертательных обозначений. Изобретение письма сделало возможным массовое накопление знаний и передачу любых сообщений, а также произведений художественного слова и науки вне личного общения и на протяжении неограниченного времени.

Возникновение и постепенное развитие письменности охватывает многие тысячелетия человеческого существования.

Появление письма в собственном смысле слова относится к периоду создания классового общества и государства, нуждавшегося в упорядоченной переписке, в сохранении содержания хозяйственных, правовых и административных актов на длительное время и в передаче их на расстоянии.

Пока отношения между людьми были самыми простыми и регулировались обычаями, пока хозяйственная жизнь была скудной и примитивной, пока не существовало государства и государственной администрации, не было нужды и в упорядоченной письменности. Однако попытки фиксации отдельных сообщений, то есть зачатки письменности, имелись у большинства племен уже на этапе развитого первобытнообщинного строя начиная с конца каменного века.

Для передачи сообщений на расстоянии или во времени служили первоначально те или иные напоминательные, или мнемонические, средства. Они могли быть очень разнообразными, но их можно свести к двум основным типам.

Во-первых, напоминанием для лица, передающего сообщение, могли служить те или иные вещественные предметы, как готовые (например, стрелы при объявлении войны), так и специально сделанные при составлении сообщения, подлежащего передаче (например, зарубки на палочке, узлы и т.п.).

Во-вторых, напоминанием могли служить начертания, либо изобразительные (то есть рисунки, изображающие события или вещи, о которых нужно напомнить), либо условные (то есть рисунки и начертания, связанные с данной вещью или событием не безусловно, а по условию с людьми, пользующимися этими начертаниями — причем последние могут быть специально придуманы для данного случая или же быть общеизвестными в среде пользующихся ими; таково, например, старинное «письмо» юкагиров в Сибири или нсибиди в Африке). Обыкновенно употребляется и тот и другой тип рисунков — и изобразительный (пиктография) и условный, который можно было бы назвать «символографией».

Рисунки-напоминания могли представлять отдельные предметы или целые сцены и комплексы изображений. В отличие от произведений искусства такие пиктограммы ¹Если они высечены или нарисованы на скалах, такие пиктограммы называются петроглифами, или «писаницами» не преследовали художественных целей, но и не являлись в то же время письмом в собственном смысле слова, так как не фиксировали речь, а представляли лишь средство мнемоники (напоминания); они не передают мысль (так как мысль передать вне ее речевого выражения невозможно), а только напоминают о ней. Когда же тот, кто пользовался мнемоническими знаками пиктографии, передавал сообщение, он мог применить самые различные слова по своему выбору. Рисунок лодки, трех солнц и животных, перевернутых вверх ногами, мог, например, быть средством передачи сообщения об охотничьем путешествии по воде в течение трех дней, в результате которого эти животные были убиты; однако такой рисунок не подразумевал ни слов, в которых может быть изложено это сообщение, ни даже языка, на котором оно может быть сделано. Поэтому здесь нет еще письменности.

Пиктография применялась для передачи производственных и других важных известий (например, охотничьих маршрутов) и для записи памятных событий, а также для запоминания главных моментов магических обрядов и преданий²От пиктографических рисунков следует отличать тотемические знаки и тамги — знаки коллективной (например, родовой) и личной принадлежности; такие знаки также предшествуют собственно письму, но обычно не ведут непосредственно к его возникновению, так как не имеют повествовательного характера..

Принцип, близкий к пиктографии, применяется и в настоящее время для общепонятных условных обозначений, предназначенных для быстрого восприятия сообщения без процесса чтения по словам (например, «мертвая голова» — знак смертельной опасности на банках с ядом и на трансформаторах, уличные знаки для транспорта, изображения предметов продажи на вывесках магазинов и т.п.).

Если начертательное обозначение — рисунок или условный значок — является постоянным средством выражения какого-либо отдельного, определенного понятия или группы близких понятий, то оно называется идеограммой, а фиксация сообщений с помощью таких знаков — идеографией. Идеография является переходной ступенью между пиктографией и собственно письмом: фиксируя только узловые понятия передаваемой мысли, она является по существу лишь дальнейшим чисто количественным развитием пиктографии в сторону ее упорядочения; по сравнению с пиктографией она дает мало преимуществ и не может отвечать тем усложненным требованиям, которые ставит перед фиксацией речи сколько-нибудь развитая общественная жизнь.

Так, чисто идеографическая (понятийная) система письменности обыкновенно не может передать всего того, что выражает отношения между понятиями,— лица, времени и вида глагола, падежа имени, различных частиц и т.п., не позволяет различать близких по содержанию понятий. Поэтому такие виды письменности, как иероглифы острова Пасхи (Рапануи) на Тихом океане, или идеография, изобретенная около 1931 г. пастухом оленеводческого совхоза чукчей Теневилем (до введения чукотского алфавита на русской основе), передают речь лишь приблизительной с трудом поддаются прочтению. По существу мы и здесь имеем дело лишь с весьма разработанной мнемонической, а не собственно письменной системой. Это письмо уже приближается к связной передаче речи, но еще возможны большие колебания в словесном воспроизведении сообщения.

Идеографическое письмо не отражает звуковой формы слова, и поэтому возможность понимания той или иной идеографической системы письменности в принципе не ограничена пределами распространения того или иного языка; если система письма сохраняет рисуночный характер, то знаки, обозначающие конкретные предметы, могли бы являться общепонятными независимо от языка читателя. Однако практически далеко не все знаки общепонятны, многие из них являются условными, и их значение известно только тем, кто знаком с принятой для данного письма символикой, поэтому идеография обычно бывает распространена в сравнительно узком кругу и не получает международного значения.

Слабостями идеографии являются, помимо неполной и неточной: передачи речи и необходимости запоминания огромного количества знаков, также

1) возможность различного конкретного толкования отдельных знаков и

2) трудность графической передачи абстрактных и других понятий, не поддающихся прямой зарисовке, а также отношений между понятиями. Выход из последней трудности обычно бывает трояким: либо для передачи абстрактных понятий употребляют рисунки конкретных предметов, наиболее близко ассоциируемых с данным абстрактным понятием, например «солнце» в смысле «день» или «время» (при этом еще более увеличивается многозначность употребляемых графем); либо изобретают значительное количество условных по форме знаков, лишь искусственно ассоциируемых с тем или иным абстрактным понятием (в этом случае значительно ухудшается запоминаемость знаков, особенно при переходе за пределы наиболее простых сообщений); либо, наконец, применяют принцип ребуса: поскольку каждое понятие в данном языке выражается вполне определенным сочетанием звуков, его знак можно использовать для передачи не самого понятия, а только соответствующего звукового сочетания; путем складывания простых звуковых сочетаний можно фонетически передать любое слово, в том числе и не поддающееся изобразительному воспроизведению, а также грамматические показатели, частицы и т.п.

