Вклад Генри Роулинсона в дешифровку древнеперсидской клинописи - страница 2
Против Гауматы поднялись семь персидских принцев. Во главе движения встал правнук Арьярамны, сын Виштаспы (по-гречески Гистаспа) Дарайавауш (Дарий) I Великий (522 — 485 гг. до н. э. ); собственноручно убив Гаумату, он становится великим царем. Теперь гражданекая война неизбежна. Везде вспыхивают опасные воестания, возглавляемые разочарованными претендентами на престол.
Дарий быстро разбивает их. О его победе над мятежниками, «лжецарями», и о вручении ему богом Ахурамаздой власти над миром и рассказывается в этой «царице надписей», выполненной клинописью на трех государственных языках: древнеперсидском, эламском и вавилонском.
Рельеф изображает Дария; он простирает правую руку к Ахурамазде — солнечному диску с крыльями, а левой опирается на лук. Левой ногой он попирает Гаумату, который лежит, умоляюще подняв руки. Перед Дарием со связанными руками и веревкой вокруг шеи стоят «лжецари». Позади него — два знатных перса. Вокруг рельефа расположены трехъязычные надписи.
Почему же был забыт этот внушительный памятник древнеиранского письма, забыт настолько, что в 1836 году Роулинсону пришлось открывать его заново? Дело в том, что в Персидском государстве клинопись была вытеснена, как известно, арамейским алфавитом. Сам же барельеф слишком бросался в глаза, чтобы можно было его не заметить. Вспомним также о проходившем мимо древнем караванном пути.
Не удивительно, что имеется немало известий о Бехистунской скале. Зерно истины в фантастических замечаниях Диодора сводится к тому, что гора посвящена Зевсу (то есть Ахурамазде) и что на ней имеются «сирийские» надписи.
Напрасно, однако, мы стали бы, опираясь на Диодора, искать высеченные в скале портреты Семирамиды и ста ее стражей. Ничего не дают и сведения арабских географов Якута, Истахри и Ибн Хаукаля. Стоит отметить лишь наивное толкование последнего; согласно Ибн Хаукалю, рельефы на скале изображают школу: большая фигура — учитель, перед ним ученики, учитель держит «инструмент», служащий обычно для наказания строптивых.
Кое-кто из христианских путешественников также испробовал свои силы в толковании рельефов. Побывавший здесь в 1807 году Поль Анж Луи де Гардан, работавши секретарем при своем брате, французском посланнике в Тегеране, видит в Ахурамазде крест, а в фигурах, расположенных ниже, — двенадцать апостолов. Такая ошибка была возможна потому, что надписи и рельефы находятся на высоте более 100 м.
Не лучше обстояли дела и у англичанина сэра Кера Портера, принявшего Дария за Салманасара III (859—824 гг. до н. э.), а фигуры перед ним — за десять колен Израиля. Остроконечную шапку на последнем из «лжецарей» он счел за головной убор жрецов из колена Леви. Эти толкования связаны с состоянием археологии того времени, и только на их фоне выступают перед нами в правильном освещении все достижения дешифровщиков и интерпретаторов.
Все, что до сих пор говорилось или писалось об этой надписи, основывалось либо на легендах и устных преданиях, либо на визуальном наблюдении с подножья скалы, то есть с довольно большого расстояния. До Роулинсона никто не думал о том, чтобы скопировать надписи. Но предоставим слово ему самому.
«Когда добираешься до края ниши, содержащей персидский текст (по древнеперсидскому обычаю надписи делались в нишах, то есть на гладких стенах, выбитых в скалах), то видишь, что для изучения верхней части надписи нужна лестница. Но даже и с лестницей это довольно опасное предприятие, так как выступ, на котором стоишь, очень узок. Если лестница такой длины, что достигает скульптур, то ее нельзя поставить с достаточным уклоном для того, чтобы можно было по ней взобраться; если же сделать ее короче, то верхние части текста можно копировать, лишь стоя на самой верхней ступеньке без всякой опоры.
