Миниатюры в рукописях
Надписи на миниатюрах в рукописных книгах могут рассматриваться как образцы письменности второго разряда, поскольку причиной их появления послужили миниатюры (как отдельный предмет). Конечно, взаимоотношения между письмом и иллюстрацией бывают в рукописных книгах весьма разнообразны. В настоящий момент мы сосредоточим свое внимание только на миниатюрах в собственном смысле слова, оставив в стороне маргиналии, инициалы и заставки.
Иллюстрации с изображениями встречаются в восемнадцати из сохранившихся восточнославянских рукописей, которые относятся ко времени от середины XI до середины XIII в., в числе их — две рукописи XI в., пять — XII в., семь с уверенностью датируются периодом до середины XIII в., еще четыре были созданы не позднее первой половины—середины этого столетия, наконец, еще две относятся ко второй его половине. Всего в них находится тридцать семь миниатюр.
К списку выполненных на Руси миниатюр можно прибавить по меньшей мере две из пяти миниатюр XI в., находящихся в «Трирской Псалтири» (известной еще под названием «Псалтирь Эгберта»). Для того чтобы показать ограниченность имеющегося материала, полезно будет следующее сравнение: каталог византийских иллюстрированных рукописей с датами за рассматриваемый период составляет 180 единиц, в то время как общее количество иллюстрированных и датированных рукописей, выполненных на Руси, ограничивается всего четырьмя единицами.
На всех известных миниатюрах представлены люди, обычно с подписью: из них девятнадцать — это изображения евангелистов, тринадцать — другие герои, имеющие отношение к написанию соответствующей книги (Роман Сладкопевец в Кондакаре, Давид в Псалтири, сонм отцов церкви в сборнике патристических текстов), полдюжины — вкладчики (патроны).
На самом деле, иллюстрированные рукописи были, вероятно, распространены гораздо шире. В восточнославянских рукописях более позднего времени встречаются многочисленные иллюстрации, из которых, во всяком случае, отдельные рисунки, предположительно, восходят к более ранним образцам.
Так, славянская рукопись, содержащая византийскую хронику Георгия Монаха и относящаяся к началу XIV (или, возможно, к концу XIII) в., включает 127 рисунков с изображениями событий всемирной истории от Сотворения мира вплоть до конца четвертого столетия. Этим же временем датируется «Симоновская Псалтирь» (также известная как славянская «Хлудовская Псалтирь», которую не следует путать с греческой «Хлудовской Псалтирью», гораздо более древним памятником), на полях которой размещено 110 иллюстраций.
Радзивиловская летопись XV в. включает 618 иллюстраций, которые сопровождают находящееся в ней повествование об истории Руси, доведенное до 1205 г. В роскошной «Киевской Псалтири» 1397 г., переписанной в Киеве, но иллюстрациями снабженной, вероятно, в Москве, по полям размещено более трехсот иллюстраций, которые по своим художественным особенностям, по тематике и по расположению напоминают оформление византийских иллюминованных Псалтирей XI в. и еще более раннего времени. В отношении названных рукописей не прекращаются споры о том, восходит или нет каждая из представленных там манера иллюстрирования к каким-то образцам домонгольской эпохи.
Снабженные подписью иллюстрации в рукописных книгах подчас сохраняют больше своих первоначальных свойств, чем иконы на досках — они не теряют цвета, не чернеют и не скрываются под позднейшими слоями. Однако же те самые обстоятельства, которые обусловливают их сохранность, понижают ценность миниатюр как источника для исследования графической среды. Дело в том, что лучше всего миниатюры сохраняются, если книга закрыта.
Даже если книга раскрыта на странице с миниатюрой, сопровождаемой подписью, взаимодействие визуального и написанного ощущает лишь тот человек, кто смотрит на эту страницу. Находящееся в рукописной книге письмо первого разряда может быть воспроизведено в устной форме и через это стать доступной множеству людей; напротив, связанное с миниатюрами письмо второго разряда остается в пределах досягаемости только того, кто читает или рассматривает рукопись.
Приведенный выше перечень предметов, которые могут быть носителями письменности второго разряда, показывает, сколь разнообразны эти предметы и сколь широко они были распространены. Поскольку широкое распространение чего-то не может служить его отличительным качеством, в чем, спрашивается, заключается единство названных предметов? Существуют ли, помимо взаимоотношения между письмом и производством данных вещей, какие-нибудь общие черты, которые бы позволяли характеризовать письменность второго разряда в целом?
Во-первых, написанный текст является в каком-то смысле внутренне обусловленным, то есть он соотнесен с тем предметом, частью которого является. В записях даются ссылки на владельца или вкладчика («Ярославле серебро»; «Это чара князя Владимира Давыдовича» и т. д.), или на производителя («Яков сделал (это)», «Людота коваль»), или на свойства самого предмета (например, похвала Кресту, начертанная на кресте), или на его содержимое (например, имена святых, написанные на реликварии), или, наконец, на изображенных персонажей, их изречения или на смысл представленных сцен (ярлыки, подписи). В памятниках письма первого разряда тоже можно найти ссылки на предмет, на котором находится текст (ср., например, колофоны писца), но их соотнесение служит отличительной чертой памятников письменности второго разряда, будучи почти обязательным признаком этих памятников.
Во-вторых, на большинстве из объектов нашего обзора находятся какие-то изображения. В самом деле, как мы сказали еще вначале, перечень предметов с письменностью второго разряда, на первый взгляд, может показаться перечнем предметов с изображениями разного типа. Это впечатление — одновременно справедливое и ложное. Да, на большинстве предметов с письменностью второго разряда существуют какие-то изображения, но отсюда вовсе не следует, что на всех предметах с изображениями читаются памятники письменности второго разряда.