Большинство идеографических систем письменности сразу же пошло в своем развитии по линии использования всех этих трех способов передачи абстрактных понятий, однако наиболее важным средством расширения возможностей начертательной фиксации сообщений является третий — ребусно-фонетический способ. Этому способствовало то случайное обстоятельство, что в языках, начинавших первыми применять письменность, существовало много односложных слов.

Настоящее письмо возникает только там, где фиксируется именно речь, где каждое слово в речи и все грамматические отношения между словами находят свое воспроизведение в начертательных знаках, и, таким образом, воспроизводится не только общий смысл сообщения, но и его дословное содержание, то есть когда мысль фиксируется не в общем виде, не в виде напоминания о ее узловых моментах, а в точном речевом выражении. Для этого необходимо, чтобы выработалась строго определенная система отдельных знаков (графем), причем каждая графема соответствовала бы строго определенной единице речи — слову (в таком случае это будет л о гографическое, или словесное письмо), слогу (силлабическое, слоговое письмо) или, наконец, звуку (алфавитное письмо). Переход к системе отдельных знаков, фиксирующих именно речь, обыкновенно происходит в свяаи с нуждами хозяйственной записи отдельных объектов собственности и т.п. на грани классового общества, а иногда даже уже после того, как классовое общество сложилось.

Логографическое, или словесное письмо, как правило, в самостоятельном виде существовать не может, так как связную речь в подавляющем большинстве языков нельзя передать одним только последовательным размещением знаков для отдельных слов; их грамматические отношения между собой по большей части выражаются с помощью морфологических звуковых показателей, которые требуют особых обозначений.

Поэтому наиболее широко распространенные древнейшие системы письменности были, как правило, словесно-слоговыми. Эти системы сложились в ранних рабовладельческих обществах. Основу их составляли графемы, которые во многих случаях сохранялись длительное время в форме рисунков (иероглифов), применяемых преимущественно для монументальных надписей на каменных сооружениях, скалах и т.п. Наряду с иероглифами (а иногда постепенно вытесняя их) употреблялись различные виды скорописи (клинопись в Вавилонии, иератика и демотика наряду с иероглификой в Древнем Египте, линейные формы критских и хеттских иероглифов, курсивные формы китайской иероглифики).

Словесно-слоговые иероглифические системы письменности возникали всюду, где впервые складывалось государство, и, по-видимому, в подавляющем большинстве случаев независимо друг от друга; заимствована могла быть лишь идея начертательной фиксации речи, но сами графические средства были слишком специфичны для каждого данного общества и слишком тесно связаны с возможностями данного языка, чтобы быть заимствованными. Отдельные случаи сходства знаков объясняются либо сходством изображаемых предметов и однородностью писчих материалов, либо случайным совпадением. Из словесно-слоговых систем письма наиболее известны: древнеегипетское письмо (со второй половины IV тыс. до н.э.); шумерское письмо (начиная приблизительно с 3200 г. до н.э.) и развившиеся из него виды клинописи; эламская иероглифика (III тыс. до н.э.); протоиндийское письмо (III—II тыс. до н.э.), критское, или минойское, письмо (с конца III тыс. до н.э. до последней четверти II тыс. до н.э.); китайское письмо (со II тыс. до н.э.), а также возникшие под влиянием последнего другие виды письма на Дальнем Востоке. На Американском континенте наиболее известны словесно-слоговые письменности народа майя (Мексика и Гватемала, с I тыс. н.э.) и ряда древних народов Центральной Америки (с середины I тыс. н.э. и позже), в том числе примитивное полу-пиктографическое письмо ацтеков.

Наиболее характерными словесно-слоговыми системами являются письменности древнего Египта и древнего Двуречья.

В египетском письме графема (часто одна и та же) могла либо иметь словесное значение (идеограмма или логограмма)³Знак со словесным значением мог в древнейших видах письменности быть не только логограммой (когда выражал определенное слово), но все еще и идеограммой (понятийным знаком), когда выражал любое слово в пределах определенного круга понятий., либо обозначать группу звуков речи, включая один отдельный согласный или группу согласных (силлабограмма)⁴Гласные в египетском письме не обозначались. Каждый знак в фонетическом значении здесь можно рассматривать как знак для одного слога или группы слогов с произвольным гласным или гласными; в транскрипции египетских надписей мы вынуждены обозначать только согласные, а гласные нам остаются неизвестными. Знаки для звуковых сочетаний (слогов), содержащие только один согласный, принимают вид как бы алфавитных (буквенных) обозначений для согласных звуков, хотя сами египтяне их так не воспринимали., либо, наконец, являться знаком-определителем категории понятий (так называемым детерминативом).

Как правило, к каждой идеограмме (логограмме) прибавлялись:

1. фонетический комплемент — одна-две силлабограммы, уточнявшие произношение слова (так как чтение идеограммы самой по себе могло быть различным в пределах круга передаваемых знаком понятий), а также
2. детерминатив, определявший более общую категорию понятий, к которой относилось данное слово (люди, жидкости, местности, деревья, части тела и т.п.). Этим достигалась уверенность чтения и правильный выбор как словесных, так и слоговых значений каждого знака из числа многих возможных. Дело в том, что египетские силлабограммы, не содержа указаний на гласные, сами по себе еще не давали достаточно точного указания на произношение слова. Отнесение же слова к определенной группе понятий ограничивало выбор возможного произношения. Число знаков в египетской иероглифической письменности достигало 600, не считая редких.

В шумерской клинописи существовали те же три категории значении графем — каждый знак мог иметь значение словесное (логографическое), слоговое (силлабическое) или быть детерминативом. Но поскольку здесь силлабограммы, в отличие от египетских, передавали как согласные, так и гласные, постольку достаточно уверенное чтение было возможно и без детерминативов, применявшихся лишь изредка. Словесным знаком (идеограммой или логограммой) обозначалась основа слова, слоговыми знаками — различные грамматические показатели и служебные слова. Когда позже клинописная система письма была перенята семитами-аккадцами, они не делали такого различия в употреблении словесных и слоговых знаков; аккадская клинопись — в основе письмо слоговое, но любой словесный знак или сочетание знаков шумерской клинописи, даже написание целых шумерских слов вместе со всеми их грамматическими показателями, а в некоторых случаях — и целых предложений, могли быть употреблены в качестве понятийных знаков для обозначения аккадских слов; при чтении последние подставлялись взамен написанного шумерского слова или выражения. В других клинописных системах того же происхождения ту же роль знаков, выражающих понятие, могли играть уже и аккадские слова и грамматические формы⁵Ср. написания etc. (латинское et cetera «и другие»),& (латинское et «и»), применяемые в ряде европейских языков для передачи выражения «и так далее» и союза «и» — например, для английского and so on, английского and и пр. Такие иноязычные написания, применяемые как идеограммы для передачи слов и выражений своего языка, принято называть гетерограммами.. Число знаков клинописи колебалось от 900 до 300 знаков; понятийных написаний, или гетерограмм, существовало много тысяч.