Опираться приходится на скалу и при этом левой рукой держать тетрадь для записей, а правой — карандаш. В таком положении я копировал все расположенные высоко надписи; я был так захвачен этим занятием, что совсем забывал об опасности... Достичь ниши со скифской (то есть эламской) частью сообщения Дария значительно труднее. Выступ, на который можно поставить ногу, имеется только на левой стороне ниши.
На правой стороне, где ниша отступает на несколько пядей вглубь и примыкает к персидской надписи, скала круто обрывается. Мне пришлось поэтому подумать о том, чтобы сделать мост между левым краем персидской надписи и выступом с левой стороны (эламской) ниши.
Такой мост можно сделать из лестницы соответствующей длины; но моя первая попытка пройти над пропастью была неудачна и могла кончиться для меня смертью. Я уже раньше приказал укоротить мою единственную лестницу, чтобы можно было поставить ее с достаточным уклоном для копирования верхних частей персидской надписи. Когда же я прислонил ее к краю ниши, желая добраться до скифской версии, то понял, что она слишком коротка, для того чтобы ее можно было положить на выступ.
Только один из двух брусков лестницы достигал выступа; если бы я попытался пойти по лестнице, опирающейся только на одну точку, она, конечно, перевернулась бы. Поэтому я переставил ее на бок. Теперь оба конца верхнего бруска лестницы с обеих сторон опирались о скалу, а нижний висел над пропастью.
Я начал переход, ступая по нижнему бруску и держась руками за верхний. Если бы лестница была сделана достаточно прочно, то можно было бы таким образом, правда, без особых удобств, перейти по ней на выступ. Но персы, делая лестницы, удовлетворяются тем, что вставляют перекладины в соответствующие гнезда, не закрепляя их там. Поэтому только я начал переход, как перекладины стали выскакивать, нижний, висевший над пропастью, брусок отделился от верхнего и с шумом покатился по крутому откосу вниз.
Я крепко уцепился за верхний брусок и с помощью моих друзей, со страхом наблюдавших за рискованным трюком, добрался до персидской ниши. На новый переход я решился лишь после того, как заставил соорудить сравнительно прочный мост».
Забежав вперед на несколько лет, расскажем, как в 1847 году Роулинсон копировал вавилонские надписи. «Добраться до вавилонского текста в Бехистуне еще труднее, чем до скифского и персидского. При помощи хорошей подзорной трубы можно скопировать надпись снизу, но сделать отпечаток надписи мне долго казалось невозможным. Я понимал, что не в силах добраться до скалы, где она выбита, а местные жители, привыкшие лазить по горам вслед за своими козами, уверяли, что скала, на которой находится вавилонская надпись, недостижима.
Наконец, все же нашелся пришедший издалека дикий курдский юноша, согласившийся, за хорошее вознаграждение в случае удачи, сделать попытку добраться до этой скалы. Вся трудность в том, что она далеко выступает за г скифскую нишу и круто обрывается вниз, так что обычным способом достигнуть ее невозможно. Юноша сначала втиснулся в расселину, находящуюся слева, над выступающим утесом.
Поднявшись вверх, он вбил в щель колышек, закрепил его, привязал к нему веревку и попытался таким образом добраться до щели, находящейся в некотором отдалении на другой стороне. Но это ему не удалось: скала слишком далеко выступала вперед. Ему оставалось только карабкаться ко второй щели, цепляясь руками и ногами за небольшие неровности голой стены. И он с этим справился.
Мы, зрители, не верили своим глазам, глядя, как он преодолевает двадцать футов гладкой отвесной скалы. Но теперь самое трудное было уже позади. Он забил второй колышек, привязал к нему взятую с собой веревку и сумел повиснуть над выступающим утесом. Здесь при помощи лестницы он соорудил люльку, подобную тем, на которых работают художники. Усевшись на нее, он под моим руководством сделал на бумажных листах оттиск вавилонской версии сообщения Дария...»