«Латинский»
Определение «латинский» было на Руси чем-то большим, нежели чисто лингвистическим термином. Это слово могло относиться к алфавиту, или к латинскому языку, или к любому языку, в котором применялись буквы той же азбуки. С точки зрения географии «латинянами» были, в сущности, все живущие в Западной Европе, те, кто в качестве письменного языка не использовали греческий или славянский. Если говорить о конфессиональных взглядах, «латинянами» были те, кто пользовался латинским языком в богослужении и кто признавал верховенство Рима в делах церкви.
Соответственно, определение «латинский» могло применяться к алфавиту, к языку или нескольким языкам, к совокупности народов или к сторонникам особой формы вероисповедания. Хотя указанные значения могли пересекаться, различия в относительной их весомости и в акцентах не исчезали.
«Латинский» как явление из области языка упоминается в текстах, касающихся, например, надписи на Распятии, относительно которой все хорошо знали, что она была сделана «на еврейском, латинском и греческом». Слово «латиняне», не содержащее какой-либо оценки, как обозначение народа, может фигурировать в официальных документах. К примеру, в торговом соглашении 1229 г. между Смоленском, Ригой и Готландом живущие в Риге и на Готланде обычно именуются «латинянами».
Примечательно, что слова «латинский» и «немецкий» оказываются взаимозаменяемы: «Если латинянин даст русину товар свой в долг, в Смоленске надо заплатить немчину....Если латинянин даст взаймы... человеку, а тот умрет, не заплатив, то пусть немчину заплатит тот, кто получит наследство».
Тем не менее чаще всего употребление слова «латинский» связывается с определением конфессии. В некоторых случаях это определение звучит почти нейтрально, когда, например, паломник из Древней Руси Даниил, совершивший хождение в Святую Землю около 1106—1108 гг., рассказывает, как «латинские» и «православные» священники совместно ведут богослужение при Святом Гробе в Иерусалиме. Все же обычно слово применяется тенденциозно — в полемическом значении.
Как рассказывает ПВЛ, византийцы предостерегали Владимира Святославича после его обращения в христианство: «Не принимай учения от латинян, ибо их учение извращено». Это предупреждение повторялось и провозглашалось в формах все более категоричных целой чередой византийских церковных деятелей, служивших на Руси в конце XI—начале XII в.
Церковные полемисты подчеркивали конфессиональные расхождения. Поскольку, однако, Древняя Русь не приняла латинского ни как языка науки, ни как языка богослужения, ни как демонстрацию общественного статуса и риторических красот, — по всем этим причинам у жителей Руси недоставало знаний и желания, чтобы принять или отвергнуть латинское учение непосредственно, как оно формулировалось самими «латинянами».
На деле Русь сталкивалась с латинской азбукой, а также с тем языком или с теми языками, которые пользовались латиницей, в сферах более приземленных и по практическим вопросам, чаще в торговле и в дипломатии, чем в прямой полемике с латинянами по делам богословия и литургики. Дошедшая до нас переписка между римским папой и древнерусскими князьями касается политики, а не догматики. Члены княжеской семьи, особенно в XI в., вступали в брак с представителями «латинских» родов по всей Европе.
Купцов-«латинян» можно было зачастую видеть в городах Руси на севере и на западе, приходится, стало быть, думать, что их контрагенты на местах умели как-то с объясняться с населением. Договор 1229 г. между Смоленском, с одной стороны, Ригой и Готландом, с другой стороны, содержит следы использования латинского и нижненемецкого языков, соответственно, вполне возможно, существовали варианты этого договора на одном или на том и другом из этих языков, как то имело место при дипломатической переписке, которую вел Новгород с Готландом и Любеком.
К концу XII в. или к началу XIII в. начинается кодификация правил, по которым жила немецкая купеческая община в Новгороде, и они формулируются в письменных документах, согласованных с местными властями. Более поздние тексты соглашений такого рода сохранились на нижненемецком языке.
Несмотря на существование связей подобного рода, латинский оставался языком «чужим». Серьезных доказательств активного использования латиницы как средства письма в действительности не существует. И все же не следует вовсе пренебрегать тем, что есть, ибо, как выясняется, некоторые фрагменты являются, хотя и в скромных пределах, существенными свидетельствами того, что латинское письмо не было на Руси вещью немыслимой.
Необходимость ставить рядом латинский и славянский языки возникала в процессе перемещения товаров и людей. В двух латинских рукописях сохранились следы того, что ими в XI в. пользовались находившиеся за границей женщины из княжеского рода Древней Руси. Первая рукопись представляет собой документ, выпущенный в 1063 г. от имени не достигшего совершеннолетия Филиппа I и подписанный его матерью Анной, женой Генриха I и дочерью Ярослава Владимировича Киевского. Она поставила подпись как «Anna regina».
Это единственная дошедшая до нас подпись, поставленная на пергамене и сделанная представителем княжеской династии Киева. Кроме того, это единственный известным нам образчик латинской письменности, сделанный уроженцем Древней Руси. Любопытно, что и этот памятник подтверждает общее правило, именно, что Русь была невосприимчива к латинскому письму, ибо даже на официальном документе, подготовленном при французском дворе, Анна сделала надпись не латинскими буквами, а прибегла к кириллической транслитерации.