Эти же основные принципы с теми или иными особенностями господствовали и во всех других системах словесно-слогового письма.

Словесно-слоговой письменностью могли передаваться тексты самого разнообразного содержания: царские памятные надписи, хозяйственные и правовые документы, религиозные, литературные и научные сочинения, хотя не во всех случаях до нашего времени сохранились все эти категории текстов. Такая система письменности обеспечивала достаточно точную фиксацию речи, а следовательно, и надежное воспроизведение текста при чтении, однако изучение ее требовало громадного труда и большого количества свободного времени, поэтому оно было доступно только небольшому числу, специально посвятивших себя грамоте специалистов из числа зажиточных граждан, обычно жрецов. Грамота возводилась в степень священного искусства, поэтому в мифологии многих древних народов создание письма приписывалось тому или иному божеству (у египтян — Тоту, у ацтеков — Кецалькоатлю и т.п.). В то же время трудность изучения словесно-слоговых систем письма, а также длительность процесса письма делали невозможным создание особо крупных литературных и научных произведений, а тем более их широкое распространение, и таким образом тормозили развитие культуры. Поэтому такие системы письма не могли удовлетворить потребности более развитых обществ.

Единственной из древних систем словесно-слогового письма, которая оказалась жизнеспособной и существует поныне, является система письменности китайского языка. Сохранение и жизнеспособность китайского письма объясняются особенностями языка и спецификой исторического развития китайского народа. Основным средством выражения грамматических отношений в китайском языке являлся порядок слов в предложении, а морфологические показатели не играли почти никакой роли (за исключением самостоятельных частиц). Поэтому простая последовательность размещения словесно-понятийных знаков позволяла достаточно связно передавать речь. С другой стороны, идеографический характер письменности, при котором графемы различались в зависимости от содержания слова, а не от его звучания, позволял легко различать на письме свойственные китайскому языку многочисленные омонимы — слова, полностью совпадающие по звучанию (но не по значению) или расходящиеся только по музыкальному тону. Тот же идеографический характер письма, при котором написание слова не меняется при изменении произношения, способствовал и письменному взаимопониманию носителей сильно разнящихся между собой китайских диалектов и даже некоторых некитайских языков. Таким образом, в китайской письменности долго не было достаточного стимула для развития чисто фонетических знаков.

Графемы китайского письма восходят к рисункам, которые еще ясно различимы в наиболее древних текстах (например, в надписях на гадальных костях второй половины II тыс. до и. э.); позднее они подверглись упрощению и в начале нашей эры приняли в связи с усовершенствованием письменных материалов (бумага появилась в начале II в.) тот облик, который в основном типичен и для позднейшего китайского письма, в том числе и для типографских его форм. Имеются также различные виды скорописи.

Китайские знаки (не вполне точно обозначаемые как иероглифы) могут быть чистыми идеограммами, первоначально передававшими данное понятие либо непосредственно, то есть в виде рисунка, либо тем или иным косвенным путем; или же словесно-фонетическими знаками, которые передают слова по принципу ребуса — с помощью знака для другого понятия, выражаемого сходно звучащим словом. Но чаще всего китайские иероглифы являются составными, представляя собой соединение знака, изображающего какое-либо понятие (передается словом, звучащим сходно с данным, по принципу ребуса), и знака-детерминатива, определяющего группу понятий, к которой относится именно данное слово. Так, например, знак, обозначавший первоначально плод на дереве и означавший слово го «плод», в соединении с детерминативом «пищи» означает го «печенье», а с детерминативом «речи» — кэ (ко) «задача, урок».

Китайские иероглифические знаки разделены на 214 групп по применению тех или иных начертаний для детерминативов (так называемые «ключи»). Общее число иероглифов, включая издавна вышедшие из употребления,— около 60 тысяч, но употребительна лишь небольшая их часть. В настоящее время идет упрощение системы письма и составляющих ее знаков.

Проблема трудности овладения китайским письмом, являвшейся препятствием для доступа широких масс к грамоте, впервые настоятельно потребовала своего разрешения после победы китайской народной революции, так как в рабовладельческом и феодальном Китае народные массы отстранялись от участия в общественной жизни. До победы народной революции свыше 80 процентов населения было неграмотно. В настоящее время тысячи китайских трудящихся успешно овладевают грамотностью на основе новых методов ускоренного изучения иероглифов. Немедленный же переход к алфавитной системе при отсутствии единого литературного произношения помешал бы взаимопониманию людей, говорящих на разных диалектах, и сделал бы невозможным сохранение традиций огромной классической литературы китайского народа, написанной иероглифами; предусмотрена постепенная замена китайской иероглифики более совершенным типом письма.

Китайское словесно-слоговое письмо имело распространение, кроме Китая, во Вьетнаме, Корее и Японии. В японской системе письменности китайские иероглифы применяются главным образом как логограммы (точнее, гетерограммы) для словарных основ, а грамматические показатели, частицы и т.п. выражаются с помощью фонетических слоговых знаков. Имеются две системы слоговых знаков, восходящие к VIII—IX вв. н.э. — катакана и хирагана, выработанные на основе переработки китайских скорописных графем. Аналогичные принципы находили применение в древнем корейском письме и в других письменностях.

Слоговые системы письма обыкновенно являются дальнейшим развитием словесно-слоговых систем. Хотя принцип фонетических слоговых знаков был известен носителям большинства иероглифических видов письменности, однако в ходе своего развития они не всегда отбрасывали словесные знаки (идеограммы, гетерограммы) и переходили на чисто слоговую основу. Этому могло препятствовать отсутствие графического различения слогов с разными гласными (как в египетском письме), или наличие большого количества омонимов (как в шумерском и китайском), или, наконец, желание сохранить взаимопонимание между иноязычными народами и культурную преемственность; нельзя забывать и о преднамеренном желании господствующих классов создать барьер для распространения грамотности среди народных масс. В большинстве случаев упрощение словесно-слоговых систем все же имело место, причем оно происходило за счет постепенного исключения идеограмм, особенно при перенесении словесно-слоговых систем в новую культурную и языковую среду. Народы, достигшие такого уровня развития общества, который уже требовал введения письменности, обыкновенно были уже знакомы с фактом существования письменности в других странах и, вводя ее у себя, естественно, стремились воспользоваться наиболее совершенным из уже выработанных способов начертательной фиксации речи.

