Знаки и чудеса

Работы Пьеро Мериджи


В 1930 году, незадолго до смерти Сейса (он скончался 4 февраля 1933 года в возрасте 88 лет), был совершен мощный прорыв на широком фронте науки, который осуществили почти одновременно и независимо друг от друга несколько ученых.

В результате этого натиска была создана прочная основа для дешифровки хеттских иероглифов и, поскольку это оказалось возможным при собранном к тому времени материале, были получены важные выводы. «Прорыв» осуществили пятеро ученых, представлявшие пять народов: итальянский, американский, швейцарский, немецкий и чешский. Почти все они шли от разных отправных пунктов, и вместе с особой рабочей гипотезой каждого из них в область дешифровки, начавшей было опять застаиваться после неприличной перебранки между Иенсеном и Франком, ворвался свежий ветер.

Человек, который разом расчистил снежный завал и вызвал последовавшую за этим лавину, явился из Гамбурга. Нет, это не его родина. Он сын Италии, Мы говорим о Пьеро Мериджи, ныне преподающем в университете Павии, языковеде с мировым именем, одном из дешифровщиков хеттских иероглифов и составителей грамматик ликийского и лидийского языков, издателе крито-микенских текстов, исследователе загадочной письменности долины Инда и малоизвестного еще лувийского языка.

Отец юного Пьеро, Чезаре Мериджи, некогда старший преподаватель итальянского языка в Павии, был человеком многосторонним. Его интересы охватывали самые различные отрасли науки, в числе которых не последнее место занимала и механика причем он всем занимался столь целеустремленно и систематически, что его сын до сих пор считает Чезаре своим «лучшим учителем по методике научного процесса».

Между прочим, Чезаре Мериджи, как и многих других исследователей, занимала идея создания международного языка, и труды по всеобщему языкознанию были его излюбленным чтением. Столь благоприятную атмосферу отчего дома можно с полным правом рассматривать как питательную среду, на которой довольно рано расцвело дарование Пьеро.

Внутренняя форма хеттского рисуночного письма в настоящее время достаточно ясна. Можно утверждать, что здесь перед нами та же смесь словесных знаков, фонетических знаков и детерминативов (они ставятся иногда перед словом, к которому относятся, иногда после него), что и в клинописи, и в египетском письме.

В отличие от египетского письма, но так же, как в клинописи, фонетические знаки хеттской иероглнфики представляют собой отчетливые слоги с обозначением гласных, притом, насколько можно судить, исключительно слоги с последовательностью «согласный + гласный».

Как в клинописи и в египетской письменности, основная часть слова обычно обозначается словесным знаком, а окончания — фонетическими комплементами.

Этот климат оказал настолько сильное воздействие на юного Мериджи, что по окончании Первой Мировой войны молодой студент уже изучает классическую филологию, в особенности греческий язык, и готовит к защите работу по сравнительному языкознанию у ныне покойного санскритолога Л. Суали. Последний побудил Мериджи разобрать в диссертации весьма спорные тогда вопросы, связанные с ликийским языком, и указал ему дорогу к Древнему Востоку. Именно в это время, когда Мериджи получил от Суали «путевку» в Малую Азию (Ликия — это местность, расположенная на юге Малой Азии), его преподаватель по древней истории П. Фраккаро приступил к чтению курса лекций о хеттах.

Они рассматривались тог да как то самое железо, которое «следовало ковать, пока оно горячо». Дешифровка Грозного, только что ставшая известной, все еще находилась в центре самых жарких споров. Но если хеттскую клинопись все же дешифровали, то этого отнюдь нельзя было сказать о хеттском иероглифическом письме. К нему и обратился Пьеро Meриджи. Как он сам позднее отмечал, он сделал это, во-первых, потому, что изучение ассириологии, неизбежное при исследовании хеттской клинописи, было в Италии недоступно.

Однако думается, прежде всего его манили здесь таинственные, неведомые дали. После окончания высшей школы Мериджи в течение года работал учителем гимназии, а затем отправился преподавать итальянский язык в Гамбургский университет. Там его ожидал круг не слишком обременительных обязанностей, так что у него оставалось время для самостоятельной работы, и там же, при научной поддержке со стороны именитых ученых, он внес свой важный вклад в дело дешифровки хеттских иероглифов — работа, которая уже одна создала ему имя в филологии.