Второй пример — это «Трирская Псалтирь», латинская рукопись, украшенная миниатюрами и созданная по заказу Гертруды, невестки Анны и жены князя Изяслава Ярославича. Гертруда была польских кровей, она приходилась сестрой герцогу Казимиру I, поэтому опять же примечательно, что надписи на миниатюрах сделаны не по-латински, а кириллическими и греческими буквами.
Со своей стороны, «латиняне» оставили некоторые, пускай незначительные, следы своего пребывания на Руси. Одна из древнейших новгородских берестяных грамот, относящаяся к первой половине XI в., написана латинскими буквами. Она была обнаружена в 1993 г., ее содержание было расшифровано как немецкий текст «pil gefal im kie», что понимается как заклинание апотропеического характера: «Стрела, не попади в него». Возможно, это талисман, принадлежавший воину, хотя слово «стрела» может быть употреблено здесь в значении «Божья стрела», то есть молния.
Из числа памятников, относящихся к началу того же XI в., это также латинская буква «R», странным образом проникшая в кириллическую надпись с именем князя Ярослава, которая находится на трех вариантах его серебряных монет. Эти варианты иногда проходят под названием «скандинавских имитаций». Они близки монетам скандинавской чеканки, и этот факт, одновременно с использованием латинской буквы, наводит на мысль, что монеты могли быть изготовлены мастером из Скандинавии. Из шести сохранившихся экземпляров данного типа четыре были найдены в Норвегии и Швеции, а один, происхождение которого неизвестно, хранится в музее Стокгольма.
Больше всего текстов, написанных латиницей, появилось на Руси уже в готовом виде, на предметах, изготовленных за границей. Это сопровождающая памятники письменность «второго» разряда: на множестве западноевропейских монет, на сохранивших надписи клинках франкских мечей. Клинки заслуживают более пристального внимания. Такие мечи с надписями, видимо, производившиеся в землях по течению Рейна, были обнаружены в большом количестве во всех странах Северной Европы.
Чтобы получить какое-то сочетание букв, в верхней части уже кованного клинка делались бороздки, в них закладывалась проволока, потом вновь нагревали металл и полировали поверхность. На одном из самых распространенных типов клинка (почти 200 экземпляров подобного типа найдено по всей Европе по данным середины 1990-х гг.) читается имя «ULFBERHT». Поначалу надпись указывала имя мастера, изготовившего такой клинок, но потом, кажется, надпись «ULFBERHT» стала просто высоко ценящейся маркой, которая продолжала воспроизводиться, возможно, незаконным способом, — с IX до середины XI в.
Марка ULFBERHT выведена отчетливо и легко узнается, это касается имен и других производителей, которые помещены на мечах, как, например, Ingelred, Cerolt, Ulen, Leutlrit, Lin. Однако на многих клинках от франкских мечей находятся довольно загадочные записи: какие-то группы латинских букв, образующих, может показаться, случайные комбинации, как, например, «SOOSO», «INIOINI» или даже «SNEXRNEXRNEXRNS».
Для производителей мечей, и в особенности для пользовавшихся ими, для тех, кто хотя бы немного знал латинский язык, эти надписи служили талисманами, как сокращенный призыв к божественной помощи: «s(alvator) o(mnipotens) o(mnipotens) s(alvator) o(mnipotens)»; «i(n) n(omine) I(esu). O(mnipotens). I(n) n(omine) I(esu)»; «s(alvator) n(omin)e xr(isti)...». Что касается жителей Руси, для них такого рода скопления иностранных букв, скорее всего, были непонятны, так что они воспринимались просто-напросто как чужие знаки.
Итак, в целом, хотя и существовали сферы, где жителям Руси приходилось в течение долгого времени иметь дело с «латинянами», они остались невосприимчивы к грамоте, использующей латинский алфавит, а участие латинской письменности в становлении здешней культуры письма было столь ничтожно, что им позволительно почти пренебречь. Почти, но не совсем. Значение для Руси письменности на латинице нельзя сводить к вопросу об использовании или неиспользовании там латинской графики. В этом отношении особый интерес представляют два клинка, сохранивших надписи и произведенных местными мастерами.
Один из них датируют концом X — началом XI в.; второй, надпись на котором обнаружили совсем недавно, несколько старше, возможно, он относится к третьей четверти X в. Надписи на них были нанесены тем же способом, который использовался при помете мечей словом «ULFBERHT» или мечей с латинскими аббревиатурами, служившими талисманами. Как и в случае с мечами из группы «ULFBERHT», на рассматриваемых клинках записаны имена производителей. Необычным в них является то, что записанные имена — славянские, причем написаны они кириллицей: «Людота коваль» и «Слав-» (начало имени). Хотя надписи сделаны по-славянски, сама мысль пометить клинки и техника исполнения явно восходят к «латинским» прототипам.
Перенос технологических приемов в производстве оружия повлек за собой перенос способов того, как использовали письменность. Два названных меча относятся к числу древнейших предметов восточнославянского происхождения, снабженных надписями, они же входят в разряд исключительно редких фактов, когда восточные славяне ориентировались на «латинские» образцы, и есть возможность доказать эту их ориентацию. Все-таки не вся письменная культура восходит к «грекам».