Так, потомком критской словесно-слоговой письменности явилось кипрское слоговое письмо, а дальним потомком вавилонской клинописи (через неизвестные нам посредствующие звенья) явилась, по-видимому, древнеперсидская, почти чисто слоговая клинопись; в том же направлении часто шло и упрощение письменности у одного и того же народа; так, современное слоговое письмо африканского племени бамум в Камеруне восходит к идеографической письменности; к словесно-слоговым прототипам восходит, вероятно, и слоговая система письма народа ваи в Западной Африке.

Областью особенно широкого распространения многочисленных фонетических слоговых систем письменности являются Индия и Юго-Восточная Азия. Наиболее ранние из этих систем — письмо кхароштхи и письмо брахми (IV—III вв. до н.э.), происхождение которых не вполне ясно. Письмо брахми пытались связать либо с южно-семитской или арамейской системой письма, либо с протоиндийской словесно-слоговой письменностью, для которой, между прочим, характерно образование лигатур (слитных начертаний), аналогичных по принципу лигатурам для слоговых знаков позднейших индийских систем письма⁶Помимо протоиндийского, в Индии засвидетельствовано картинное слоговое письмо в поздней рукописи относительно древнего религиозного сочинения «Варнабиджакоша».. Однако памятники протоиндийской письменности середины II тыс. до н.э. отсутствуют, а древнейшая надпись письмом брахми не восходит далее второй половины I тыс. до н.э., к тому же непосредственного сходства системы знаков между брахми и протоиндийским письмом не наблюдается, поэтому вопрос о связи между этими системами письма решить трудно. Впрочем, существование в древности не известных нам иероглифических систем — в том числе и промежуточных между протоиндийским письмом и брахми — вполне возможно⁷Что же касается письма кхароштхи, то оно, как полагают, образовано из арамейского письма (где обозначались только согласные и долгие гласные), куда были добавлены новые графемы, необходимые для передачи индийских звуков и созданные путем видоизменения арамейских букв. В кхароштхи, как и в брахми, гласный, следующий за данным согласным, обозначался путем добавления к знаку каждого согласного различных черточек и т.п.; таким образом, каждый знак получил четкое слоговое значение. Кхароштхи и брахми имеют очень много общего в принципах своей структуры, и, вероятно, одно из них зависело от другого в своем возникновении..

Если некоторые системы слогового письма передают звуковой состав речи несовершенно, не имея, например, средств для передачи скопления согласных и т.п., то слоговые системы индийского типа, восходящие к письму брахми, передают звуковой состав языков очень точно, превосходя в этом отношении большинство европейских алфавитов. Именно это обеспечило стойкость и жизнеспособность индийских слоговых систем на протяжении более чем двух тысячелетий.

Письмо брахми состоит из системы графем (акшара), служащих в своей первичной форме для написания либо гласных в начале слова, либо согласных, сопровождаемых кратким гласным а. Если за согласным следует какой-либо другой гласный, то к знаку, передающему данный согласный, присоединяется особый значок (обычно над строкой или под ней), служащий для выражения данного гласного в слоге. Если за согласным следует другой или еще и третий согласный, то из знаков, предназначенных для передачи этих согласных с гласным o, составляется один слитный знак (лигатура). Для передачи согласного исхода слова последний слоговой знак снабжается особым значком (виража), указывающим на отсутствие гласного.

Описанный принцип письма сохраняется в индийских письменных системах без сколько-нибудь существенных изменений до наших дней. Он же лежит в основе и всех систем письменности, ведущих свою родословную от индийских⁸Несколько видоизменен этот принцип, например, в тибетском письме, также происшедшем от индийских. Так как фонетический строй тибетского языка сильно изменился после создания тибетской письменности (VII в. н.э.), а орфография почти не изменилась, ряд знаков тибетского письма в определенных положениях ныне не произносится. и употребляющихся или бывших ранее в употреблении в различных странах Юго-Восточной Азии (хотано-сакское и другие вымершие центрально-азиатские виды слогового письма, письмо Цейлона, Бирмы, Таиланда, отмершие или отмирающие виды письменности ряда народностей в Индонезии, на Филиппинах).

Следует отметить, что, поскольку в слоговых системах письменности определенная форма знаков типографски не закреплялась (до XIX—XX вв.), существовало громадное множество вариантов письма, формировавшихся в зависимости от времени и места написания рукописи, от ее языка и даже от традиций писцовых канцелярий⁹Разнообразие форм написания знаков особенно характерно именно для слоговых систем, где число знаков не так велико, как в словесно-слоговых системах. В последних необходимость четкого различения весьма многочисленных знаков препятствовала развитию скорописных и разных других вариантов форм знаков.. Поэтому одна и та же по происхождению система слогового письма предстает перед нами в самых разнообразных внешних формах; в большинстве своем это изменившиеся до полной неузнаваемости варианты первоначальных графем, а отчасти знаки, вновь образованные для звуков данного языка, созданные по типу прочих. Поэтому в настоящее время почти каждому языку многочисленных наций и народностей Индии и Юго-Восточной Азии, кроме бесписьменных языков, соответствует особая по внешним формам графем система письма. Многие из этих систем применяются для книгопечатания (наиболее важные — деванагари, применяемая для санскрита и для многих живых индийских языков, бирманская, таи и др.).

Помимо перечисленных выше систем, известны слоговые и даже идеографические системы письма, созданные искусственно лицами, уже знакомыми с другими видами письменности. Таково, например, весьма совершенное слоговое письмо североамериканского индейского племени чироки, изобретенное индейцем Секвойей в 1821 г. (одно время этим письмом даже печаталась газета на чирокском языке); менее совершенное письмо западноафриканского племени менде, изобретенное Кисими Камала уже в XX в., а в особенности многочисленные слоговые системы, создававшиеся в различное время миссионерами для религиозной пропаганды среди бесписьменных племен и народностей. Подобные системы письма не имеют широкого распространения и обыкновенно обречены на быстрое вымирание.

Общим недостатком всех слоговых систем письма является слишком большое количество графем (от нескольких десятков до нескольких сотен), не связанных с конкретными изображениями и поэтому плохо запоминающихся и часто недостаточно сильно разнящихся друг от друга. В силу этого слоговые системы письма медленно усваиваются учащимися и служат помехой широкому распространению грамотности среди населения.