«Я принялся прежде всего за иероглифы». При этом, помня о некоторых своих предшественниках, Мериджи исходил из исследования системы письма. В сентябре 1927 года его тщательные изыскания привели к результатам, которые он счел достойными широкого опубликования. В начале марта 1928 года Мериджи посетил в Берлине Г. Эхелольфа, и тот подтвердил, что открытые им явления находят параллели в клинописном хеттском.

Воодушевленный этим, Мериджи выступил со своей работой перед общественностью. Когда в 1928 году молодой итальянский лингвист объявил о своем намерении включить в повестку дня ежегодного собрания немецких ориенталистов в Бонне новое "предварительное исследование" к дешифровке этой письменности (хеттских иероглифов), по крайней мере один человек, автор на стоящих строк, более чем с недоверием отнесся к новому смелому предприятию», — писал в 1939 году, вспоминая это событие, И. Фридрих.

Однако вскоре же оказалось, что недоверие было необоснованным, и тот же самый И. Фридрих открыл молодому итальянцу доступ в ведущий немецкий «Журнал по ассириологии», где и вышел в 1930 году его прочтенный в Бонне доклад. В нем Мериджи с особым вниманием рассматривает принципиальные вопросы. Он проводит статистическое исследование употребления основных знаков, изучает их положения внутри границ, обеспеченных словоразделителями, и их соединение с «шипом».

Мериджи пытался здесь же определить природу знаков (звуковые это знаки или идеограммы). В чтении он в основном примыкал к своим предшественникам и находился в плену ошибочных представлений Иенсена, так что даже не отважился отвергнуть его чтение «Сиеннес».

Однако в конце своей статьи он все же оповестил: «В качестве существенной составной части этой работы я считаю необходимым в заключение добавить сообщение о том, что в одной определенной группе знаков я, как полагаю, установил слово "сын"».

Кто помнит, с чего начал Гротефенд, тот, пожалуй, сумеет оценить возможности, которые таило это открытие: здесь и новый взгляд на синтаксическое членение языка, и прежде всего выяснение исторических фактов огромной ценности — ведь тем самым чтению поддавались целые генеалогии.

А это значило, что теперь, уже на деле, можно было установить в правильной последовательности имена династов из Каркемыша, Хаматы и Мараша. В свою очередь последнее обстоятельство делало возможным сравнение их с хронологическими рядами правителей, добытыми из клинописных текстов, и создавало условия для уверенного прочтения царских имен.

Как же действовал Мериджи? Он тщательно сравнил и проанализировал первые части двух надписей. В начале обеих (они происходили из Каркемыша и были в то время, то есть до находок билингв, самыми длинными из тех, которыми владела наука) стояли три имени за ними следовали различные определения. Из этих последних одно было общим для всех трех имен — опознанный Мериджи титул «правитель страны» .

У первого имени данное определение стояло в конце титулатуры. Иначе обстояло дело со вторым и третьим именами. Здесь в обоих случаях за титулом «правитель страны» стояло еще по слову, оба они начинались одним и тем же знаком стало быть, речь шла о двух словах одинакового корня. «При таком положении вещей было легче легкого предположить в обеих этих группах наличие слов «сын» и «внук», тем более что за это говорило и очевидное корневое родство обоих слов».

Когда же привлеченные для сравнения надписи наилучшим образом подтвердили такое понимание текста, профессор Мериджи окончательно убедился в своей правоте. «Эта систематизирующая часть моей первой статьи в данной области, сдвинувшая с места вопросы синтаксической структуры текстов и тем самым открывшая прямой путь к установлению таких слов, как "сын", "внук" и т.д., и генеалогий, могла еще показаться слишком незрелой», — скромно полагал ученый, выступая недавно с докладом в Вене.

Однако мы благодарны автору этой работы за достоверное подтверждение детерминатива лиц, о котором в общих чертах уже говорил Томпсон, а также за открытые в ней определение «любимый богами», титул «правитель страны», слова «сын», «внук», «правнук» и т.д.

Она и в действительности была, по выражению английского исследователя Р. Д. Барнетта, «последним толчком, вызвавшим лавину». Лавина же эта называлась «Гельб — Форрер — Боссерт».

MaxBooks.Ru 2007-2023