На Руси достигла высокой степени развития традиция изготавливать произведения с разными образами, но без подписей. Например, описание новгородских «ювелирных изделий» включает более 800 искусно выполненных предметов искусства, причем текст сопровождается иллюстрациями: это булавки, браслеты, кольца и серьги, также медальоны (на одном представлены важно расхаживающие птицы, на другом — лев, с изумленным выражением физиономии), наконец, подвесные металлические украшения с фантастическими крылатыми чудовищами.
Если не принимать в расчет те разряды предметов, которые были перечислены выше («амулеты-змеевики», подвесные кресты), — ни на одном из предметов нет никаких следов письма. Превосходное исследование и разбивка по категориям украшений с «зооморфными» изображениями, которые предложил Е. А. Рябинин, охватывают примерно 250 предметов, главным образом из металла, и включают подвески в форме птиц и рогатых зверей, петушков и лошадиных голов, уток и зайцев, даже в виде всадников верхом на коне; при этом не упоминается ни об одной надписи.
Если обратиться от зооморфных изображений к антропоморфным, в перечень образов придется включить: замечательных своей выразительностью причудливых танцоров и музыкантов, охотников и распивающих хмельное, — все это гравировано чернью на нескольких широких серебряных браслетах; женские головки (с прическами, возможно, отвечающими требованиям местной моды, принятой среди аристократов), выполненные перегородчатой эмалью на золотых медальонах и найденные в Киеве, а относительно недавно — еще и в Рязанском кладе; Вознесение Александра Великого, запечатленное в эффектной киевской диадеме XII в., выполненной из золота и перегородчатой эмали; изображение кого-то с бородой и усами (возможно, это — языческий бог Перун), посаженное на металлический стержень, и еще одно, подвешенное на кольцо, — из новгородских раскопок в слое XII в.; фантастические существа и люди, в том числе еще одна сцена Вознесения Александра Великого, — высеченные на фасадах белокаменных церквей Северо-Востока.
Письменность второго разряда регулярно появлялась лишь на определенных категориях предметов с изображениями (или, если угодно, на предметах с определенными категориями изображений), тогда как другие категории с изображениями никогда не сопровождались письменностью второго разряда. Различия нужно искать в самом предмете изображения, в сопутствующем контексте, в происхождении предметов. Письменность второго разряда, сопутствующая какому-то изображению, являлась особенной и характерной чертой лишь тех предметов, на которых находились изображения, связанные с христианской религией и сделанные в подражание византийским прототипам.
Появление памятников письменности второго разряда вызвано, главным образом, потребностью в изображениях, связанных с христианством. Соответствующие образы могли быть христианскими в самом широком смысле слова (например, изображения правителей или вкладчиков, даже «амулеты-змеевики»), но могли быть связаны и с собственно культовыми потребностями (изображения святых, Христа, Богородицы), — важно то, что письменность второго разряда в любом случае не выходила за рамки границ, определенных ей религией.
Даже если такого рода письмо не сопровождалось изображениями, у него не было тенденции расширить сферу употребления: письменность второго разряда и в этих последних случаях сопутствовала только предметам, появившимся первоначально в подражание тем иноземным образцам, которые в свою очередь были носителями рассматриваемой письменности (тексты на клинках мечей, клейма на кирпичах).
Хотя письменность второго разряда часто сопровождает изображения, она никогда не использовалась при изготовлении предметов, связанных с местной, нехристианской традицией изобразительного искусства. Самое присутствие текста на изображении или рядом с ним является, таким образом, отличительным признаком, эмблемой, позволяющей с первого взгляда определить культурный статус этого изображения, когда мы видим его на каком-либо предмете.
В-третьих, и это в некоторой мере вытекает из сказанного, памятники письменности второго разряда часто с трудом поддаются прочтению и бывают отрывочны до такой степени, что позволительно иногда усомниться, насколько они вообще воспринимались как сообщения в форме «текста». Многие подписи под изображениями скорее можно назвать условными монограммами, нежели текстами в полном смысле слова; славянские слова перемежаются с греческими; количество ошибок неимоверно; нередки случаи зеркального написания; то, что мы порой видим, скорее походит не на сочетание букв, а на напоминающие буквы значки и пометы.
Если брать каждый случай подобной путаницы в отдельности, ему можно подыскать свое объяснение: поднаторевшие в своем искусстве мастера изготовили нечто, понятное только для людей начитанных; или, напротив, не слишком образованные мастера неправильно передали надпись, смысл которой они не очень-то разобрали; небрежные мастера сознательно производят или воспроизводят бессмыслицу.
Но каковы бы ни были непосредственные причины появления текста в такой именно форме, общий смысл происходящего не вызывает сомнений: если письменность второго разряда соединяется с изображениями (а это значит — почти во всех случаях), ее смысл у же не сводится к соответствующему тексту, точнее, заведомо превосходит содержание этого текста.
Текст превращался как бы в элемент изображения, так что его надо в большей степени воспринимать как графически оформленную эмблему, как идеограмму, а не как буквы, из которых складываются слова. Логической крайностью в этом роде будут примеры с имитацией письма, когда оно выступало как эмблема самого себя.
Письменность второго разряда, сопровождавшая изображения, была шире всего распространена, являлась самой многообразной по своим формам и лучше других известной из числа находящихся в графической среде и воспринимаемых глазом текстов — она, вероятно, была доступна большему количеству людей, чем какая- либо другая. Она отличается от письменности первого разряда не только способом создания, но обычно и тем, как она функционировала в качестве графического знака, как в ней соотносились текст и воспринимаемый глазами образ, каково было значение этой письменности применительно к тому или иному предмету.