Алфавит, то есть такое письмо, каждый знак которого передает, как правило, один звук речи, является наиболее удобным типом письменности. Почти все известные алфавитные системы письма имеют общее происхождение, восходя к семитскому письму Финикии, Сирии и Палестины¹⁰Исключение составляют мероитский алфавит на Голубом Ниле (II—IV вв. н.э.), существовавший в иероглифической и скорописной форме и представлявший своеобразное алфавитное использование простейших египетских иероглифов, и корейский алфавит «онмун», возникший в XV в. н.э., может быть, как усовершенствование ранее существовавшего слогового письма на основе китайских слоговых знаков или письменности индийского типа.. В Финикии и Палестине не позже середины II тыс. до н.э. было распространено письмо, в котором обозначались только согласные (22 знака; возможно, вначале их было несколько больше); тогда же был установлен алфавитный порядок знаков и названия графем (букв), легшие потом в основу порядка и названий букв в позднейших алфавитах.

О происхождении этого так называемого финикийского алфавита имеется несколько мнений. Одни ученые (Ленорман, де Руже и другие) считали, что финикийский алфавит основан на выделении из египетской системы письма знаков для отдельных согласных (см. выше) и на дальнейшем видоизменении их форм. Другие (в СССР акад. В. В. Струве) предполагают, что в основе финикийского алфавита лежит акрофонический принцип: каждая графема обозначает звук, с которого начиналось по-финикийски слово, обозначающее изображаемый графемой предмет, а что самые рисунки (но не их значение) взяты либо из египетской иероглифики, либо из скорописных (иератических) форм египетских знаков. В качестве промежуточной ступени предполагают полурисуночный алфавит (?) надписей, нацарапанных в начале II тыс. до н.э. на скалах Синайского полуострова. Это объяснение происхождения финикийского алфавита является наиболее распространенным, но не вполне убедительным, так как, во-первых, акрофонический принцип в развитии письма вообще неупотребителен, во-вторых, характер предметов, изображаемых знаками финикийского алфавита, в большинстве случаев остается неясным, что заставляет подозревать, не являются ли эти знаки чисто условными начертаниями.

Еще одна теория выдвигалась болгарским ученым В. Георгиевым; по его млению, финикийский алфавит является одним из потомков критского словесно-слогового линейного письма и построен по акрофоническому принципу на основе слов предполагаемого критского языка. Слабость этой теории в недооценке хронологических данных (древнейшие алфавитные надписи, сделанные так называемым финикийским письмом, восходят ко II тыс. до и. э. и, следовательно, не могут быть младше сколько-нибудь развитых форм надписей критского линейного письма) и в игнорировании факта наличия в самой Финикии (в Библе и др.) местного линейного слогового письма, весьма сходного с финикийским алфавитом по начертанию.

Французский ученый Дюнан высказал еще одно предположение: он считает, что финикийский алфавит является дальнейшим упрощением библского слогового письма, которое в свою очередь восходит к одной из древневосточных систем словесно-слоговой письменности (египетской?).

Наконец, согласно четвертой точке зрения, финикийское письмо (или его предшественник — библское слоговое письмо) было создано искусственно, с учетом принципов египетских силлабограмм.

Во всяком случае, несомненно, что в основе финикийского письма, угаритского клинописного «алфавита» северной Финикии (имеющего общий с финикийским порядок перечисления букв), южносемитского, а также, может быть, синайского письма лежит общий слоговой прототип.

В принципе финикийское письмо, как показал И. Гельб, было не столько настоящим алфавитом, сколько упрощенным слоговым письмом. Оно фиксирует не вообще все звуки, а только согласные, или, что то же самое, содержит знаки для слогов с одним согласным и с любым гласным (как в египетском письме). То обстоятельство, что каждый слоговой знак может также обозначать и согласный без гласного, нередко наблюдается в слоговых видах письма (например, в кипрском слоговом письме имя Stasikrates пишется sa-ta-si-ka-ra-te-se). Возможность отказа от гласных на письме объясняется общей характерной чертой семптохамитских языков, где значение слова выражают преимущественно согласные, гласные же выражают главным образом грамматические категории. Однако распространенное мнение о том, что чисто консонантная (согласная) система письма будто бы удобнее для семитских языков, неверно: отсутствие адекватного обозначения грамматических отношений затрудняет понимание текста в любом языке, в том числе и в семитских¹¹Ср. замечание сирийского ученого XIII в. Бар Эбрея о семитских консонантных алфавитах: «Их несовершенство заключается либо в буквах для гласных, либо в буквах для согласных. Сирийский алфавит несовершенен в том в другом... Иначе обстоит дело с теми, кто обладает совершенным алфавитом (чей язык, например, греческий, латинский, коптский или армянский). Без труда и искусственных приемов они с помощью своих букв могут, неотягощенные, пролетать тексты, которых они никогда не знали, не помеченные значками, и которые они никогда [ранее] не слышали [в чтении]». Таким образом, даже в XIII в. н. з. семитский консонантный алфавит не давал самим семитам той возможности свободного и безошибочного чтения, какую дает подлинный алфавит, содержащий буквы как для согласных, так и для гласных.

Как показывает практика обучения грамоте, одним из наиболее сложных моментов в обучении вплоть до настоящего времени является мысленное расчленение слога на согласный и гласный и «складывание» на письмо слога из согласного и гласного. При финикийской системе письма, где система согласных была впервые абстрагирована в качестве фонетического костяка речевой структуры, эта трудность преодолевалась. Финикийская система письма давала, следовательно, возможность начертательно фиксировать речь по звуковому способу, как и в слоговых системах письма, но в отличие от них — с помощью минимального числа простых и легко запоминающихся графем.

Однако изобретенный таким образом первоначальный «алфавит» был еще очень далек от совершенства. То, что письмо выиграло в усвояемости, оно потеряло в ясности. Текст, написанный без гласных, без детерминативов и часто без словоразделителей, был плохо понятен и, таким образом, неудобен для изложения сообщений и сочинений более сложного содержания. Попробуйте, например, понять, что значит тчтпсмвйгрлв’свйймст’нптрлвйснст».¹²«То, что письмо выиграло в усвояемости, оно потеряло в ясности». Поэтому долгое время этой новой системой письма пользовалась только горстка финикийских купцов и мореплавателей для простейших хозяйственных записей и коротких надписей, где круг возможных значений для имевшегося сочетания букв был сравнительно ограничен¹³Зная принцип письма и то, что перед ним купеческая запись, любой читатель, вероятно, поймет, что значит, например, прдл хлб плчл III рбл («продал хлеб, получил 3 рубля»).. Более широкое распространение финикийское письмо получило только тогда, когда, с одной стороны, развитие производства и товарно-денежных отношений настоятельно потребовало широкого распространения грамотности среди всех рабовладельцев и вообще свободных и, с другой стороны, когда путем введения написания гласных письмо было превращено в подлинно алфавитное. Правда, на семитской почве дело ограничилось (и то не сразу) созданием обозначений для долгих гласных семитских языков с помощью придания дополнительно гласного значения трем согласным буквам (' или h для ā; j для ī, ē; w для ū, ō) ¹⁴В эфиопском письме с середины I тыс. н.э. форма знаков для согласных видоизменялась в зависимости от гласного, который следовал за согласным; таким образом, произошло возвращение к чисто слоговому принципу с той разницей, что формы слоговых знаков были не произвольными, а зависели от согласного, входящего в слог; обозначение согласного явилось как бы костяком слогового знака. Это значительно облегчало запоминание знаков. Возможно, таким же путем сложились системы кхароштхи и брахми, под влиянием которых и возникла, как полагают некоторые исследователи, эфиопская модификация семитского согласного алфавита. Он применяется и поныне для языков Эфиопии.. При этом слова стали отделяться друг от друга, и закрепилось также постоянное направление письма — справа налево.

Существовал и клинописный вариант этого консонантного письма с направлением письма слева направо. Он употреблялся, по-видимому, только в городе Угарите, в северной Финикии, и вымер еще во II тыс. до н.э.

Один из подвидов линейного (собственно финикийского) алфавитного письма с указанными выше усовершенствованиями, применявшийся с IX в. до н.э. для близко родственного финикийскому арамейского языка, получил впоследствии широкое распространение во всей Западной Азии в связи с применением арамейского языка в царских канцеляриях великих деспотий I тыс. до н.э. и лег в основу большинства восточных алфавитов. Различные другие подвиды линейного варианта финикийского алфавита распространились через финикийских мореходов по берегам Средиземного моря, в том числе в Северной Африке (в Карфагене). Подражанием финикийскому алфавиту была, по всей вероятности, оригинальная древнеливийская письменность, потомком которой является современный алфавит тифинаг народности туарегов в Северной Африке¹⁵Третий вариант семитского алфавита распространился в Аравии (мивейское, савское и химьярское царства), откуда он пришел и в Эфиопию..

Примененный к греческому языку, финикийский алфавит получил важное усовершенствование: лишние с точки зрения греческой фонетики буквы были использованы как знаки для обозначения всех гласных греческого языка. Таким образом, впервые было создано алфавитное письмо, полностью и вполне адекватно фиксирующее речь звуковым способом с передачей каждого согласного и каждого гласного отдельной графемой¹⁶Впрочем, полной последовательности не было; в греческом алфавите были не только знаки для отдельных звуков (в том числе и сложных — придыхательных kh, th, ph), но и для групп согласных — ks и ps; буква х с чтением ks сохранилась и в латинском.. К греческому алфавиту, получившему новое направление письма — слева направо, прямо или косвенно восходят все европейские алфавиты.

Финикийский алфавит в его арамейской форме (вместе с арамейским языком) получил широкое распространение в канцеляриях древнеперсидской державы (VI—IV вв. до н.э.) — от Малой Азии до Индии. Это привело к созданию множества местных его разновидностей и к восприятию различных вариантов арамейского письма народами, говорившими на других языках. Один из этих вариантов — так называемый «квадратный шрифт» — был воспринят евреями для их религиозных книг (ранее евреи пользовались финикийской разновидностью, последним потомком которой является письменность маленькой секты самаритян в Палестине). Особая разновидность арамейской скорописи, к которой были добавлены надстрочные и подстрочные диакритические значки, была положена в основу арабского алфавита.

Арамейский алфавит в его ранней канцелярской форме, а затем в различных разновидностях скорописи был применен в IV—III вв. до н.э. к языкам иранской группы: среднеперсидскому и парфянскому, а затем также к согдийскому, хорезмийскому и другим. В неустойчивых и разноязычных государственных образованиях, складывавшихся на Востоке после падения древнеперсидской державы и греко-македонского завоевания (IV в. до н.э.), возникло обыкновение пользоваться в деловой переписке арамейскими канцелярскими формулами, отдельными арамейскими словами и выражениями независимо от того, на каком языке предполагалось чтение документа (арамейский был общеизвестным языком канцелярского обихода).

Так создалась система арамейских псевдоидеограмм (гетерограмм) в письменностях Средней Азии, Ирана и сопредельных областей; эти гетерограммы играли ту же роль, что и, например, шумерские гетерограммы в вавилонском (аккадском) или китайские в японском письме, то есть они являлись графическим выражением целых слов, читавшихся по-ирански. Подобно гетерограммам в аккадском или в японском языке, арамейские гетерограммы в иранских текстах обычно имеют при себе фонетические комплементы, однако это усовершенствование системы письма, видимо, возникло не сразу. Иногда язык текста определить трудно, так как он сплошь зашифрован арамейскими гетерограммами. Отдельные тексты могут поэтому рассматриваться и как арамейские, и как гетерографические; только порядок слов, не свойственный арамейскому языку, иногда выдает их гетерографический характер. (Таковы некоторые надписи из Малой Азии, из Армази в Грузии, с Севанского озера в Армении.)

Автор настоящей книги Д. Дирингер неоднократно подчеркивает принцип, характерный, по его мнению, для истории развития письменности: «письмо следует за религией». Однако в действительности этот принцип справедлив только для тех исторических эпох, когда господствовали религии, основанные на строгих и обязательных для верующих письменных догматах, поддерживаемых государственной властью, и когда грамотность была целиком сосредоточена в руках духовенства. Эти условия не характерны для того времени, когда местные общинные культы не носили догматического характера, не отрицалась правомерность поклонения другим богам в других общинах и когда большинство земледельческого и ремесленного населения являлось свободным. Лишь в условиях раннего феодализма при той роли, которую в то время стали играть различные виды религиозно-догматических идеологий, грамотность сосредоточивается почти полностью в руках духовенства.

Поэтому распространение того или иного алфавита в этот период действительно связывается с той или иной определенной религией; так, например, квадратный шрифт распространяется вместе с иудаизмом на бытовые языки евреев, арабское письмо — на языки мусульманских народов: персов, турок, народов северо-западной Индии, Индонезии, некоторых народов Африки; с VIII века арабский алфавит вытеснил более ранние алфавиты Средней Азии. Различные виды арамейской скорописи также распространялись с различными религиями: например, в связи с эмиграцией на Восток сирийской христианской секты несториан несторианское письмо получило распространение в Средней Азии и др.; другая разновидность сирийского письма распространилась вместе с религией манихеев.

Иранская письменность на арамейской основе с применением арамейских гетерограмм распространялась преимущественно вместе с зороастрийской религией. Для священных книг зороастризма в более позднее время (VI в. н.э.) был изобретен на той же основе усовершенствованный алфавит с огласовкой (авестский). Принцип обозначения гласных отдельными буквами был, по-видимому, воспринят в этом письме из греческого. В других восточных видах письменности в средневековый период постепенно появились различные системы обозначения гласных, в том числе и кратких, с помощью надстрочных и подстрочных значков (в сирийском — греческие буквы А, Н, OY, в еврейском квадратном — различные системы точек, в арабском — уменьшенные буквы для долгих гласных арабского алфавита). Впрочем, знаки огласовки применялись почти исключительно для уточнения произношения религиозных текстов и не получили достаточно широкого распространения в светской письменности.

Все эти алфавиты взаимодействовали между собой. На основе согдийского письма создались тюркские письменности Центральной Азии — уйгурская и, возможно, тюркская руническая. В дальнейшем уйгурское письмо было приспособлено для монгольских и маньчжурского языков (с огласовкой частично по тибетско-индийскому типу).

Распространение христианства в Закавказье потребовало создания для местных языков с их сложной фонетической системой — грузинского, армянского и албанского¹⁷Речь идет о закавказской народности албанов, а не об одноименном народе на Балканах. — особых алфавитов (ранее господствующий класс в этих странах пользовался частично греческой, частично иранской письменностью с гетерограммами). Простого приспособления существовавших алфавитов оказалось недостаточно, поэтому были изобретены новые алфавиты, при этом были использованы принципы арамейской и особенно греческой орфографии, а также значения и формы арамейских букв. Предание приписывает изобретение всех трех алфавитов армянскому культурному и церковному деятелю Месропу Маштоцу около 400 г. н.э. Албанский алфавит позже вымер вместе с албанским языком; сохранились лишь отдельные, до сих пор не расшифрованные надписи. По точности передачи звукового состава, в том числе гласных, армянский и грузинский алфавиты весьма совершенны.

Между тем для различных европейских языков были применены различные ответвления греческого письма и важнейшего из его ответвлений — латинского¹⁸С теоретической точки зрения чрезвычайно интересно руническое письмо древних германцев, приспособленное для вырезания на дереве. Германцы познакомились с фактом наличия письменности у других народов в то время, когда сами стояли еще полностью на первобытной стадии развития. Поэтому, хотя они и переняли один из восходящих к греческому алфавитов, приспособив его к своему языку, он не нашел у них почти никакого применения, кроме магического, и развился не в сторону усовершенствования и наилучшего приспособления к языку, а напротив: число знаков сократилось, буквы стали многозначными, и понимание рунических надписей стало крайне затрудненным, превратившись в привилегию узкой группы посвященных волхвов и жрецов. С возникновением классового общества и государства германские народы отбросили руны и перешли на латинский алфавит. С распространением греческого христианства в Египте там был введен для тогдашнего языка египтян — коптского — греческий алфавит с некоторыми добавлениями из древнеегипетской демотики. С распространением греческого православия у славян в IX в. н.э. возникло два алфавита — глаголица, неясного происхождения (может быть, из греческой скорописи), довольно долго продержавшаяся у западных славян, и так называемая кириллица — греческое письмо с необходимыми для славянского языка добавлениями, распространившееся у славян православного вероисповедания. Создание кириллицы приписывается Кириллу и Мефодию, южнославянским церковным и культурным деятелям IX века; однако некоторые исследователи предполагают, что ими была изобретена глаголица. Латинское письмо распространялось в средние века вместе с католицизмом, а позже — и вместе с протестантскими вероучениями.. Изменения, которые здесь происходили, сводились в основном к следующему:

1) Формы букв изменялись под влиянием писчего материала, навыков писцов, развития скорописи.

2) Значение букв изменялось, приспособляясь к звуковому составу того языка, для которого применялся алфавит, или следуя за изменениями, которые происходили в самом языке по мере его развития.

Так, финикийское «б» стало в греческом , в латинском В; но с течением времени в самом греческом языке «б» превратилось в «в», и в славянском алфавите В было уже использовано для звука «в», а для «б» была придумана новая буква Б.

Финикийская буква означала «х», но в греческом такого звука первоначально не было, поэтому эта буква (Н) была использована в одних местностях для долгого э, в других — для придыхания h; в последнем значении Н употреблялось и в латинском. Финикийская буква «г» была применена и в греческом (Г), но в латинском она была использована также для «к» (С): с течением времени в латинском языке звук «к» перед i и е превратился в «ц», поэтому буква С стала в других европейских языках использоваться, кроме «к», также для «ц», «ч» или «с», а, например, в польском — только для «ц».

Внешняя форма букв долго была очень неустойчивой, как обычно при рукописной традиции; лишь начиная с XV—XVI вв. она была закреплена введением типографского шрифта.

Изобретение книгопечатания имело самое существенное значение в развитии письменности. Оно сделало возможным массовое распространение письменных сообщений и произведений, вырвало письменность из рук религии и сделало возможным широкое распространение грамотности. Книгопечатание в руках класса буржуазии стало могучим орудием ниспровержения отжившего, варварского феодального строя.

Кроме того, введение книгопечатания и массовое распространение грамотности привело, с одной стороны, к исчезновению бесчисленных рукописных разновидностей алфавитов, а с другой — к созданию алфавитов для ранее бесписьменных языков. Это были языки народов, духовенство которых ранее пользовалось чуждыми народу языками — например, латынью. Новые алфавиты создавались во всех случаях на готовой основе главнейших европейских алфавитов.

В настоящее время в Европе утвердились три алфавита, восходящие к древнегреческому: латинский, греческий и русский.

Важным усовершенствованием алфавита явилось употребление прописных букв, играющих роль как бы детерминативов, указывающих, например, на то, что слово относится к числу имен собственных или же существительных (как в немецком); прописные буквы содействуют также быстрому определению границ между предложениями. Другим важным усовершенствованием является введение знаков препинания, впервые изобретенных еще греческими грамматиками около двух тысяч лет тому назад, но получивших постоянное применение только в типографских шрифтах.

Современный латинский алфавит существует в двух основных типографских обликах: собственно латиница или антиква, выработанная на основе наиболее четких итальянских рукописных почерков и усовершенствованная на основе подражания четким очертаниям букв древнеримских надписей, и готический шрифт или фрактура, выработанный на основе немецких рукописных почерков. За пределами Германии фрактура не выдержала конкуренции антиквы, да и в самой Германии она выходит из употребления.

Современный греческий типографский шрифт также основан на н аиболее четком варианте рукописных почерков, а прописные буквы имитируют древние надписи.

Русский шрифт является потомком кириллицы — дополненного и весьма удачно приспособленного для нужд славянских языков варианта греческого рукописного почерка IX—X вв. При Петре I ему были приданы более четкие очертания, внешне сходные с антиквой.

Все современные алфавиты имеют наряду с типографскими также скорописные варианты, сильно меняющиеся от поколения к поколению, а также в зависимости от индивидуальных особенностей пишущего.

Большим недостатком греческого алфавита и возникшего на его основе латинского является слишком малое число букв; для нужд древнегреческого и латинского языка их было достаточно, но в большинстве языков, воспринявших впоследствии эти алфавиты, были звуки, отсутствовавшие в древнегреческом и латинском.

Разрешение этой трудности шло по трем направлениям:

1) Использование одной буквы (графемы) для нескольких разных звуков, например древнелатинского С для «к» и «г», или французского С для «к» и «с» (в зависимости от соседства других букв), или немецкого S для «з» и «с» и т.п.— явление полифонии.

2) Прибавление дополнительных букв, либо взятых из других, например восточных алфавитов (так, русские буквы Ш, Ц были взяты, по-видимому, из древнееврейского, сербская буква J была прибавлена к русскому алфавиту из латинского), либо введенных как видоизменение существующих букв (русское Б из В), либо вновь изобретенных (русское Ч).

Прибавление новых букв к существующему алфавиту лишает алфавит интернационального характера, мешает передаче, например, имен собственных данного языка в другом языке, пользующемся тем же алфавитом, но не имеющем дополнительных букв¹⁹Можно, правда, транскрибировать имена собственные по их звучанию, как это принято в русском, а не воспроизводить их в орфографии подлинника, но это тоже имеет свои недостатки. Зная, например, английский язык и фамилию английского писателя, мы все же не сможем написать правильно его фамилию по-английски, если знакомы с ней только в русской транскрипции.. Поэтому при использовании для новых языков латинского алфавита, распространенного особенно широко, дополнительные буквы добавляются редко (в качестве примера можно привести немецкую ß, которую, однако, разрешается замещать сочетанием ss, sz, исландскую букву þ, соответствующую английскому th, турецкие буквы Ii [«ы»] и İı [«и»], созданные на основе латинской буквы Ii, и немногие другие.

В новейшее время в ряде алфавитов, особенно на латинской основе, пошли по линии прибавления дополнительных (диакритических) значков к существующим буквам, например в чешском č, š для звуков «ч», «ш» и т.п. По существу это то же изобретение новых букв на основе видоизменения существующих.

3) Передача недостающих звуков сочетанием нескольких букв, так, например, звук «ш» передают во французском ch, в английском sh, в польском sz, в итальянском sc, в норвежском sj (все это так называемые «диграммы»), в немецком sch («триграмма»).

Этот прием имеет тот недостаток, что допускает значительный отход от основного принципа первоначального алфавита — каждый знак соответствует одному определенному значащему звуку речи (фонеме) — и приводит к усложнению орфографических правил.

Однако в ходе развития языков этот принцип никогда до конца не выдерживается. Звуковые изменения происходят в языках непрерывно, причем один и тот же звук может меняться по-разному, в зависимости от того, в окружении каких звуков он находится. Для того чтобы угнаться за этими изменениями, письменности приходилось бы подвергаться непрерывным орфографическим реформам, а это мешало бы новым поколениям воспринимать старую литературную традицию. Кроме того, чисто фонетическая запись не всегда целесообразна, так как она вынуждает фиксировать случайные звуковые видоизменения одного и того же слова, обусловленные соседством тех или иных звуков или его положением во фразе. Мы были бы вынуждены писать «дощь прышол», «дывно не была дажьдя», «давний друк», «два друга», и в написаниях «дощь — даждя», «дывно — давний», «друк — друга» не было бы постоянного, зрительно воспринимаемого, единого графического костяка слова.

Поэтому орфография подавляющего большинства современных языков, пользующихся алфавитной письменностью, является всегда в большей или меньшей степени исторической орфографией, а не чисто фонетической записью. Для научных же целей фонетисты выработали различные специальные алфавиты — фонетические транскрипции.

Однако развитие звуковой системы языка и возникновение исторических написаний в сочетании с различными диграммами и триграммами и полифонией многих букв приводит в конце концов к полному отрыву написания от произношения. Так, в английском один и тот же звук может зачастую писаться десятком разных способов, многие буквы могут в различных сочетаниях не произноситься вовсе и т.д. И хотя можно установить какие-то правила и принципы английской орфографии, они настолько сложны и содержат столь большое количество кажущихся или действительных исключений, что фактически для рядового читателя многие слова только формально состоят и» букв, то есть знаков для отдельных звуков; на самом же деле каждая буква в отдельности уже ничему не соответствует, и лишь все их сочетание в целом представляет единый словесный знак — своего рода вторичную логограмму; написание слов нужно заучивать целиком, если не для каждого слова в отдельности, как в китайском, то, во всяком случае, для очень многих слов.

Модернизация английской орфографии сразу лишила бы массу английского народа стимула изучать все замысловатости старой орфографии. Но что произошло бы со всей гигантской английской литературой, написанной на основе старой орфографии? Перепечатать многие тысячи книг с учетом новой орфографии было бы невозможно в течение многих десятилетий; это нарушило бы культурную традицию. А ведь английский язык с его причудливой орфографией является ныне уже языком не одной только Англии — им пользуются и другие государства и народы, обладающие большой культурной и литературной традицией, общей в настоящее время для всех этих народов. Таким образом Китай и страны английского языка стоят перед проблемой упрощения своей письменности при сохранении культурной традиции; Китай уже приступил к решению этой труднейшей задачи, страны же английского языка к этому еще не готовы.

Таким образом, вопрос о наиболее совершенной системе письменной фиксации речи, который поставило перед собой человечество много тысячелетий назад, является еще и сейчас актуальным. Реформа русской орфографии, введение у целого ряда народов Советского Союза новых алфавитов на русской основе делает вопросы теории и истории письменности важными и актуальными и для нашей страны.

В условиях, когда многонациональный Восток освобождается от колониальной зависимости, когда множество народов вступило на социалистический путь развития, происходит ломка старых устоев. Грамота уже не «следует за религией»; обусловленные религиозными соображениями, несовершенные, чуждые языку народа системы письменности отбрасываются. Впервые создаются условия для всеобщей грамотности всего народа на всех языках. Вопрос алфавита стал вопросом культурной революции.

И. М. Дьяконов